Но вернемся к главному: меня зовут Гарри Джеймс Поттер — это настоящая фамилия, — в школе я числюсь как Гарри Дурсль. Да, я в каком-то смысле приемный ребенок, по официальной версии мои родители Лили и Джеймс Поттеры разбились в автокатастрофе, но тетя все же рассказала правду.
Мои родители были волшебниками. Нет, не теми, что с бородой и посохом — хотя, я думаю, и такие есть, — они могли колдовать с помощью палочек, творить невероятные и странные вещи. Моя мама — родная сестра Петунии, только вот у тети нет этих способностей, судя по тому, что я ни разу не видел их. Самому с трудом вериться, но где-то внутри, на уровне подсознания, я сразу же поверил. Моих родителей убил маньяк — так его описала тетя. Меня тогда прошибло потом: ведь мои сны — и не сны вовсе. Это было страшно, я был в ярости и печали, но я взял себя в руки и поблагодарил её. Было за что, ведь головоломка под названием странная жизнь Гарри Поттера стала складываться, пусть картина и была не полноценной, но основные штрихи стали четко просматриваться — только я никак не мог их понять, пока что не мог.
Наказав не распространяться и молчать о реальном положении дел, она успокоила меня. Когда мне исполнится одиннадцать — я все узнаю и отправлюсь в школу, где меня обучат всему. Она первое время корила себя за несдержанность и присматривалась ко мне: и вправду, будь я обычным ребенком с дефицитом внимания, я бы, скорее всего, проговорился — чисто показать свою исключительность, привлечь к себе внимание или просто выделиться. Но я был собой, мне действительно хотелось поделиться этим со всем миром, мое шило пониже спины так и подмывало сделать вброс миру, однако я глубоко уважал семью, что приютила меня, и выполнил просьбу. Я никому ничего не сказал, не творил магию, которую с большим трудом удавалось держать в узде, изредка выбрасывая накопившееся наружу, из странного паренька, рядом с которым происходит необъяснимое, превратился в задумчивого шкета, хулиганистого драчуна и любителя ужастиков. Я обожал творчество Хичкока, рок-н-ролл и драки, мне нравилось лазить по деревьям, крышам. Однажды меня снимали с моста — вид там был замечательный, чего не сказать о синеве моей задницы. Ремень словно дамоклов меч — всегда висит над моими булками, но я, поддавшись эмоциям и простому детскому желанию, делаю глупые поступки. Ну правда, я же ребенок, пусть и слегка необычный.
С фильмами и музыкой все понятно, но почему драки? Я ношу очки — заметьте, я не назвал себя очкариком. Я ненавижу это слово и луплю тех, кто по неосторожности вздумает меня им обидеть.
— Вернон, Гарри, идите в дом, пора ужинать! — тетя Пэт, ненавидящая это обращение, звала меня на ужин. Вернона же ждала очередная пытка зеленью, но он дал слово, значит, будет терпеть — такой уж он, мистер Дурсль. Запах масла, нагретого асфальта и легкие дуновения ветерка, несшие с собой аромат цветов, растущих на клумбах у дома — этим грешила половина Литл-Уингинга, так что был до боли привычен, — запах яблочного пирога, что вплетался в цветочный, и тонкие нотки гвоздики, которую тетя обожает добавлять в чай.
Выбравшись из-под днища машины, я потянулся всем телом и с улыбкой наблюдал за кряхтением дяди: он пережравшим планктона китенком выкатывался из-под автомобиля. Увидев мое лицо, прямо в тот момент, когда я попытался скрыть насмешку и веселье, с хрипом бросил в меня засаленную маслом тряпку:
— Негодный мальчишка, да я тебя..! — быстрее убравшись, пока в меня не полетело чего потяжелее, я забежал в дом и плюхнулся рядом с кузеном, что даже не обратил на меня внимания: он был поглощен очередной тупой передачей по телеку.
Да, Дадли слегка туповат и обидчив, но я уже привык, как и к сюсюканьям Петунии по отношению к нему. Сначала я завидовал, а потом, поняв и осознав всю тлетворность её действий, ужаснулся и просто забил болт — что, по моему мнению, очень зрело, наверное.
Тетя, поставив пышущий жаром только из духовки пирог и бросив на меня убийственный взгляд, шлепнула полотенцем:
— А ну быстро приведи себя в порядок!
