– Да, я тут записала, ты их знаешь?

Алёна выглянула из будки:

– Ни у кого нет карандаша или авторучки?

Сердобольные граждане порылись в сумках, пожилая женщина протянула ей обрывок от бумажного пакета, а дедушка с внуком дал карандаш.

– Знаю, возможно. Мам, диктуй, – и, изворачиваясь в тесной телефонной будке, накорябала номер. – Записала, спасибо.

– Лёнушка, давай я вернусь на дачу, а ты с Алёшей сама разбирайся со своими иностранцами здесь, в Москве.

– Мам, мне неудобно, я хотела дать тебе хоть немного отдохнуть от Афоньки.

– С вами отдохнешь. Меняемся местами. Еду, – Наталья Николаевна всегда расставляла приоритеты в пользу дочери.

В милиции их встретил не очень приветливый капитан по фамилии Нахимчук.

Алёна спокойно представилась. Тылы обеспечивал Алексей, изображая несокрушимый утес поддержки за спиной.

– У нас тут содержатся двое немцев из ГДР, – уведомил их представитель власти, перелистывая бумаги на столе. – Уверяют, что вы с ними знакомы и можете подтвердить их личности.

– (Что такое «подтвердить личности»? Как я их буду подтверждать? Я знаю их без году неделю в полном смысле этого слова. Даже фамилий не помню). У них что, нет документов? – насторожилась Урбанова.

– Есть: Дитер Шмидт и Анна Шмидт, – отчеканил капитан.

– (Спасибо за подсказку), – вздохнула она с облегчением.

– Вы таких граждан знаете? При каких обстоятельствах познакомились? – милиционер звучно прихлебнул чая из стакана с подстаканником и отправил в рот печенье.

– Да, знаем. Они друзья моей подруги Мартины Тёрнер, дочери члена Политбюро коммунистической партии ГДР, – Урбанова импровизировала на ходу.

Нахимов с удивлением смотрел ей в затылок.

– (Ну, Мышку понесло), – так он называл жену, переделав за прожитые годы ласковое Малыш в более подходящее для ее беспокойного характера Мышь.

– Их арестовали, когда они разбили палатку в перелеске около аэродрома Внуково, – продолжал суровым голосом капитан милиции.

Алексей чуть не прыснул от смеха.

– Ничего смешного я в этом не вижу. Их задержали и доставили ко мне с обвинениями в шпионаже, – Нахимчук был настроен сурово. – Вот взгляните на протокол допроса.

Алёна быстро пробежала по исписанным листам:

– Ничего себе…

– И я про то же. Из Пицунды они отправились в Минеральные Воды, – чеканил страж закона каждое слово, пощелкивая стержнем авторучки. – Оттуда в Баку. Каспийское море им, видите ли, хотелось увидеть и черной икры попробовать! – он даже привстал. – Потом в Волгоград, принести свои запоздалые извинения советскому народу за битву под Сталинградом. Оттуда уже в Москву. И всё без разрешения на передвижение по стране! – он чуть не взвизгнул.

К тому времени Алёна уже знала, что без оформления специальных документов иностранцы не имеют права выехать даже из Москвы в Московскую область. У самой были проблемы с этим ограничением, когда отправилась в поход на Можайское водохранилище со своим Интерклубом в полном составе и потом заполучила крупные неприятности в деканате.

– Это серьезное нарушение. Им грозит тюремное заключение. Лет эдак на… – не унимался Нахимчук.

– Ну что вы, товарищ майор, – промурлыкала Алёна.

– Я еще капитан, – вставил тот.

– Я уверена, вас скоро повысят в звании, – проникновенно сообщила она и оглядела тусклый кабинет с портретами флагманов перестройки на обшарпанных стенах. – Давайте попробуем всё уладить во внесудебном, так сказать, порядке. Ребята наши знакомые: дружеский братский немецкий народ. Просто они не знали наших порядков. Молодые еще, глупые.

– Сожалею, но ничем не могу помочь, – отрезал милиционер и встал, показывая всем своим видом, что разговор окончен.

– Политика – это дело тонкое. Товарищ Нахимчук, если мы по-хорошему не договоримся, то мне придется обратиться за помощью к Александру Николаевичу, – перешла в наступление Урбанова, нащупывая путь выхода из сложной ситуации.

– К какому еще Александру Николаевичу? – посмотрел на нее вопросительно хозяин кабинета.

