— Здесь тебе бояться нечего, парень. Мы набожный народ, а упыри не водятся там, где живут верующие…

— Но от колодца я б на твоём месте пятками вперёд всё равно ночью шёл, — тоном насмешки добавил рассказчик.

Совершенно сбитый с толку и уставший, как никогда не уставал прежде, Левр потопал наверх, где, не подозревая о своей потусторонней пугающей славе, колупала ногти ножом кочевница, разъезжающая верхом на лошади-упыре.

— Кажется, я сейчас прозрел, — высказался юноша, вздыхая и выкладывая на стол всё, что принёс на ужин. Туригутта закатила глаза и щёлкнула языком:

— Не может быть! Что же поведали тебе достойные мужи-пчеловоды?

— Уж и не знаю, не бояться ли мне теперь… — Сам не зная как, краснея и подыскивая подходящие слова, чтобы заменить непристойности, услышанные от бортников, юноша всё же пересказал ей всё, что услышал.

Вопреки его опасениям, Туригутта Чернобурка не только не разгневалась, но расхохоталась до слёз, захлопала в ладони, как юная девица. Увидеть её в кои-то веки искренне улыбающейся, а не скалящейся, оказалось удивительно приятно. Вечер и быстро спустившаяся темнота принесли вместе с совсем уже осенним дождём приятные запахи: мокрой пыли, горьковатой еловой хвои, — запахи леса, в комнате мешавшиеся с разлитыми ароматами пчелиного воска и меда.

Ещё раз спустившись вниз и убедившись, что в котле хватит горячей воды на всех немногочисленных постояльцев, Левр расчувствовался до того, что принёс Туригутте медовухи.

Чего он никак не ожидал, так это того, что она с лёгкостью уговорит выпить и его. В Школе Воинов спиртное категорически запрещалось ученикам, хотя, конечно, пробовали все, и здесь Левр не был исключением. Крепкая медовуха заставила его мгновенно потерять всякую способность стоять и двигаться прямо, точно из ног, рук и спины кто-то вырвал все кости, заменив их мягким воском. Стало неохота спускаться за водой.

— Да ты просто боишься теперь к колодцу идти, — подначила его воевода, тоже зевая, — у-у, прилечу за тобой на мёртвом коне!

— И вас это не трогает. Веселит. Они вас не знают, мастер, но боятся, а вы смеётесь, — вздохнул Левр.

— Бояться нормально. Вот наоборот — нет. Знавала я тех, что ни хрена не боялись. Долли был такой. Князь Долвиэль. Наместник области Долва. Редкостный гад, но бесстрашный, и никогда не отступал. Пока в мочалку не превратится, не остановится. А помер от поноса с лихорадкой. Испустил последний вздох на этих самых руках, — она вытянула ладони перед собой, мозолистые и грязные, — мы его, когда хоронили, не нашли на теле и с пальца места, чтобы шрама не было. Весь как сито был. И туда же убрался.

— Значит, лучше бояться? — спросил юноша. Туригутта хмыкнула.

— Значит, нет никакой разницы. Но боязливые реже бывают биты. Кстати, о битых. Давай-ка займёмся тобой, дружок. Давай за водой. Тебя ещё надо перевязать. И шустрее, пока я не заснула!

Мелкий дождик ударил в окно, зашуршали брошенные ветром листья — целая охапка; задрожав, погасла поставленная на подоконник свеча. Левр постоял бездумно у ступеней крутой лестницы.

Всё, чего ему хотелось, — закрыть глаза и спать до следующей весны, до дня, когда всё вернётся в своё русло. «Хватит обманывать себя, — вынужден был сдаться Левр в очередной раз перед неизбежностью, — как раньше, не будет никогда. И мастер войны Туригутта ни при чём. Это со мной что-то происходит. Это я какой-то… не такой. Или всегда был… не таким».

Когда он плечом открывал дверь, она, поджав ноги, сидела на лавке, воровато озиралась, переливая медовуху в свою фляжку. Левр не мог не улыбнуться картине.

Когда он научился улыбаться в ситуации, в которой разумнее было бы рыдать? Какое, в самом деле, степное колдовство стало тому причиной?

***

…Не иначе, колдовство бросало тени на широкие плечи молодого рыцаря. Заставляло Тури вдыхать и жмуриться.

