- Давай…

И уже с первым прикосновением молотка Двалин понял: удалось. Безупречно и легко, как будто он делал это уже сотни успешных раз. Форма развалилась, и блеснула идеальная ровная металлическая поверхность. Ни зазубрины. Ни царапины.

- Видишь, - она прищурилась, - получилось!

- Вместе у нас получается, - согласно кивнул Двалин. Вдруг ее рука оказалась близко от его лица. В полумраке гномка показалась Двалину совсем юной. Сделала короткий шаг, еще один, осторожный, опасливый.

- Двалин, - тихо произнесла Дис его имя, сжала пальцы на его запястье, - у нас вместе все отлично получается. Лучше, чем поодиночке. Так всегда было.

- Моя ты радость…

- Твоя.

Раскраснелась, опустила глаза, нежась в кольце его сильных рук. Пар поднимался от кадки с водой. Пылала печь. Искры прожигали краешек шерстяной юбки. Тлели и тут же гасли. Двалин целовал свою женщину, и знал совершенно точно: удача перешла на его сторону.

Теперь, когда Дис и он перестали играть.

========== Незримые крылья ==========

Серая смерть – так кхазад называют состояние, в котором раненный выбирает между Чертогами Махала и возвращением к родным. Фили умирал, но знал точно, что должен вернуться. Его ждет мама, дядя, Кили. Его ждет Ори!

- Двалин, помоги…

- Тяжелый, сука, как моя жизнь. Эх, взяли! Махал-творец, нашего мальца хорошо завалило… этот третий уж.

- Заткни рот свой, Двалин. Фили! Фили!

- Он дышит! Он жив!

С трудом открыв глаза и отринув все мысли отдохнуть у Махала, он увидел над собой бледное лицо Торина. Дядя судорожно выдохнул, предостерегающе поднял ладонь.

- Не шевелись. Не пытайся двинуться. Мы вынесем тебя. Держись.

Фили выдохнул, и серая смерть отступила. Сморгнув ее как нечто несущественное, он снова рискнул открыть глаза.

Над ним плыло небо. Бескрайнее небо, пасмурное и сердитое. За край щита цеплялись руки Ори, измазанной в крови и грязи. Хотел повернуть голову и улыбнуться ей, утешить, не мог. Слышал где-то горькое рыдание Кили – плакса, опять начал завывать раньше, чем убедился, что брат на самом деле умер. Или не над ним он завывал. Ах, как же: от него силой оттащили рыжую эльфийку, а он со своими вывихами догнать не мог.

По спине полз холод и тупая боль. Фили тошнило. То и дело проваливаясь куда-то в серую мглу, он слышал отрывки разговоров над собой, но, вот странно, не испытывал ничего, ровным счетом ничего.

- Ушиб сильный. Позвоночник цел. Ори, помоги мне…

Милая Ори! Но отчего он не чувствует прикосновений ее рук? Она ведь точно касается его. Поддерживает и перекладывает на носилки. Потом с носилок – на койку. Плывет тело где-то в невесомости, а чувств нет. Не хватает. Болит голова, пульсирует кровь в висках. Ломит плечи. Ниже пупка все словно окаменело, только чувствуется тяжесть и болезненное онемение.

- Держись, малыш, - бодрый голос Балина.

- Ну-ка, взяли! – командный тон Двалина, всегда вовремя в такие минуты.

- Отвали со своей штопкой. Я пока на ногах. Осмотри Фили, - отрывистые приказы дяди Торина. Явно через боль и мутноту в глазах. Держится узбад, терпит…

И легкое дуновение ветерка – дыхание Ори на лице. Ее молчание. Запах ее слез.

- Он жив? Где он? – а вот и Кили. Значит, и с ним все действительно хорошо.

И Фили забывается в обмороке.

…

Первый, кто проговорился, был Бофур. Фили знал, где добывать информацию. Бофур подходил как нельзя лучше. Болтал, распаляясь, рассказывал эмоционально о потерях, о раздорах в воинстве, о Даине, о Торине, что опять наплевал на себя и запустил раны на обеих ногах…

- Ты-то свои как, чувствуешь? Или всё? – обеспокоился друг, и Фили, побледнев, смог, наконец, осознать то, что прежде было смазано обезболиванием и головной болью от лекарств. Вот оно что.

