— Возможно, ты захочешь найти дрова и развести огонь? — невинно предложила злоязычная каторжанка.

— Точно, — пробормотал он, не делая ни движения, — именно так.

— А затем, может быть, ты наполнишь флягу водой из того дивного ручейка, через который мы перебрались, пока убегали?

— Угу.

На поиски сухих веток, пригодных для разведения огня, ушло почти два часа. Вне всякого сомнения, жители деревень подбирали каждую упавшую веточку, каждый прутик в округе, и Левр помучился, пока искал хоть что-нибудь пригодное для костра. Ещё час ушёл на то, чтобы подобрать с запасом достаточное количество сыроватой коры, сухой травы и прошлогодних листьев. Когда он вернулся к пленнице, она как раз пыталась, изогнувшись в немыслимой позе, зубами снять второй сапог.

— А, вот и он наконец, — не слишком дружелюбно отозвалась она на его шаги. — Меня могли шакалы съесть, пока ты там бродил!

— Здесь их не водится.

— Значит, кабаны. Или хорьки. Или долбаный загорный гнус. Развяжи меня наконец!

— Сначала разведу огонь… — В ответ на это она застонала:

— О нет, я не могу до ночи сидеть в этой позе! Давай спички, я сама. И нож, нужно настрогать щепы.

Он почти подчинился, но в последнее мгновение остановился. Чернобурка закатила глаза, демонстрируя скованные руки.

— Я ружанка. Свой первый очаг я построила, когда ещё писалась по ночам. У меня это займёт в сто раз меньше времени, чем у тебя. Долго мне ждать? Уже совсем стемнело!

«Я самый отвратительный конвоир», — ругал себя Левр, подчиняясь своей пленнице. Перестраховываясь, пока она выстругивала щепу, он держал меч у её горла, вцепившись в него, как будто от этого зависела его жизнь. На этот раз нож он отобрал сразу же, как только женщина закончила работу — хотя и пыталась её растянуть.

Огонь весело заплясал перед ними всего через пару минут. Левр отвязал Туригутту от дерева, не сговариваясь, они сели рядом, расстелив под собой одно из тонких одеял, прихваченных у сгоревшего экипажа. Наконец-то юноша мог перевести дух. И тут же задаться тысячей вопросов. Что, собственно, произошло утром? Кто были эти разбойники, вооружённые, как наёмники лучших войск? Неужели то действительно была Свора знаменитого Вольфсона, пиратствующего у побережья? Что они делают в Полесье и зачем искали их?

Стоило Левру вспомнить утро, и он сразу чувствовал постыдную слабость в ногах. Смерть никогда не подходила к нему настолько близко. Были, конечно, казни; за всю жизнь в Мелтагроте юноша слышал о пяти или шести и был на одной. Но он никогда не сталкивался с убийством. Ещё страшнее было вернуться потом к месту убийства. Чем ближе они подходили к разорённой стоянке, тем больше Левру казалось, что откуда-то некто наблюдает за каждым его шагом, только и выжидая удобного момента, чтобы наброситься и растерзать. Тела всё ещё были там. Мертвецы, многие из которых казались ещё живыми.

Могли ли рыцари бояться мертвецов? Левр сомневался. Когда его пленница достаточно отогрелась, а урчание в животе стало невыносимым, он не выдержал тишины, вызывавшей к жизни слишком многие тягостные раздумья:

— Вы когда-нибудь боялись мертвецов, мастер?

Она хмыкнула, утыкаясь подбородком в колени и подвигаясь ближе к огню.

— Хочешь страшную сказку на ночь, Мотылёк?

— Я хочу забыть о том, что весь день ничего не ел, — чистосердечно признался Левр.

— Мудро, — похвалила она, щуря тёмные глаза. — Да, есть у меня одна история. Аппетит отбивает. Слушай же…

***

Победа этого стоила. Это было то, с чем они жили в годы Смуты. Это была истина больше, чем жизнь, чем смерть, чем боль. Победа стоила всего.

С этой мыслью Туригутта Чернобурка, ещё не прославившая своё имя, стояла среди тысяч других воинов на Южной стене Элдойра перед тем, как отправиться вниз. Она не боялась боя. На самом деле, её куда больше пугало поражение. А поражение казалось очень вероятным. Она плохо запомнила, какой клич прозвучал перед тем, как она и её десятка заняли своё место в рядах армии Ниротиля. Она не помнила точно, что и кому говорила перед сигналом к атаке.

