Несколько раз останавливались, для долгих поцелуев, несколько раз обнимались крепко, не шевелились, не рискуя нарушить тишину разговорами. Руки Рути были уверенны, когда она щекотала Торина по животу, иногда запускала пальцы в его волосы, мягко улыбаясь, дразнила его прикосновениями между ног и крепких ягодиц, отчего он опасливо отдергивался. Не хватало только такой откровенности в первый же раз.

Но перерывы случались все реже, движения становились чаще, и вот уже Рути тяжело дышала, вскидывая ноги круче, и иногда соскальзывая острыми ноготками по его плечам и спине, и покусывала пухлые губки, и металась под ним, а взор ее темнел. Торину сдерживаться было ничуть не легче.

- Не передумала? – спросил, это было важно. Рути замотала головой, томно взглядывая из-под ресниц.

- Останься, - попросила она, и обняла его ногами, - останься во мне. Ну же, я… давай… бери…

Плавные движения сменились резкими ударами. Всем телом. Звучали ее тихие возгласы, влажные шлепки кожи о кожу, сопение, выдохи, шумные сглатывания. Чувствовалась прохлада воздуха, струящегося по мокрой спине, жар ее узкого тела, дрожь внутри нее, которую она пыталась, глупая, сдержать. Неумелая еще – Торина захлестнула волна теплого чувства к ней, понимания того, что она сама не испытывает и доли того удовольствия, для которого предназначена самим творцом. Контролирует каждый свой вздох, думая о его ощущениях, и забывает свои. Глушит стоны, прячет лицо, шире разводит ноги, пытается подстроиться, останавливает непроизвольные движения навстречу. Наверное, услышала от какой-нибудь дуры, что ему это будет неприятно. Девчонка!

А ему было очень хорошо. Хорошо, спокойно и сладко. Звезды в глазах замелькали и растеклись горячим жаром, когда он подался вперед, последние три-четыре раза, глубоко и сильно, и остался в ней, как и обещал, пока изливался в ее тело, прижимаясь лицом к ее вспотевшему плечу, и дышал, дышал – освобожденный и счастливый.

- Нет, не уходи, - попросил, зевая, и удержал под своей рукой, - не надо.

- Омыться…

- Не вздумай!

- Тебе это будет неприятно?

- Да. Это неправильно и некрасиво. Я твой мужчина, и после меня ты… в общем, не надо. Не смывай нашу ночь с себя. Так делают, когда расстаются до утра. Или просто расстаются. А ты теперь моя, и никуда не уйдешь.

- А если…

- Да, именно, и это тоже. Все, не тереби меня. Ложись. Обними. Вот, так. Ты такая мягкая… красивая… жалей меня, я разрешаю. Только не уходи.

…

Оин ругался, придя утром. Махнул рукой, выгнал Рути за дверь, отчитывал прямо и по-мужски Торина, как делал бы это отец или родной дядя. Или старший брат. Говорил о том, что сердце надо беречь, о том, что даже «осторожно» опасно, что возраст, болезни… ни слова не упомянул о нравственности и приличиях – какие уж тут приличия: мертвый король и его подросшая сирота-воспитанница.

- Оин, спасибо, но всё на этом, - твердо ответил Торин, - я не юноша. До волдырей любиться не буду. Отдай ей свою наперстянку, ландыш и все остальное, чем меня пользуешь. Давай уже считать меня здоровым. Или мертвым.

Двалин ругался, Глоин ругался, Балин вообще неделю с ним не говорил, но когда на Сосновом Плато пришла пора ставить дом, помогали ему все. Больше того, не давали ему в руки инструментов, и не позволяли поднимать тяжести. Торин злился. Второй раз не умереть! Но Рути, солидарная с его друзьями, следила за ним, и ее укоризненный взгляд заставлял гнома раскаиваться в своем жесткосердии. Друзья только рады помочь. Он же помогал им. Пришла его очередь принимать помощь, вот и всё.

