Алёна перелетела весну на одном дыхании. Солнце било из-за туч, в считанные минуты превращая их на глазах прохожих в легкие пышные облака, рассеивающие даже мимолетную мысль о дожде. Город постепенно растворялся в наступающем теплом лете.

За долгие годы учебы и преподавания в университете Алёна привыкла к длительному летнему отпуску. Она успевала и с сыном на даче посидеть, и съездить на юг, и поработать над своим проектом. Малыша на море не брали, так как врачи не рекомендовали перегревать его на солнце.

Нахимов работал в «Интуристе» и мог бронировать места в элитных гостиницах на юге даже в самый разгар сезона. Обычно это были или «Жемчужина» в Сочи, или «Ялта» в одноименной Ялте. Для своих номер стоил недорого, так что супружеская пара отдыхала дней по десять в году и ни в чем себе не отказывала.

В этот год у Алексея что-то не сложилось, и привычный летний отдых в фешенебельном по тем временам отеле оказался под вопросом. Однако друзья предложили им горящие путевки в пансионат в Пицунде. Он находился на самом берегу Черного моря, вдали от города, цивилизации и конечной остановки автобуса, но рядом с летним лагерем МГУ, что внушало надежду на веселый интеллектуальный отдых.

Добирались долго. В перегретом на жаре поезде ехали до станции Гагра, в суматохе и водовороте пассажиров на площади еле-еле нашли автобус, дотащивший их по ухабам до конечной остановки «Рыбзавод» в Пицунде. Рыбой почему-то не пахло, наверное, сказывались перестроечные времена. А дальше – о, сюрприз! – им пришлось идти пешком до ущелья Ряпш по корявому побережью с чемоданами, которые, конечно же, тащил Нахимов. Всю дорогу, пока они брели, спотыкаясь о торчащие повсюду камни, Алёна безрезультатно пыталась забрать у него свой чемодан. Каждый ее «подход к снаряду» с гневом отвергался.

– (А у Вершинского, наверное, жена сама таскает чемоданы и сумки. Фу, слизняк), – вспомнила она своего начальника.

Урбанова еще не вышла из офисного состояния, и шлейф московских недоразумений парил за ее плечами.

В пансионате им досталась просторная комната с балконом на втором этаже покосившегося «скворечника», другого имени хибарка не заслуживала.

– (Вот так, дорогая, теперь развалюхи – твой удел), – подумала Алёна, заходя в убого обставленный номер.

Вдобавок ко всему оказалось, что единственные туалет и душ, предназначенные для всех обитателей пансионата, находились на горке, в углу пансионата, занявшего целиком склон холма. Одна радость – в углу комнаты было отгорожено нечто-то вроде микроскопической кухни с электрической плиткой, а значит, был шанс готовить свое вместо общепитовской перловки в клее.

Алёна расстроилась, осмотрев «площадку для отдыха», но решила не портить настроение ни себе, ни мужу.

– (В конце концов, мы на море, отдыхают же нормальные люди в пансионатах, а не в интуристовских гостиницах, и ты отдохнешь, ничего с тобой не случится).

Урбанова умела комфортно жить здесь и сейчас, быстро вживаясь практически в любую ситуацию, предложенною ей судьбой. Съездила в Пицунду, накупила разной ерунды и за пять минут радикально изменила безликий дизайн комнатушки. Стало легче, но ненадолго.

Внутренний голос назойливо продолжал:

– (По берегу ходить босиком невозможно, одна галька, как в каменоломне. В воду только в рыбацких сапогах можно забраться. Брр…)

В столовой она с отвращением ковыряла безвкусную еду и уговаривала мужа через день ездить на рынок за продуктами. Тот не сопротивлялся. Тем более что Алёна заодно купила посуду и с удовольствием готовила. Дома в Москве этим обычно занималась ее мама. Здесь же Урбановой нравилось играть роль хозяйки и выслушивать бесконечные похвалы мужа даже в том случае, если еда не удавалась, – такое тоже случалось.

Вязким туманом запахи от ее жареной картошки с овощами и мясом просачивались в фанерные конурки отдыхающих, заставляя их всё чаще проходить мимо и как бы невзначай знакомиться.

