Все мужчины кхазад воины. Все умеют останавливать зарвавшегося собрата. Оин был староват для прямого боя, но, оскорбленный Двалином и его внезапным порывом, недолго примеривался, прежде чем как следует треснуть его по макушке своей гигантской лекарской сумкой. И успел сделать это трижды.

Голова у Двалина загудела: сумка была не из легких. Ударить старика в ответ было нельзя. Требовалось иное средство. Не соображая, что делает, он легко выставил пожилого лекаря из спальни, проигнорировал шокированные лица друзей и родни, вернулся – и запер за собой дверь, для надежности подперев сундуком. Женщины, собравшиеся у постели Дис, смотрели на него с возрастающим удивлением.

- Дис, - прошептал Двалин, подхватывая ее за плечи, и беспорядочно целуя в мокрые виски, - ну, я здесь. Все хорошо, моя маленькая. Мое солнышко. Моя девочка.

- Двалин, - утыкается она носом в его ухо, и снова стонет – странным, высоким голосом, не похожим на себя. Двалина колотит от ужаса и странного предвкушения, но будь он проклят, если сдвинется с места. Годами он мечтал сказать ей все эти слова. Годами мечтал, что она не перебьет, и пришел этот миг, когда ей нужны его признания, нужна его любовь – может, на час, на полчаса, на минуту всего лишь, но она примет его, по-настоящему полюбит и пожелает.

- В следующий раз… будешь… сам рожать, - и она хнычет, без слез, с невнятной обидой на природу.

«В следующий раз». Смысл сказанного не доходит. Какой там «раз», Двалину этот пережить бы. Страшно! Но он не уйдет, пока живой.

- Что делать-то мне?

- Ничего, она сама справляется, - веселым тихим шепотом доносится от Тотис с угла, - я бы вышла на твоем месте, ждать всего ничего!

- Не выйду! – упрямо замычал мужчина, холодея от того, что в самом деле, ему хочется именно этого – выйти, выбежать – и бежать далеко. И если это желание так сильно, что же, хотелось бы знать, заволокло его в эту страшную комнату в этот страшный миг?

- Ну, как знаешь.

- Но что мне… - Двалин на себя внутренне выругался, - ей же… больно…

- Конечно, больно, идиот, - это уже выжала из себя мокрая, красная и злая Дис, - заткнись просто… и будь здесь…

Сколько времени прошло, он сказать не мог. Помнил потом, что она то прижималась к нему, то отталкивала его, жаловалась ему слезно в плечо, и подвывала тихонько, а потом кричала – вот это было страшно, и он потел от ужаса и волнения. И еще хуже от того, что врага не было. Некого было винить, кроме себя самого. Но вокруг все были спокойны. Тихая радость и небольшое волнение наполняли комнату. Вот, наконец, Дис приподнялась, взмокшая и дрожащая, обхватила Двалина за шею – глядя в ее глаза, гном понимал, что она его, может, и не узнает. Однако со следующими словами он понял, что ошибся.

- Поцелуй меня, - тихо-тихо попросила она, и он рванулся навстречу ей, прижался губами к ее рту, сжал ее изо всех сил, и поймал ее невнятный протяжный стон.

- Можно, Дис, - весело сказала Тотис откуда-то снизу. Двалин отвернулся, зажмурился, и рад был бы заткнуть уши – только бы не слышать, не чувствовать ее последний крик. Но она и не закричала, лишь напряглась и выгнулась в его объятиях, и тут же с резким выдохом расслабилась. Вместо нее закричал кто-то еще. Кто-то новый. Двалин приоткрыл левый глаз, все еще сжимая тяжело дышащую Дис, и едва не задохнулся от изумления и осознания произошедшего.

- Отпусти ее, братец, - хмыкнула Мира, и едва не силой разжала пальцы Двалина, обхватившие Дис за плечи, - все уже, глупый.

Женщины хихикали. Над ним. Нарушив пространство женского царства, у них он вызывал лишь странный интерес и безудержную нежность. И насмешки, куда без них. Но Двалин не видел и не слышал ничего. Ему снова стало не по себе. Тотис накрыла Дис тонкой простыней. Под простыней что-то ерзало. Что-то маленькое.

