Резко развернувшись на пятках, взмахнув полами фиолетовой мантии, он одним движением руки наколдовал веревки, обвившие мое тело, которое метнулось за колонну в попытке сбежать. Грохнувшись об пол, я со стоном пытался уползти, в то время как этот удав решил поиграться с мышкой. Легкими пасами палочки он швырял мое тело о колонны, елозил по полу и подбрасывал вверх, хохоча как сумасшедший. В голове шумел писк, вновь били барабаны, а тело отдавалось стреляющей болью со вкусом крови на губах.
— Достаточно! – тихий шелест прозвучал из ниоткуда, он был зловещим шипением, что заставило тело Квиррелла биться в конвульсивном припадке, пока он не упал на колени.
— Да, господин! Чего изволите, господин… – стонал и лебезил он, отбивая поклоны в пустоту, соединив руки в молитвенном жесте.
— Я сам убью мальчишку, – и вновь тот голос, что пугал Квиррелла так же, как и меня, может быть, даже больше – я видел это в его расширенных в ужасе глазах с полопавшимися капиллярами на белке.
— К зеркалу! Он там, камень там, и Поттер поможет нам! Живо! – невидимая сила поволокла Квиррелла к зеркалу, стукнув его спиной о его пузырящуюся гладь, и так же, словно привязанного, потащила меня. Он, постанывая, с трясущимися руками начал разматывать тюрбан, бросая полные ненависти взгляды на меня, но вновь выгнулся от боли и голоса, что зазвучал приглушенно из складок ткани на его голове: – Развяжи его! Поставь на ноги, я хочу видеть, как он умрет, упав к моим ногам.
— Да, д-да, господин!
Щелчок пальцев – и веревки развеялись пеплом, опалив мне кожу и вызвав вскрик боли сквозь сцепленные зубы. Вновь меня потащило вверх, и я утвердился на ногах, что словно две бесчувственные подпорки не давали моему телу завалиться на пол. Я не мог отвернуть шею, двигать торсом, лишь руки были свободными от его чар и плетями висели вниз. Левая была сломана и стреляла болью, а правая вцепилась в лицо, как только Квиррелл, став на колени лицом к зеркалу, начал разматывать тюрбан на голове.
В мой лоб словно раскаленный шуруп начали ввинчивать, и, подавив тихий писк, я вновь услышал звук барабанов, пузырящийся кислород, что в толще воды покидал мои легкие, и холод, сковывающий душу.
Последний отрезок ткани упал с его затылка, чтобы я вновь блеванул, заливая подбородок и грудь от увиденного: боль и отвращение, ужас и ярость. Все это могла видеть пара багровых глаз, живущих на затылке Квиррелла. Срезанный нос, оскаленный беззубый рот и обрывок кожи, что заменял ему язык. Вся голова закатившего от боли глаза профессора была увита уродливыми черными венами и гнойниками.
— О-о, ты оценил мой лик. Вот чем я стал после того, как ты выжил. Тенью, бледной тенью былого величия. Но ты ключ. Гарри Поттер! – выплюнул он и, словно взяв на себя контроль телом, что, по его глазам, принесло ему ужасную боль, мотнул рукой Квиррелла с зажатой в ней палочкой – и кровь брызнула из разреза на моем горле. Тело профессора обмякло, а тот вновь заговорил:
— Квиррелл был слаб, но, выпив крови единорогов, смог явить меня миру, и вот я здесь. Смотрю, как мой враг, мальчишка, помешавший мне однажды, истекает кровью у меня на глазах. Как сладко, как сладко, м-м-м-м…
Шептал он, в то время как я задыхался, схватившись за горло рукой, сжимая его и глотая соленую кровь, что пузырилась у меня на губах. Багровый поток моей жизни падал на пол и тянулся к зеркалу, что буквально урчало от наслаждения, так же, как и маньяк, убивший моиъ мать и отца.
Я понял, что умру, умру через пару секунд, ведь в глазах темнело, а холод разрастался в груди. Отпустив руку, сжимающую разрез на горле, я потянулся за спину и, резким движением достав пистолет, навел его прямо в рот закатившего в экстазе багровые зенки лица.