Но стоило ему прозвучать, в них полетели стрелы и копья, и запоминать стало нечего, некогда — всё размывалось, всё таяло, остались только тени, от которых следовало спасаться. Тени занесённых мечей и летящих стрел. Тени потустороннего мира. Тури казалось, она слышит наяву шёпот душ, что покидали остановившиеся сердца.

Она выжила — вот и всё, что помнила, кроме собственного страха, женщина, когда всё закончилось целую вечность спустя. Поднялась, тяжело кашляя. В дыму, окружавшем её, она не могла различить оттенок знамён, и это было хуже всего. Это было важнее всего. Спотыкаясь, зашагала в никуда, подволакивая ушибленную ногу, но почти сразу споткнулась о чьё-то тело. Дальше идти Туригутта не рискнула, схватившись за бок. Кажется, опять ребро. И опять с той же стороны, что и в предыдущий раз!

Битва продолжалась, но шум удалялся. И, хотя в ушах у Тури звенело, она могла расслышать обрывки фраз, разговоров:

— …и как раз вовремя пришли…

— …поднимай его, поднимай! Этого оставь, он уже всё.

— …только рука? Или ногу тоже? Идти можешь?

А значит, раненых забирали госпитальеры и добровольцы.

Мертвецов было больше. Туригутта медленно обернулась вокруг. Куда бы ни упал её взгляд, вокруг были мертвецы. Куда бы она ни ступила, под ногой оказывалось чьё-то ещё тёплое тело. Оступившись, она упиралась руками в коченеющие трупы. Оборачиваясь, встречала чей-то стекленеющий взор. Вся южная стена, весь ров, все рвы — пять, шесть рядов, кто знает? — были в мёртвых телах, отрубленных конечностях, крови и грязи. Где-то что-то горело. Разлом в стене, который был в нескольких десятках шагов, продолжал осыпаться каменной крошкой. Крики, стоны, плач, мольбы — всё сливалось в одно гудение, висящее над землей.

Тури прижала руки к лицу, пытаясь дышать, но воздух был слишком тяжёлый, она не могла вдохнуть, сломанные рёбра жгло огнём, а ноги слабели, и в последний момент её подхватил кто-то сильный, большой, когда она принялась оседать вниз, цепенея и задыхаясь.

— Ты ранена, сестра? — Незнакомый тёплый мертвец смотрел добрыми серыми глазами сверху на неё; она не смогла бы отличить его лицо от тысячи других лиц. — Ты можешь идти?

— Нет, — беззвучно открылся её рот, мгновенно наполнился слюной вперемешку с желчью и кровью: кажется, она прикусила губу или язык. Может быть, сломала зуб.

— Я провожу тебя к городу. Кто твой командир?

— Мы все умерли, — сорвалось легчайшим глухим шёпотом с губ. Сероглазый мертвец с тёплыми руками покачал головой, прогрохотал над ней:

— Обхвати меня за шею. Я отнесу тебя.

Несмотря на тепло его рук, её пробирал озноб. Незнакомец усадил её на уступ у рухнувшей стены. Серо-синяя оседающая пыль висла в воздухе. Раздавались далёкие крики. Среди них Тури могла расслышать команды перестраиваться, перекличку. Но её тело больше не подчинялось им. Бездумно она вновь побрела в никуда, совершенно не отдавая отчёт в направлении.

В двадцати шагах наткнулась на мёртвого Рамиса — его лицо было чистым, как будто умытым, тогда как все вокруг с ног до головы были в пыли, крови и грязи. Мёртвая Чази, девушка из отрядов кочевников. Мёртвые братья из Ибера. Бану. Какие-то горцы. Мертвецы и лишь изредка — умирающие. Мёртвые лошади. Раздробленные щиты. Хромающего, под руки из-под чьих-то тел и наваленных сверху обломков вытаскивали Трельда. Наконец, стали попадаться знакомые стяги. Тури и не представляла, что бой отбросит её так далеко от своих.

Её страшно мутило. Её никогда не мутило прежде от крови и ран, своих ли, чужих ли. Но теперь всего было слишком много. Запах смерти, густой, отравлял воздух. Не запах разложения, не резкий металлический запах крови — нечто иное, на грани ощущений, чьего вкуса нельзя было определить, с чем-то сравнив. То была сама смерть. Смерть, низко рыча, собирала свой урожай, шагая рядом, совсем близко. И робкая радость от того, что Тури уцелела, увядала, когда она чувствовала дыхание смерти за спиной.