С каждым днем круг приятелей расширялся. На пляже напротив их домика появились палатки дикарей, шашлычница, шахматные доски очкариков. Центром внимания циркулирующего потока отдыхающих стал Алекс с гитарой, обладающий негромким голосом приятно-доверительного домашнего тембра.

Просыпаясь утром, Алёна видела безукоризненную прямую линию морского горизонта и не понимала, почему ей так хорошо в этой отвратительно обставленной «пещере» со скрипящей кроватью, перекошенной тумбочкой и тремя обшарпанными стульями. Какая сила заставляла ее каждый день готовить не только для себя, но и для гостей, неизменно собирающихся вечерами на пляже перед их скворечником. Почему ей, ненавидевшей любые спортивные развлечения, нравилось играть в волейбол на пляже. Зачем она, всегда стремящаяся укрыться от солнца, часами лежит на горячей гальке и растворяется в атмосфере морского прибоя после сиесты. С какой стати она позволяет Нахимову флиртовать с безукоризненно отточенными телами, разбросанными по пляжу в чуть прикрывающих наготу купальниках. Ответ один – наступил долгожданный отдых на море, так необходимый для ее растерзанных нервов.

Время одномоментно и застывало, и неслось со скоростью солнечных лучей в никуда, поддерживая крылатое и безмятежное настроение обоих супругов.

Пляжный, в круг без сетки, волейбол – он ведь не спорт, а, скорее, танец. Смотрины типа хоровода. Все следят не столько за мячом, сколько друг за другом: какова его/ее стать, как двигаются мышцы, красиво ли взлетает песок от приема мяча в падении и что у кого игриво обтягивает купальный костюм.

Иногда Нахимов, двухметровый и сильный, спокойно сажал Алёну на плечи и уносил на прогулку в горы, он не любил пляжный волейбол. Когда Алёна, поправив белое бикини, отправлялась к сетке или в круг, он либо делал вид, что дремлет, либо подхватывал маску и ласты и уплывал в море собирать раковины. Спортом для себя он выбрал регби: бескомпромиссную игру крепких парней.

Алёна уже привыкла к тому, что, возвращаясь из заплыва, Нахимов непременно приносил какую-нибудь морскую гадость, тихо подбирался к жене и беззвучно устраивал глубоководного питомца на ее спине. Она взвизгивала от неожиданности, вскакивала и начинала смешно прыгать, стряхивая с тела неизвестное морское существо.

Полдень уже давно перевалил за гору. Солнце умеряло свой пыл. Алёна спустилась по корявой лестнице на пляж. Она так и не научилась ходить по гальке, не помогали даже вьетнамки. Изгибаясь и с трудом удерживая равновесие, подошла к Алексею. Расстелила полотенце и предоставила свое расслабленное, тронутое загаром тело мягким лучам. Камушки приятно грели спину.

Муж играл в шахматы с новым знакомым – Курносовым, аспирантом из МГУ. Почему-то все называли его только по фамилии, при этом нос он имел крупный, с горбинкой, а глаза всё время подсмеивались. На доске вместо фигур были аккуратно расставлены маленькие стаканчики, причем каждый строго посередине клетки. Те, что принадлежали Алексею, источали темно-вишневый цвет, а курносовские походили на крупные прозрачные капли холодного осеннего дождя.

– Что плещется в стекле? – спросила Алёна, поерзав спиной на непослушной гальке.

– У меня портвейн, а у господина Курносова – чача, – задумчиво ответил Алекс и, «съев» ладью, с наслаждением сделал глоток жгучего абхазского напитка.

– Вы только не частите. Обдумывайте каждый шаг, а то нагрузитесь раньше времени… до вечера, – губами прошептала Алёна, погружаясь в туманный послеобеденный сон, как в салоне для релаксации.

Развлекая людей, солнце плеснуло в небо ярких предзакатных красок. Подремывать под шум волн на плоских горячих камушках было высоким наслаждением.

Алёна блаженно открыла глаза.

– А где мальчишки? – спросила она подругу Курносова, проснувшись.

– Не знаю, уплыли к буйкам.

– (Уплыли), – подумала Алёна и вновь погрузилась в многоцветное пространство своего медитирующего мозга, но ненадолго.