Курок нажимать был трудно, пальцы скользили, ствол дрожал, и лицо, сосредоточившее взгляд на мне, дико завизжало, медленно отклоняясь влево, но я успел. Огненный шар пороховых газов разорвал его кожу, опалив глаза, пуля винтовочного калибра, сделав маленькое отверстие в черепе, разлетелась деформированными кусками, вынеся мозги через огромную дыру во лбу бывшего профессора ЗОТИ. С невероятной силой его голову мотнуло вперед, вмазав со смачным шлепком об потрескавшуюся гладь визжащего зеркала, залив его кровью и ошметками серого вещества.
А я вновь слышал её крик и видел вспышку зеленого цвета, заваливаясь на спину. Ударившись затылком об пол, я, к своему ужасу, не потерял сознание, ведь так не хотелось мучатся, задыхаясь и истекая кровью.
Пистолет упал на камень пола, гильза со звоном срикошетила от колонны и укатилась в темноту, а я, вновь зажав рану на шее, захлебывался кровью, суча пятками об пол. Темнота яркими мушками налипала на глаза, и я вдруг понял, что умер…
Кровавая лужа растеклась вокруг тела мальчика багровым ореолом. В отсветах огня она подсвечивала его бледную кожу, танцевала в пустых выпученных глазах и слезинках, текущих из них. А зеркало стонало, ему уже не было дела до вкуса крови и жизни, оно сыпалось мелкими осколками, что поселились между трещин, и, издав последний вздох, звездной пылью и острыми гранями опало на пол. Осколки дымчатого стекла засыпали тело ребенка, острые грани клинков скрежетали об пол мертвым дождем, но в них лелеялась капля жизни.
С тихим стуком осколок горящего янтаря падал на пол, и с каждым перекатом грани, словно брошенные кости, решал судьбу ребенка. И чаша весов преклонилась в его пользу, осколок живого огня упал в лужу крови, разукрашивая её цветом расплавленного злата, что расширяло свою суть, ползая по кровавым дорожкам и разводам в сторону ореола темной крови. Словно живая, золотистая кровь жгутами потянулась к ране, вливаясь и захватывая все до последней капли, что еще можно было спасти. Яркая вспышка золотого света из разреза на шее – и тело выгибается дугой, жадными вдохами втягивая воздух. Ярко-зеленые глаза в ужасе смотрели на темный потолок зала, не в силах поверить и принять, вновь…
Капли потеками струились по окну, к которому я прижался виском, слепо глядя на предместья Лондона. Дождь не утихал, гроза поблескивала молниями, донося глухие раскаты грома. Сосредоточенное лицо дяди, что двигало усами в такт морщащегося рта, бросало на меня обеспокоенные злые взгляды в отражении зеркала заднего вида.
Забирая меня с вокзала, он не проронил ни слова, как только я скомкано попрощался с Роном и Гермионой, он, ухватив меня за плечо, поволок на улицу к машине, даже не обратив внимания на клетку с совой и футляр из-под виолончели, в котором покоилась метла. Наверное, его удивил мой вид, усталое лицо, пустые глаза и зелень кожи лица. Или же он не хотел иметь отношение к странным людям, и даже видеть их дольше, чем нужно. Людям, которых он терпеть не мог, избегая всеми силами.
Я вновь и вновь возвращался к тому моменту, ощущая тошнотворный запах разлагающейся плоти, шепот зеркала и его безумный смех, сменяющийся тьмой и холодом…
Вновь передернув плечами, я пару раз стукнулся головой о стекло, прогоняя воспоминания прочь. В груди клокотала ярость, и вновь я злился – не на других, а на себя. За то, что команда по квиддичу с разгромом проиграла Когтеврану, за то, что Вуд тридцать минут визжал на меня, роняя пену изо рта, и, успокоившись, разочарованно махнул рукой, за те жалостливые взгляды от друзей и хмурое выражение лица Хагрида, который по своей неискоренимой привычке корил себя за все беды.
За разочарованные взгляды директора, что все мне объяснил. Я был дураком, ведь в ловушку вместо одного попали двое. Мне не следовало туда идти, ведомому страхом и ненавистью, мне не следовало…
— Хватит!
— Что!? – вскрикнув, дядя Вернон дал по тормозам и резко остановил машину, свернув на обочину, да так, что я ударился лицом о спинку сидения, услышав визг клаксонов за спиной. – Какого хрена ты творишь, мальчишка? – и вновь багровое лицо с топорщащейся щеткой пшеничных усов изменило вид со злобного на обеспокоенное, когда я, резко открыв дверь, вывалился из машины, сотрясаясь от спазмов рвоты.
