Выглядела она отлично. Сношаемые орки, выглядела она лучше, чем когда-либо. Больше всего любил ее такой Двалин: распустившей волосы, шнуровку на платье – и уже снявшей туфельки. На полпути к страсти.

Двалин пожал плечами.

- Нормальная ты, - хрипло выдавил он, не уверенный, как это звучит. Дис поникла, словно увядший цветок. Никто другой не увидел бы, но он увидел. Слегка опустились вниз плечи, чуть-чуть дрогнули ресницы, грустно обвис уголок губ, и даже платье словно вмиг стало велико. На мгновение лишь, не больше. Затем к Дис вновь вернулась царственная осанка, и она холодно улыбнулась в пространство.

- Ну хорошо. Ладно.

Двалину уже хочется прервать игру, броситься к ней. Переубеждать ее, клясться в том, что никого прекраснее нее не создал Махал. Но он не делает этого. Дис тем временем отвернулась, посмотрела немного на кровать – мрачный огонек горел в ее глубоких глазах, и повернулась снова к мужчине. Минутная слабость оставила ее, только подозрительно дрожали полные губы.

- Дорогой Двалин, не стоит заставлять себя, - странные нотки близких слез в голосе, - поверь, я взрослая женщина и переживу.

- Чего? – пробурчал гном, уже раздеваясь.

- Правда, ты… я все понимаю, - глаза выдают ее, и сцепленные пальцы, скрещенные руки и бледное лицо, - моя юность давно позади, а ты младше, и видный мужчина. Ты не обязан делить со мной ложе лишь из чувства… жалости или благодарности.

- Чего?

- Если есть другая, я пойму, и конечно, винить не буду…

Невольно вспомнился Двалину крепкий удар под дых от Торина. От Фили, кстати, удар был такой же крепкий. Дис обоих переплюнула. Словами она сражалась не хуже, чем ее мужчины – железом и кулаками. Гном сбросил оцепенение, двинулся к ней, и, повинуясь наитию, крепко припечатал ладонь поперек ее рта, заставив ее замолчать. Глаза Дис расширились, но с места она не двинулась.

- Заигрались, - констатировал Двалин, не убирая руки, - хватит.

Мог говорить много. Хотел. Но ему всегда не хватало слов. Да и нужны ли они теперь были? Дис молча кивнула, и ничего не сказала, даже когда он убрал ладонь. Глядели друг другу в глаза. Держались за руки. Понимали, что за долгие годы так и не разглядели слишком многое в своих сердцах, спеша по дороге вожделения, и не сделав и нескольких робких шагов по тропе любви.

-Спать пошли, - скомандовал, наконец, Двалин, - и будет нам…

…

Целовала его теперь, рассыпая поцелуи по телу, всегда первая старалась тянуться навстречу, ловила его, прижимала к себе, и иногда прорывался ее голос, совсем другой, никаких пошлых слов, крепких выражений, хотя и они бывали.

«Моя ты бедовая голова, - и поцелуй в макушку, грудь вздымается перед его лицом, - сколько тебе от меня доставалось…». Руки ее нежны и мягки, прошли мозоли от вечного домашнего труда, и пахнут благовониями и розовым маслом пальчики, которые перебирает поцелуями Двалин. Вот оно, богатство и блаженство, роскошь и нега. Теперь у них есть все время мира, и вся его безграничная любовь.

И хочется сказать по привычке, что дети спят. И вспоминается, что да, спят, со своими женами, а Двили – в своей просторной комнате, с няней. Весь Эребор спит, вся Гора, все предгорья и нагорья. Нет больше ни стыда, ни стеснения, ни угрозы расставания, что вечно стояла в изголовье их ложа. Больше никаких сведений счетов, а игры пусть остаются только в постели.

- Ах! – не выдерживает Двалин, когда она седлает его, и дразнит, не позволяя войти, нависая над ним и наклоняясь к его лицу, прикусив свой острый язычок. Выражение лица – ну точно ребенок. Вот в кого пошли сыновья и дочь.

- Ты в плену, - шепчет Дис лукаво, прикусывая его нижнюю губу, и чуть царапая ногтями его запястье, - я тебя захватила.

