— Хагрид, тебя оставить на пару минут?
— А? Нет, не надо, – он отмер и под моим изучающим взглядом, придвинул к себе табуретку и грузно сел на неё.
— Кто это?
— Это мой папка, – с грустью и налетом нежности он провел пальцем по стеклу рамки, смахивая легкий слой пыли.
На фотографии была изображена гостиная. Рядом с камином стоял приятный старичок, у него были густые бакенбарды, нос картошкой, как и у его сына, и ясный пронзительны взгляд добрых глаз. На нем был одет старинный сюртук, и он залихватски снимал шляпу, приобнимая за плечо высокого, выше на две, а то и три головы, подростка в черной мантии. Подросток был слегка похож на мужчину – тот же нос и брови, – но лицо было более суровое и грубое, тяжелый подбородок и высокий лоб, массивные надбровные дуги и грубые скулы. Но весь его суровый вид разбивался об улыбку, он улыбался, осторожно обнимая отца, боясь его повредить. Он был счастлив.
— Красивая фотография, вы выглядите такими счастливыми.
— Да, спасибо, Гарри, – он смахнул выступившие слезы и, прочистив горло начал рассказ: – Мне было тринадцать, когда сделали эту фотографию. Я тогда только собирался поступить на третий курс. Видишь, какой я большой: уже в шесть лет я мог поднять отца и переставить его куда-нибудь, – он слегка улыбался, а я похлопал его по запястью, выше не доставал, на что он улыбнулся и продолжил дальше: – Мать ушла, когда я еще мал был, папка меня один растил. Мерлин, как же он радовался, когда мне пришло письмо из школы… – заголосил Хагрид и снова начал вытирать выступившие слезы. – А потом он умер, меня выгнали из школы и сломали палочку… – он начал всхлипывать и сморкаться в скатерть-платок.
Я пытался приободрить его, на что он замахал руками, начав дышать и втягивать сопли, махая платком перед лицом у покрасневших глаз.
— Да, я тоже вырос без родителей, так же, как и ты, но тебе-то тяжелей – ты их не знал. А я тут разревелся словно Авгур. Ты прости меня…
— Да ничего, все нормально, ты классный друг.
При слове “друг” он слегка заалел, а потом резко вскочил, начав метаться по комнате в поисках чайника, при этом гремя посудой:
— Хороший ты парень, Гарри, хороший, все у тебя будет хорошо.
Найдя чайник, великан выбежал во двор. Набрав воды, он вытащил из заднего кармана брюк розовый зонтик, он был тонким и с ручкой полумесяцем.
— Ты это, мне как бы нельзя колдовать, не рассказывай никому, пожалуйста… – шепотом попросил великан, на что я лишь изобразил держание рта под замком, выбросив несуществующий ключ, и с прыжка уселся за высокий стол, доставая до столешницы лишь подбородком.
Хагрид направил острие зонтика в камин, и из него вылетели огненные шарики, что тут же подожгли сложенные там дрова. Камин затрещал пламенем, окуная полутемное помещение в багровый саван отсветов, тонкий запах дымка и древесины ворвался в мой нос, я же с улыбкой смотрел за носящимся по дому здоровяком и думал, что за таким страшным и пугающе огромным фасадом, спрятан ранимый и добрый человек…
========== Глава 12 ==========
В дальнейшей жизни все почему-то горели желанием сообщить, что я шибанутый на голову адреналиновый маньяк и магнит для неприятностей. Я этого не отрицаю, ведь большую часть жизни меня пытались убить и закопать понадежней. Нет, были и светлые моменты – их все же было много, да я еще и оптимист. Но на то время тяга к приключениям не так прочно укоренилась в моем сознании, я её осознал только по прошествии многих лет – большую же часть молодости я влипал в неприятности, веселился и пытался выжить.
Я думаю, что переломным моментом стала встреча с третьей по опасности тварью – все же первой будет человек, он всегда был опасней множества живых и неживых существ.
Сегодня был первый день последней недели августа – двадцать шестое число. Мы шли по лесу в поисках раненого гиппогрифа: Хагрид говорит, что не досчитался одного из их табуна – молодого самца, Гнедого. Что я делаю в Запретном лесу? Помогаю и составляю компанию леснику – книжки перечитывать по третьему кругу мне надоело, а мольбы отправиться в Косой Хагрид отбрил:
— Нечего тебе деньги тратить на те книжки, скоро будешь в школе – там в библиотеке их горы, да и учебой тебя, шебутного, загрузят по самую маковку.