- Дис? – голос его не слушался.

- Дай ей прийти в себя-то, герой. А вот дочку можешь взять.

Руки у Двалина тряслись. Он даже и смотреть не смел на то живое и возмущенное существо, которое держал в руках. Оно едва ли было больше двух его ладоней. Подержал. Подрожал вместе с ее судорожными движениями и попискиваниями, потея и ужасаясь свершившемуся. Поцеловал Дис в лоб – она слабо улыбалась, пребывая где-то в междумирье. Распахнул дверь спальни, вышел – навстречу ринулись сразу несколько теней от стен: Фили первый, Кили, отпихивающий его, блестящий глазами и взволнованный, протрезвевший Торин… Балин… Оин…

- Дочь, - глухо сообщил Двалин, с удивлением слыша свой хриплый, надтреснутый голос, - дочь у нас.

И сполз по стене в обмороке.

…

- Папи, - пискнула Двили, и сжала в пальчиках его бороду.

- Папа, - терпеливо повторил Двалин.

- Папи! – и маленькая девочка запустила пальцы другой руки ему в нос.

Гном вздохнул, осторожно отодвигаясь.

- Вот оно, коварство женщин, - смеясь, заметила Дис от зеркала, где прихорашивалась, - собственная дочь увела у меня любимого мужчину.

Сердце Двалина приятно окатило теплой волной. Но он сдержался. Только мягко улыбнулся гномке, снимая с плеч резвую не по своим годам крошку Двили.

Должно было пройти семьдесят лет. Должна была произойти война и победа над драконом. Род Дурина должен был впустить эльфийскую кровь – но теперь в их давней игре вел Двалин, и как так получилось, сам он понять не мог. Зато теперь он всем существом ощущал, какую баснословную власть дает ему это преимущество. Никогда еще в своей жизни Двалин не чувствовал ничего подобного. Хозяин положения, хозяин семьи, и мужчина – любимый – вот ее, которая бегала от него без малого век.

Она еще похорошела. Украшалась теперь ярко и вычурно. Заботилась о том, чтобы привлекать к себе взгляды Двалина. Двалину нравилось. Нравилось то, что она стала внимательнее к нему. Узнала и запомнила о нем больше, чем за все предыдущие годы. И ревновала. О том, что Торин Дубощит ревнив до потери пульса, Двалин знал хорошо. Но никогда не подозревал, что в его сестре это качество развито еще сильнее.

Поймал ее за обнюхиванием собственного парадного камзола. Шокированный, долго пытался окольными путями выяснить, что же там она надеялась учуять. Балин подсказал, давясь от хохота: запахи других женщин. Двалин вытаращил глаза, и молча покачал головой. Да давно ли она с ума сошла, госпожа Дис, бесценное сокровище его сердца!

Потом увидел, как она дуется, оставшись одна после обеда, стоило ему только поприветствовать кузин. Половину он не знал и по именам отцов, но степень родства обязывала. Но все они были старше его, у всех было по выводку детей и по суровому мужу!

Нет, ничего не сказала Дис. Только пальцы ее дрожали необычно, когда она срывала кольца с них вечером. По-прежнему они не считались женатой парой. И вряд ли теперь им можно было сочетаться законным браком – Балин что-то толковал о попрании традиций, но Двалин отмахнулся от объяснений. Какая разница, спустя столько лет. Формально у них даже спальни раздельные. Фактически – это никого не волнует, кроме древних кумушек в пятом ярусе.

И почему только Дис ревновала? Разве был в этом смысл, хоть малейший? Смысла не было – а ревность была; Двалин видел это ясно, как при солнечном свете.

- Моя красавица, - неловко двинулся он на нее, намереваясь вернуть ее в хорошее настроение самым надежным способом. Дис сделала шаг назад, упрямо закусив губу и нахмурившись по-ториновски.

- Скажи, я сильно подурнела? – прямо, в лоб заданный вопрос; Двалин поперхнулся. Потом усилием воли заставил себя отстраниться от Дис и будто бы скептически рассмотреть ее в полумраке.