- Я… освобожусь… от тебя, - выдохнул мужчина, - силой оружия, если придется.

- О-о, надо же… оружия, говоришь… - пальцы смыкаются на основании его члена, Двалина пробивает судорога, и он снова стонет.

И, подавшись ему навстречу и не отпуская его, Дис сладко шепчет в его пересохшие губы:

- Тогда сражайся… ду бекар!

Две отрады в жизни Двалина: сражение и любовь. И никто, кроме Дис, никогда не воплотит разом обеих.

…

Заготовка почти поддалась. Двалин утер пот со лба, закусил губу. Упорства ему было не занимать. Может, лет через сто он все-таки добьется чистой работы. Без трещин, сколов, спилов. Добьется блеска сплава, который не потемнеет. Добьется хотя бы раз. Как всего прочего добился. Получил богатство, ненужное раньше, завоевал королевство вместе с остальными, и радовался этому. Военные подвиги пьянили. Выстраданные чувства еще больше. Война и любовь, чем не мастерство? Завоевал же Дис. Случай помог, счастливый случай Махала. Семьдесят лет не получалось ничего, хотя в глубине души Двалин робко молил создателя: хоть бы разок, на двадцать, тридцать лет раньше получилось.

Дети приходят не по зову родителей, а по воле творца. Так и Двили появилась – нежданным подарком, драгоценностью свыше.

Двалин усмехнулся, вспоминая предыдущий день. Двили исполнилось четыре. Висела на шее у братьев, попеременно у одного и другого. Фили она целовала с нежностью, робела перед ним немного, и очень по-женски заботилась о нем. Пыталась воспитывать Ори, любила играть с бородой брата, расчесывала его волосы своими ручками. А Кили, даром что любил теперь притворяться «взрослым» - станет ли он им когда-то на самом деле? – после рождения Двили обнаружил в ней самого преданного соратника по хулиганствам. Маленькая гномка любила над ним поиздеваться. К Тауриэль относилась со сдержанным любопытством.

А отцом своим Двили вертела, как хотела, и тут уж ничего не поделать. С ужасом думал Двалин о том времени, когда за ней начнут приударять молодые гномы. Уже сейчас у него сжимались кулаки, и недобрым взглядом провожал он тех приятелей, у кого подрастали сыновья. Что за наваждение!

Поговаривали другие отцы семейств, что после рождения детей женщины отдаляются от мужчин на какое-то время, и в глазах их теряется прежний свет: мысли то и дело возвращаются к потомству, страсть гаснет. Двалин мог бы поспорить. Дис была близка ему, как никогда прежде. Робко, неумело сближалась, и открывалась с неожиданных сторон. Маленькие шаги, иногда по шагу в месяц, к нему навстречу.

Иногда поданное ему блюдо. Стеснительно проведшая по грязной щеке ладонь, тут же отдернутая. То, как она лила ему воду на руки, после дня, проведенного за грязной работой. То, как прикрывала его босые ноги одеялом. Поцелуи. Осторожные объятия. Не спугнуть бы, не прогнать прорвавшейся страстью, что копилась и кипела десятки лет, и только ждала разрешения.

Мысли о Дис всегда приходили на несколько минут раньше, чем она сама. Странно, как бытовая привязанность отражает сокровенную сердечную связь, задолго до того, как ее обнаружат и назовут по имени… вот и теперь ее привычные бодрые шаги, знакомый ритм ее походки раздался за его спиной. Двалин оглянулся через плечо. Дис, закатав рукава и подобрав юбку, улыбалась. Волосы ее были спрятаны под чепец. Работать пришла.

- Дай, помогу, - тихо произнесла она, и положила руку на его, - давай еще раз.

- Молот тяжелый…

- Вместе. Давай попробуем.

Она потянула заготовку на себя, и он примерился к ней. Нужно было быть очень осторожным и внимательным, и ни в коем случае не промахнуться. Раньше никогда не удавалось удержать форму. Глина трескалась, даже обожженная. Он всегда слишком сильно сжимал пальцы, а когда старался этого не делать – она выскальзывала из руки. Но сейчас форму держала Дис, и Двалин осторожно примерился, прежде чем занести молоток. Только бы не поцарапать металл!