После этого состоялся долгий разговор с вдалбливанием техники безопасности, а если по-простому, то: «Не отходи от меня ни на шаг, ничего не трогай и не шуми – вот и вся наука, а пока я делаю свои дела – мотай на ус».
Вот так я уже неделю хожу тенью за Хагридом и помогаю ему во всем. Конечно, первые дни ноги болели нещадно: мы такие петли по тропам мотали, что сам черт ногу сломит в тех буераках шастать, полувеликан пер как танк, я же болтался за ним хвостиком. Но я был хорошим учеником, не ныл, не просил остановок, чаще всего молчал и делал, что сказано. Нет, случались и накладки: попытавшись сорвать яблоко, я чуть не оказался сожранным деревом. Видите ли, плотоядная яблоня подпускает к себе только единорогов, что удабривают уже своими магическими «яблоками» землю вокруг. Но то был полезный опыт, даже незабываемый.
— Ох, наверное, назад вертаем, я тебя дальше не поведу, опасно там, да и следы не обнадеживают, не видел я еще таких.
Великан сидел на корточках рядом с тонкой бороздой у корней дерева: оно было расцарапано, словно кто-то метил территорию, недалеко от него мы нашли приличную кучу дерьма, на что Хагрид выдал: «Воняет как дерьмо беса, только еще хуже». Странно было то, что эту кучу кто-то яростно пытался закопать – словно большая кошка, пытающаяся скрыть запах от врагов.
— Ну уж нет, я тебе пригожусь, тем более палочка у меня есть, а у тебя нет.
— Ты это, не спорь, опасно ведь.
— Хагрид, я буду делать то, что скажешь, как и все время, тем более нам все же Гнедого найти нужно…
— Не, только то, что от него осталось, – скривился лесник и бодро встал с колена.
— Чего? Так ты тогда не по-маленькому отходил, а труп нашел? Вот хитрюга…
— Рано тебе такое видеть. Эх-х, пошли уже, только от меня ни на шаг! Скажу прыгать – прыгнешь, скажу бежать – пустишься как Сниджет, за которым сто квиддичистов гоняються, понял? – он серьезно посмотрел на меня, на что я так же серьезно кивнул.
Медленно пробираясь в глубь леса, я отметил, что становится темнее, но на дворе только полдень. Свет таял песчинками света в широких кронах вековых деревьев. Мы изредка натыкались на следы твари, убившей гиппогрифа: она была с ладонь лесника, усеянная пятью длинными когтями. Иногда попадались дымящиеся лужицы черной крови, она была словно кислота, в чем мы только что и убедились. Хагрид сунул в неё веточку сушняка, и она начала дымиться.
— Надо отседова уходить, причем срочно, кровь свежая, я такой никогда не видывал…
— Поздно… – тихим шепотом прохрипел я, во рту пересохло, спина и лоб покрылись липким потом, а кожа на руках – мурашками. Сегодня я по-настоящему испугался, на душе стало темно и тоскливо – словно в промозглый осенний день, когда тучи над небом заволокли солнце, и кажется, что новый день никогда не настанет. Волосы на голове встали торчком, руки тряслись от парализующего страха, в то время как сердце жадно бухало в груди, словно надеясь отбить напоследок так много ударов, как сможет.
— Мантикора… – прохрипел побелевший лицом лесник. – Не уберег, умрем мы, не уберег…
Удары сердца отдавались тяжелой барабанной дробью у меня в ушах, все стало серым и очень ярким, словно кто-то подкрутил контраст на телевизионной панели. Сон, снившийся мне в Дырявом Котле, начал волнами наплывать на мой разум, окутывая его ледяным саваном соленого бриза холодного моря.
Из-за темных деревьев, чьи корни перерыли всю землю, бугрясь змеиными клубами, к нам двигалась тень. Белая маска подобия человеческого лица: оно было словно из кости, кое-где шероховатой и неровной. Из-за белого мрамора наростов на нас взирали две пары узких глаз, они походили на кошачьи, но ярко-багрового цвета, они бликовали в редкой полутьме леса в такт тихого рокота. Огромная, высотой в два метра в холке, тень медленно ступала к нами, подволакивая раненную лапу. Гиппогриф отбивался из последних сил, но был повержен охотницей. Темные кожистые крылья плащом укрывали её спину, а бурая грива была вымазана в крови, как и её челюсти. Хвост с длинным жалом словно у скорпиона резко помахивал в так её шагам: она нервничала.