К концу лета дом и участок были готовы, кузня потихоньку наладилась. Огород Рути не развела, но тремя козами обзавелась. В огороженном дворике запели петухи. На Сосновое Плато постоянно наведывался серьезный и гордый Кили, каждый раз с десятком саженцев, и не реже раза в две недели появлялся вздрюченный и взволнованный Фили. Эребор теперь принадлежал ему. Точнее, он теперь принадлежал Эребору.

- Не давай им опираться только на себя, - учил племянника Торин вечерами, - не давай им обещаний, и пусть они слышат от тебя вещи страшнее, чем они есть на самом деле. Понял? Не давай им видеть Ори. Запри ее за тремя порогами. Не то начнут ходить к ней, и просить. И от женщин запри тоже. Ей это легко будет, а сейчас и вовсе полезно.

Фили кивал, хмурясь. За недолгий срок своего правления он уже испытал многие тяготы титула узбада.

- Не пускай эльфов. Они полезут, как подгорные тараканы. Начнут просить – не давай ничего. Требуй компенсацию за каждое лишнее слово. Нанеси упреждающий удар. Обижайся. Шуми. Стучи кулаком. Оставайся холоден в сердце.

- А Кили?

- Кили – твой младший брат. И твой подданный. Ничуть не выше прочих. Не важнее их. Он не на той женат, его линия боковая. Скоро начнешь ему завидовать, - и Торин заставил себя улыбнуться, хотя и больно ему было видеть, как Фили вынужден принимать на себя такую тяжесть, как правление. И в том же возрасте, что он сам.

Фили словно угадал мысли бывшего короля.

- Не думай обо мне, как о ребенке, дядя, - попросил он, суровея лицом, - я справлюсь.

- Этого-то и стоит бояться.

Сосновое Плато иногда становилось настоящим местом тайного совета. Но Торин гнул свою линию: он больше не узбад. Отстранялся всеми силами от принятия даже незначительных решений. Вставал из-за стола, уходил, когда говорили о политике. Отшучивался на вопросы о том, как поступить в той или иной ситуации. Решение, даже принятое окончательно, простым не бывает. Но уходя - нужно уходить.

Рути была терпелива. Осенью отметили свадьбу по-настоящему. В тихом семейном кругу, с минимумом церемоний. Была даже Ори на сносях, и Дис с покрытой ветряночной сыпью Двили. Двалин тоже заразился, и все торжество сидел хмурый и в лихорадке. Но веселье удалось, хоть и оказалось тихим и, по меркам кхазад, даже скучным: никто не дрался, не ругался, не рубился на топорах. Посуду и ту не били – ее попросту еще не было.

Перезимовали. Весной затеяли огород, новую выплавку, пастбище и – по уже сложившейся традиции, принесенной Тауриэль, высадку деревьев. Поставили мачту с флагом Эребора и Дурина. Торин с удивлением обнаружил, что разгладились морщины на лбу, и побелел шрам на боку. Уже почти никогда не болела спина. Ногу иногда дергало, но в основном, в предгрозовую погоду.

Лето прошло в трудах и новом обустройстве. Фили почти не показывался.

Случилось несчастье с Ори – она потеряла второго ребенка, поскользнувшись и упав с лестницы. Врачи строго-настрого запрещали ей делать такой маленький перерыв между беременностями, но она хотела обрадовать любимого мужа, и не смогла предположить, что будет слишком слаба. В августе отчаявшаяся Дис привезла Ори с крошкой Форином на Плато, и оставила ее до выздоровления. К ноябрю гномка пришла в себя, поправилась, и Фили забрал ее и сына домой.

Торин не подавал виду, но слышал, как долгими осенними ночами Рути тихо всхлипывает на кухне. Он следил за ней в сто раз внимательнее после несчастья с Ори. Не давал ей поднимать ведро с водой, не позволял надрываться. Надеялся ее не обидеть своей иногда неловкой заботой. О том, что им тоже пришлось пережить крушение надежды, не говорили. Срок был слишком маленький, может, это было и не оно самое – то, чего гномы боялись, что не называли иначе как «потеря», иносказательно, опасаясь сглазить. А плакала Рути горько.