— Э-э, Гарри, ты чего это? – он грузно вывалился из машины, подбежав ко мне и, наверное, увидев рукоять пистолета, торчащую из-за ремня, сбросил свою ветровку, укутывая меня и крутя головой в поисках зевак или свидетелей.
— Давай-давай в машину, мальчишка, все будет хорошо, давай, садись… Мать его так! – с бурчанием он посадил меня в машину и, достав платок, сунул мне его в руки, указав утереть лицо. С тихим вздохом и возобновившейся дыхательной гимнастикой, он пристегнул ремень и, повернув зеркало, уставился на меня: – Что? Все же использовал его, да? И как, понравилось?
— Н-нет.
— Хех, оно так всегда. В первый раз-то. Сначала ничего, но потом как навалится и душит! Вот тут оно! – он поднял ладонь к горлу и с резким звуком опустил её на соседнее сидение. – Эх-х-х, кто это был? Ты не молчи, расскажи, легче станет. Тебе еще повезло, что у тебя есть я, вот у меня никого не было… – его лицо посерело, а складка на лбу стала еще глубже.
— Это был он. Волдеморт… – меня бил озноб, во рту было горько от желчи, а лица я и вовсе не чувствовал.
— Стой, это тот, что, ну, твоих родителей…
— Да. Он, но я пустил ему пулю прямо в лицо. Вот прямо передо мной было, мозги по стеклу расплескались…
— Так-то ты правильно. Для того я тебе его и прислал, думал, никогда больше не откопаю. Ох, как Пет разоралась насчет газона, но оно того стоило. Ты ведь мой племянник, пусть и со странностями…
— Спасибо…
— А-а, не за что. Так оно безопасней будет, но все же я не рассчитывал, что так рано и ну-у…
Плавно дав газу, он бросал на затихшего и успокоившегося меня внимательные взгляды, но, видя мое расслабленное лицо, он успокаивался. Включив станцию местечкового радиовещания, он внимательно смотрел на дорогу, думая о чем-то своем, в то время как я будто бы беззаботно созерцал грозовое небо. Стало лучше, ведь в школе я ни с кем не хотел об этом говорить, а здесь словно прорвало. Наверное, так бывает всегда: ждешь поддержки от тех, от кого её же и ожидал, но в конце концов получаешь сюрприз от тех, от кого не ожидал.
Мягко остановившись у дома номер четыре по Тисовой улице, он вновь обернулся назад в салон, посмотрев мне внимательно в глаза:
— Парень, ты уж прости, но ни слова Петунии и Дадли.
— Не дурак, понимаю, – нормальным и усталым голосом ответил я, выдавив улыбку. И под изучающим и требовательным взглядом протянул пистолет рукоятью вперед. Он, взвесив его в руке, огладил ладошкой ствольную коробку и убрал её в бардачок.
— Три правила, парень, три. Первое – никаких ваших штук и прочей херни. Второе правило – рот на замок. И третье: увижу или учую, что курил в доме – выпорю, что кожа с задницы слезет, усёк?
— Ясно, сэр.
— То-то же, а теперь вали из машины и заноси вещи в дом. За совой сам убирать будешь, или выкину её на хрен.
— Понял, – уже с улыбкой сказал я, ведь ощущение ностальгии накатило на меня огромной волной в тот момент, когда я увидел дом и клумбы, залитые дождем.