Она ненавидит грязь, блин, дошло до того, что, я уверен, можно проводить пересадку сердца на столешнице — настолько всё стерильно. В шутку и — естественно — про себя я называл её «Аннигилятором Микробов».
На мытье рук я потратил десять минут из-за того, что на помывке второй был отодвинут тушей дяди, на что я не обиделся — уж он-то хочет есть побольше моего. Посмотрев на себя в зеркало, с напускным осуждением я прошептал самому себе:
— Гарри, Гарри Поттер… — не дождавшись хоть чего-нибудь, я сдвинул брови домиком и вытер руки о волосы, попытавшись их пригладить, и это даже немного получилось. К тому же я опасался вытирать руки о белоснежные полотенца, вдруг пропустил чего.
— Поттер, сколько можно звать тебя к столу!
Вздохнув и бросив последний взгляд на отражение, в котором хмурое лицо ребенка ярко мигало зелеными омутами глаз, я выдавил улыбку:
— Ты как всегда неотразим…
— Поттер!
— Да иду я, тетя, иду…
Комментарий к Глава 1 “Я волшебник?”
Отредактировано.
========== Глава 2 “Пергамент” ==========
Июль девяносто первого года выдался на диво жарким, для Англии, конечно. Синоптики голосили о продолжительности жары в две недели, государство озаботилось выдать временное предупреждение о запрете поливать газоны и клумбы — двадцатый век, а проблемы все те же.
Знаете, если бы мне давали фунт за каждое предвиденное мной ремнеприкладство, я точно попал бы в топ-1000 журнала «Форбс». И вот почему я об этом вспомнил:
— Нет, что за наглость! Послать констебля! Видите ли, мы не обязаны отвечать на крики и предупреждения!
Шлеп. Шлеп. Шлеп. Мое шипение и снова. Шлеп. Шлеп. Шлеп. Зажмурив глаза в ожидании шестого шлепка, я не ощутил боли, но ведь шлепок был. В голове пронеслась мысль о закалке задницы — я словно монах Шаолиня, достигший просветления… Не-е-е, бред. Да и предки затихли.
Подняв глаза, я покрутил головой: Петуния прислонилась к стенке, закрыв глаза, и слегка улыбалась, на её раскрасневшемся от криков лице можно было прочитать опаску, радость и легкое неверие. Что меня удивило? Ладно, распишу ситуацию, предшествующую сему происшествию.
Я гулял по городку, изнывая от безделья, на дворе было три часа дня, суббота, а мне было скучно. Так я и бродил, пока не увидел пожарную лестницу рядом с мусорным баком. Это был круглосуточный магазин высотой в три этажа, первый, соответственно, торговый зал, а на втором и третьем жили люди — наверное, владельцы. Крыша, на которую можно легко залезть, моя любовь высоты — ну вы поняли. И вот какое западло: забравшись на мусорный ящик, распугав свору крыс, я только-только поставил ногу на первую ступеньку лестницы, как услышал голос:
— Остановитесь, молодой человек, — обернувшись, я увидел гребаного констебля, в гребаном захолустье, в трижды гребаный жаркий день, прямо на пути к новой вершине.
— Да идите в жопу, — дерзко ответил я, продолжая карабкаться вверх.
Но не вышло. Вызнав у сердитого меня, где я живу, он, взяв меня за плечо, повел домой. Увидев соседей, что высовывали головы из окон и из-за занавесок, я понял, что мне кирдык. Тетя очень печется об общественном мнении. Мол, что люди подумают обо мне и о Дурслях в частности? Ей было сложно объяснить, что все и так знают мою хулиганистую натуру, я себя таковым не считал — просто был ребенком, которому почти всегда было скучно.
Тетя, мило улыбаясь констеблю (так она думала, я бы описал её выражение лица как дикий спазм во время лихорадки), извинялась и обещала взять мое воспитание под контроль. Констебль слушал и кивал, посматривая на меня хитрыми глазами, так и подмывало показать ему интернациональный жест с хорошо понятным посылом и глубоким смыслом. Как только дверь закрылась, а шаги по гравию дорожки удалились на достаточное расстояние, незамедлительно последовала ультразвуковая атака. Дадли, выглядывающий из-за лестничных перил, показал мне большой палец и серьезно нахмурил лицо — мол, крепись брат, я тебя не забуду — и с таким же не меняющимся выражением ушел на верх к вожделенной приставке и пиксельным эльфийкам. Мда, я ему завидую…