– Яковлеву, – спокойно и честно глядя в глаза, сообщила молодая женщина. – Они ведь встречались с ним в Берлине.

– Почему встречались?

– Потому что Мартина Тёрнер является близкой подругой Дитера, а отец Мартины знает товарища Яковлева, еще по учебе в Высшей партийной школе, – сочиняла Алёна, увлекаясь всё больше и больше. – Я, конечно, могу связаться с секретарем Александра Николаевича, и он всё уладит, но зачем беспокоить занятых людей и наживать неприятности? Тем более что мы с вами, можно сказать, родственники, фамилии у вас и моего мужа ну очень похожи. Он Нахимов, а вы – Нахимчук. Поможем друг другу? Капитан, капитан, ну улыбнитесь. У вас такие добрые глаза.

Капитан призадумался:

– У них, как минимум, должна быть временная прописка, зарегистрированная в отделении милиции. Вы готовы забрать их к себе?

– Конечно, без вопросов, – вздохнула Алёна.

– Ваш паспорт, пожалуйста.

– Я не взяла его с собой, – растерялась Алёна.

– У меня есть, – выручил муж и протянул свой документ.

Дежурный по отделению вывел двух смущенных и испуганных иностранцев. Вид у них был помятый. Глаза обоих радостно заблестели, когда они увидели в конце коридора Алёну и Алексея.

Нахимчук вернулся в кабинет, грузно сел и тупо уставился в стену напротив. Перед ним красовались портреты лидеров перемен. Он прищурился и стал рассматривать подписи под портретами.

– Яковлев Александр Николаевич… Неужели надула, зараза?! Вот так просто слямзила имя с портрета и нагородила три короба? – он даже привстал в порыве побежать, вернуть и наказать. Но, вспомнив недавние разборки с начальством, передумал и звучно отхлебнул чай. В голове звучала нецензурная лексика.

Супруги вплотную занялись гостями, желая показать любимый город. Это были не только Красная площадь и соборы Московского Кремля. Урбанова увлекалась древнерусской живописью и архитектурой, даже подрабатывала экскурсоводом в студенческие годы, поэтому хорошо знала старинную Москву, спрятанную в переулках от глаз туристов и приезжих. Нахимов прекрасно говорил по-английски (как они тогда думали), спасибо Интуристу, куда несколько лет тому назад советское военное ведомство поставило первый завезенный в страну суперкомпьютер – IBM 360. Работать на нем обучали американцы, а чтобы понимать, что они там «рыкают», весь отдел Нахимова отправили на языковые курсы.

Алёна с трепетом пересекла ворота Андроникова монастыря. Она благоговела перед лаконичным Спасским собором, затаившимся за толстыми монастырскими стенами. Шорох гравия под ногами, звон колоколов, проникающих в самое сердце, – она невольно перекрестилась.

– Ты верующая? – удивился Дитер. В его представлении советский человек должен быть отпетым атеистом.

– Да как тебе сказать…

– Скажи, как есть, – включилась в разговор Анна.

– Скорее, я человек верующий, но нерелигиозный.

– Это как?

– Я где-то когда-то видела карикатуру: две такие длинные очереди…

– Как сейчас в Москве на каждый поворот? – перебил ее Дитер.

– Не совсем. Одна очередь в церковь, длинная такая, а другая, всего из нескольких человек, к Богу. Так вот, вторая – это про меня.

– Ты не любишь в очередь стоять? – пошутил немец.

Алёна не ответила. Она задумчиво посмотрела на семь каменных ступеней вверх, к простой темного дерева высокой двери, обрамленной каскадом узких белых колонн и кокошников. Перевела взгляд на устремленные к поразительно синему небу своды храма, и сердце ее сжалось. Среди лета и жары запахло декабрьским снегом.

Короткой вспышкой пронеслось воспоминание о первой встрече с будущим мужем.

*** *** ***

Весной Алёна оканчивала пятый курс, надвигался шестой, дипломный. Она, как и многие другие московские студенты, часто ходила в Ленинскую библиотеку, занимавшую в то время дом Пашкова: красивое белое здание с колоннами напротив Кремля. В дореволюционные времена в воздушном белоснежном зале, где теперь рядами тянулись письменные столы, нарядные дамы и кавалеры танцевали и вальс, и мазурку, и полонез. На балконе сидел оркестр, и дирижер пританцовывал, неистово размахивая палочкой.