Она знала, что ей нужен мужчина. Могла перечислить сотни тысяч причин, почему неопытный ученик-идеалист, злосчастный пленитель — худший из всех возможных выборов. Но пока чувство относительной безопасности заставило успокоиться ток крови в венах, Тури не желала отвлекаться на размышления и сокрушения.

Она позволила себе наслаждаться моментом.

Попробовать мгновение на вкус. Убрать пряди волос с его шеи сзади, сдуть непослушный локон в сторону, усмехнуться дрожи, пробежавшей по спине…

Сама не поняла, как начала подпевать песне, доносящейся сквозь усиливающийся шум дождя. Здесь уже звучали знакомые мелодии. Изредка в них менялись слова, порядок припевов, но всё же звуки «Бесстыжей сестрёнки с плоскогорья» едва не заставили воительницу прослезиться.

Дом по-прежнему где-то существовал. Разве что она никак не могла туда добраться. Почти догоняла его, почти хватала за глотку удачу. Но та, проклятая сучья дочь, всегда выворачивалась. И опять манила. Возможно, для кого-то дом был не местом, точкой на карте, а бесконечной дорогой к нему, существующему лишь в мечтах.

С короткими привалами и добрыми спутниками. Или вот рыцарем Мотыльком, из-за ладной фигуры которого у неё перехватывало дыхание и отчаянно хотелось стать моложе, красивее и желаннее.

Но если помечтать? Если представить только, что она не уберёт руку, а он повернётся и в глазах не будет признательности, понимания, сочувствия или восхищения, а будет только пряный жар разделённого желания, если. Тури видела. Видела: свои смуглые, израненные, но всё-таки женские руки на его розовой, покрытой едва заметным загаром коже, на безупречном молодом теле. Видела огонь лесного пожара в искрящихся зелёных глазах.

Каков будет его рот на вкус? Будет ли её Мотылёк нетерпеливым, взволнованным, горячим? Будет ли его сердце биться вровень с её собственным?

— Госпожа?

Ах, — отметила про себя Туригутта, улыбаясь, — для него я всегда буду госпожой; кто-то, кто никогда не назовёт «лисой», «нечистью», никак иначе; кто-то, кто всегда будет переступать через границы осторожно и опасливо. Кто-то, для кого эти границы будут иметь значение.

Вокруг свечи заплясала попавшаяся на огонь моль, заставляя пламя плясать ещё сильнее. Заскрипели петли у ставен. Тури вздохнула почти сладко… но внезапный грохот рухнувшего таза и последующий плеск воды, хлынувшей, слава Богу, на пол, а не на матрас, вырвали её из не самых благочестивых грёз.

— Госпожа, вы на ногах не стоите! — раздался взволнованный голос над плечом, и те самые руки, которые только что в мечтах властно обнимали, легко оторвали её от пола.

В мечтах, правда, он не стонал при каждом движении от боли.

***

С утра, с лёгким привкусом похмелья во рту, Туригутта Чернобурка созерцала в окно Левра из Флейи, колющего дрова. Он встал ещё на рассвете. Сама женщина едва продирала глаза и планировала отлежаться ещё с денёк.

Молодость тем и прекрасна. С возрастом кости ломит, и никакие тренировки… Тури оборвала эти размышления, хлебнула горячего сбитня. Проклятое безделье, отсутствие доброй драки и собственное одиночество сделали её сентиментальной. Размякшей.

Она потёрла руки. Скованы, как и прежде. Мотылёк не один из её воинов и им не станет. Женщина отругала себя за откровенность: хитроумный маленький засранец и без того своими томными взглядами выведал слишком много её секретов, и чем всё закончилось?

Она по-прежнему в цепях.

========== Недостойно для рыцаря ==========

Подозрительно притихшая в течение всего последующего дня Туригутта Чернобурка раздражала Левра ничуть не меньше, чем её болтливая версия. Слишком часто юноша ловил на себе её цепкий внимательный взгляд, а это внимание, как он прекрасно усвоил, всегда что-то значило.

Проведя день на постоялом дворе у пасеки, Левр почти поддался желанию остаться ещё на один. Или на два. Скучающая Чернобурка его намерений не разделяла: её ужалили три пчелы, сидеть привязанной в комнате она отказывалась, выпивки днём богобоязненные бортники не подавали. К тому же лошадь покусала свою соседку в конюшне, и им пришлось вернуть деньги и забрать её.