За три или четыре дня он ни разу не почувствовал своих ног. Вообще ничего не ощутил ниже пояса. Ни разу не понял, справил ли нужду. Даже голодного бурчания в животе, и того не ощущал. При всем этом ноги были целы. Это он знал совершенно точно.

Кили, с виноватым видом заволокшийся в палатку, признался, что еще в первый день Оин произнес слово «паралич». Потом появился Нори, бледный, совсем похудевший, с больными глазами, и стукнул кулаком по столу. Загремели склянки, банки, пузырьки.

- Услышишь слово «калека» - скажи мне, - сжав зубы, выпалил он, - ноздри повыдергаю, пальцы поотрубаю. Все долбанные эльфийские целители!

- Это они меня калекой назвали? – ровно поинтересовался Фили.

- Это они тебя перед Торином назвали. Там большой буче быть, вот что, братец. Он-то сам не ходит сейчас. Смотреть на него страшно, да еще и Аркенстон…

- Что?

- Пропал снова. Вроде пережил, - осторожно высказался Нори, - только вот с тобой несчастье его совсем подкосило. Ты это, поднимайся. Ты нам нужен.

Фили слабо улыбнулся. Сам того не ведая, Нори ему очень помог вытерпеть еще один день. После его ухода молодой гном, заставив себя усилием воли не задуматься, вынул из-под головы нож и швырнул его прочь. Как можно дальше от себя.

Минутная слабость. Мысль о непоправимом увечье. Недостойно его. Но как же страшно было так лежать все долгие часы, впервые без лекарства - и тем не менее, без боли! Все болело. Руки, пальцы, шея, голова. Даже глаза и зубы. Напряжение, уходя, оставило за собой дикую боль во всем теле. Точнее, в его верхней половине. Там, где он еще был жив.

Наконец, пришел и Оин.

- Ран у тебя серьезных нет, - начал он тут же с ходу, сонный и уставший, - дядька твой – тот бедовый гном…

- Жить будет? – не своим голосом воскликнул Фили, приподнимаясь на локтях.

- Хромать будет, - мрачно ответствовал лекарь, - надо было его сразу в постель уложить. Теперь поздно уже… но хватит. О тебе. У тебя сильный ушиб позвоночника. Кровоснабжение цело, внутреннего кровотечения нет. Давай-ка проверим…

Тыкал иглами, сжимал своими сухонькими пальцами, и через полчаса провел точную границу. Границу между уже мертвым телом и еще живым.

- Запоминай, Фили, это очень важно, - нажал голосом старый гном, - пойдет выше – скажи мне.

- А с этим что-то можно сделать?

- Можно попробовать, - глядя ему в глаза, сказал Оин, и отвернулся.

Подождав, добавил тихо:

- Там Ори. Я ее не пустил, но сейчас… что думаешь?

Днем раньше Фили звал бы ее первой. Знал, что девушка волнуется. Знал, что ей без него не лучше, чем ему без нее. И точно так же, как он отшвырнул от себя нож – не своим голосом рявкнул:

- Нет ! Только не Ори!

И Оин ушел, поспешив оставить принца в одиночестве.

…

Дни тянулись невыносимо медленно. Один, два, три. В одну сторону ехали люди, в другую - эльфы, а потом все снова возвращалось на круги своя, наступала тишина. Фили смотрел перед собой, сложив руки на груди, и почти не слышал Кили, который утешал его, чем мог. Говорил о том, что есть надежда, спрашивал поминутно, как старший брат себя чувствует, суетился и беспокоился по любому поводу.

И не реже раза в три минуты говорил об Ори. Пытка была страшнее любой другой, а потому младшего пришлось прогнать. Теперь Фили остался один.

Когда Оин зашел к нему в следующий раз, перед старшим принцем лежали бумаги, чертежи, а напряженный Нори записывал что-то под диктовку.