Он запнулся. Чернобурка напряглась. Тишина между ними снова была отравлена.

— Мы не идём к моим парням, — наконец, негромко проговорила она.

— Нет.

— И мы не отсиживаемся до лучших времён где-нибудь в этих кущах.

— Нет… не думаю.

Он не посчитал нужным говорить, что именно планирует делать дальше — и благодарил Бога, что она не спросила, потому что плана у него не было. Вообще.

В кошельке было семнадцать серебряных ногат. В желудке — неприятная, но уже почти привычная пустота. Рядом восседала, пристально буравя его недобрым взглядом, самая опасная преступница Поднебесья. Определённо, везение Левра приобрело самую извращённую форму.

Почти весь день ушёл на то, чтобы соорудить для женщины костыль из подходящих крепких веток, починить ремни на ножнах и привести в порядок одежду и обувь. Левр мог только вздыхать: оба выглядели как оборванцы. Кем и являлись по сути. Он старался не представлять, что ждёт обоих дальше. Теперь даже последняя помойная кошка в Поднебесье будет знать, что Левр ослушался приказа, предал князя, нарушил закон…

Туригутта переживала о другом. Когда они шли вдоль опушки — держась на равном удалении от реки и не забираясь в чащу леса, но и не показываясь на открытом пространстве, — она присматривалась к окрестностям, морщила лоб, что-то высчитывала.

— Раздери меня степные бесы, но я думаю, мы не так и далеко от Тиаканских гарнизонов, — наконец выдала она. Левр потупился.

Всё, что он мог сказать о Варне, так это то, что она впадает в Велду. Воевода вздохнула.

— Здесь есть вырубка, — заметила она вскользь, — значит, есть и деревня. Замечай такие детали всегда, мальчик.

— А… где она? Она же не может быть далеко от воды.

— Это так. Но следов волока брёвен к реке нет, да и не станет никто сплавлять лес по таким порогам. Нет, деревня эта лесная. И, я думаю, не очень дружелюбная к чужакам.

— Потому что…

— …подумай почему.

Левр оглянулся в поисках подсказок. Противоположный берег Варны был слишком далеко, да и сама река едва виднелась в просвет между елями. В лесу было сумрачно, тихо и немного жутковато.

— Потому что… вокруг лес? — нерешительно промямлил он. Воевода хлопнула его по плечу, чуть не споткнувшись на своём костыле:

— Светоч твоего разума не погас, а я опасалась!

Деревню они за целый день не нашли.

…Ожидаемо, думал Левр, созерцая бодро прыгающую на своём костыле Туригутту. Ожидаемо, что даже в этом состоянии она светится весельем и оптимизмом, а он ещё больше запутался в том, что делает, зачем, есть ли смысл в происходящем — и что ему делать дальше.

Всё было просто в начале. Когда ему просто нужно было идти рядом с её клеткой и она была тем, кем была — каторжанкой, преступницей, осуждённой самим королём в далёком белом городе. «Рыцарь должен быть справедливым» — так было написано во всех тептарах. «Рыцарь должен восстанавливать справедливость там, где она нарушена». Так думал Левр Флейянский.

Но до неё он не задумывался о том, что несправедливость окружала его всегда. Задумавшись, юноша в очередной раз споткнулся.

— На двоих у нас три здоровые ноги и только две свободные руки! Не вздумай разбиться здесь.

Уже почти совсем стемнело, и кромешная лесная мгла, полная пугающих шумов, сгустилась вокруг, когда они набрели на крохотную лесную деревушку, обитатели которой, очевидно, и вырубали лес вдоль берега. Мрачные неразговорчивые лесорубы без лишних разговоров приютили подозрительных путников.

Обе предложенные миски с ячменной кашей Левр отдал воеводе. Она не отказалась — ещё и попыталась стянуть у него хлеб. В ожидании старейшины он и женщина провели время у крохотного костерка, с радостью отогревая замёрзшие в стылых сапогах ноги. Осенний лес был полон звуков жизни. Юноша вздрагивал ежесекундно. Ему постоянно чудилось, что из темноты на него кто-то смотрит.

Слабым, но утешением было то, что Туригутта напрягалась не меньше. Она, кочевница степей, закрытые пространства не любила.

