- Двалин?

- На дорогу вышел. Наши едут. Мама…

Фили вцепился пальцами в плечо брата, но промолчал. Все трое молчали в темноте. Наконец, Кили вздохнул и примостился под одеялом, обнял Фили и ткнулся ему в грудь носом, как в детстве.

- Что-то меня с вами тут сморило, любовнички, - сонно пробормотал он, - потерпите уж до утра…

Ори давно спала. Ее рука и руки Кили встречались на груди раненного. Под их защитой Фили чувствовал себя как никогда живым.

«Ну, калека, - наконец, обратился он к себе, и прислушался, как звучит это слово, - мало ли увечных гномов на земле? Может, и останусь жить. Бифур уцелел, ему хуже пришлось. Торин бы поднялся. Мама приедет, плакать будет. А время пройдет. Может, Ори и передумает. Наследником будет Кили. Как придется ему? Что с его эльфийкой сделается? Непросто все будет. Но если я перережу себе вены, если я дам себе умереть, если я сдамся - я не смогу помочь им даже словом».

Сон подкрался к нему впервые не пеленой долгожданного забвения, а знакомым ощущением родного уюта. Сонный Кили, закинувший ногу поверх одеяла, пригревшаяся Ори, спрятавшаяся под его рукой… он не сможет их оставить. Не так просто. Не сейчас.

…

Первое, что с утра почувствовал Фили - то, что братец почти спихнул его с ложа. Вмяв при этом Ори в плечо старшего, да так, что гномка опасно нависала над краем. Кили нуждался в пространстве всегда, теперь не пощадил и раненного брата. Да еще и отдавил своими ножищами колени и лодыжки так, что они затекли и болели.

Ноги. Болели. Фили, не веря себе, попробовал шевельнуть левой - и тут же задохнулся от невозможной острой боли, пронзившей поясницу. Ему казалось, его одновременно рвали на части тысячи варгов, пинали коваными сапогами между ног. Боль отдавалась во всей спине до самой шеи, пронзила клинками каждое ребро, заставила его глухо всхлипнуть почти без голоса и едва не оборвала нить дыхания.

Но это была долгожданная боль. Фили помнил только, что схватился за Ори - и она держала его руку, приговаривая, что надо потерпеть, а Кили метнулся за Оином, припадая на обе ноги и смачно и немного испуганно матерясь.

Оин примчался вместе с Дори. Попросили Фили терпеть - ничего затуманивающего рассудок и обезболивающего применять было нельзя. Фили слышал их обоих уже сквозь туман, туман страшной нескончаемой пытки вернувшихся ощущений. И запомнил из следующих суток очень немногое. Ори, что держала его руку, не отходя ни на миг. Нори, рвущего с руганью его же завещание. Помнил еще, как Двалин обеспокоенно потрепал его по голове, зарывшись сильными пальцами в волосы, и громко сообщил:

- Ты, главное, к матушкиному приезду хоть как, но встань. А то она меня на ремни порвет.

А Бофур сказал, хитро щурясь:

- Ты бы мог видеть, дружище, какие там сокровища делят! Вставай, пока самое ценное не растащили.

- А у нас комнаты будут рядом, - воодушевленно делился Кили, - и у мамы, и у дяди. А еще Бифур шкуру нашел драконью. Полинял, наверное…

Пришел Даин. Обложил бранью эльфов, людей, драконов, орков и всех обитающих на поверхности. Пообещал Фили найти ему “самую отпетую хулиганку, тебе под стать”. Расчувствовался, высморкался в пальцы и ушел к Торину - уже планировал, наверное, как вновь породнится с Эребором через своих многочисленных родственниц. Заходил и Глоин, трагическим голосом сообщил, что половина родственниц Даина уже сосватана, а другая половина старше самого Глоина. Заходил Дори, пытался увести Ори, и сообщил, что Глоин - невежественный завистливый гад, и лучше бы Фили присмотреться к родственницам Даина, да и жениться поскорее.

Ори, конечно, не ушла.

Жизнь возвращалась вместе с болью, и если так, то ее можно было пережить. Даже опасаясь, что она будет длиться и длиться. Фили едва мог слышать и видеть посетителей, корчась на своей койке, но теперь он готов был стерпеть всё, много большее, чем уже вынес.

В те минуты, когда он боролся с болью, Фили черпал силы не в надеждах и мечтах - о сокровищах ли, о доме или славе. С ним рядом были друзья, брат и любимая. И они держали его надежнее, чем любые крылья.