Старший был краток: на рассвете беглецам следовало покинуть лесных жителей. Нельзя было сказать, что Левр остался бы с радостью. Хлипкие домики, наполовину землянки, никак не казались надёжным убежищем от осенней прохлады. К счастью, лесорубы знали тропу в обход основных дорог, что привела бы путников ни больше ни меньше, а прямо к Тиаканским гарнизонам. Услышав это, Туригутта вцепилась в локоть юноши и трясла его с невесть откуда взявшимися силами:

— Ты понимаешь, что это значит? Там мои сотни!

— Десять дней пути по лесным тропам? — засомневался Левр. — Я бы не надеялся… это безрассудно.

— Пошёл ты! — Она вскочила на ноги, оперлась о свой костыль. — Не ты ли, золотце, нырял со мной на шее в реку? А?

— Но у нас ничего нет. Из запасов.

— Это не пустыня, что-нибудь поймаем… — Она осеклась. Окинула его взглядом, посмотрела на себя, вздохнула.

— Есть ещё одна дорога, — встрял старший лесоруб, почёсывая густую бороду, — но на ней кого-никого, а встретить можно. И всё-таки до неё придётся идти по лесу. Но вы можете остановиться у моего брата. У них там… поселение.

— Как называется? — деловито осведомилась Чернобурка.

— На картах его нет, это просто лесной хутор. Я нарисую путь…

Ночью полил дождь. Не было ни разрядов молнии, ни ветра. Обычный осенний дождь, загасивший большую часть немногочисленных огней в деревне через дырявые крыши.

Впервые за долгое время Левр не хотел засыпать быстро. Дождь всегда наводил на него настроение размышлять. Прежде это были большей частью мечты. С Туригуттой, уронившей голову ему на грудь и сладко сопящей, думать ни о чём, кроме неё самой, решительно не получалось.

В его мечтах он голыми руками разрывал оковы на её руках, освобождал от цепей, очищал её имя перед всем Поднебесьем, попутно открывая таинственные волшебные силы в дедовом мече. И вдвоём они пировали за столом, ломящимся от деликатесов.

***

Если что-то Тури любила столь же мало, как горы, — так это леса. И не все, а именно темнохвойные.

Они наводили на неё тоску и чувство собственной ничтожности вернее любого отточенного вражеского копья. Тревожный запах мокрой хвои с самого утра, капающая за шиворот вода, уже отчего-то пахнущая мхом и болотом, не добавили утру привлекательности. Тяжело вздохнув, женщина выпуталась из цепких объятий продрогшего Мотылька — он даже не пошевелился. Последние две ночи — с того дня, как они покинули лесорубов, — он спал мёртвым сном.

«Ну вот почему бы тебе не спать так же крепко на дороге? Я бы сбежала, — негодовала Туригутта, — а теперь ты мне ох как нужен, сумасбродный рыцарь, в этом лесу. Я без тебя пропаду».

Несмотря на обещание лесных жителей о скорой встрече с их родственниками, никаких признаков обитаемого жилья не наблюдалось. Весь день путники медленно ковыляли по едва видимой тропке, которую им представили как «тракт». Заросший и заваленный трухлявыми стволами пихт и лиственниц, он, по мнению Чернобурки, мог вести их только к бесславной кончине в челюстях лесных чудищ.

Со своей хромотой Тури не могла проходить больше десяти вёрст в день. Учитывая состояние дороги, они проделывали и того меньше. К счастью, отёк на её лодыжке начал спадать, боль уменьшилась. Она не признавалась в этом Левру, справедливо посчитав достаточно разумным скрывать от него свои возможности, пока он сам не определится, к какому будущему ведёт узницу.

Во всяком случае, при необходимости она знала, как его обезоружить. Его слабости и его привычки, это она так или иначе разглядела. Нет. Мотылёк не был её главной опасностью в эти дни. Опасен был лес, вероятная погоня, Дозор, чудища в чаще и голод. Вот это последнее обстоятельство заставляло Тури волноваться всерьёз.

Кожа у неё на руках шелушилась, как и на лице, дёсны кровили, крошились два задних зуба, и она всем своим существом чувствовала близкую болезнь от недоедания и слабости.

А тут ещё Мотылек с его виноватыми взглядами и неловкими попытками как-то скрасить безрадостный день! Его утренняя галантность раздражала.