— Ты не рассуждай, ты работай.

— И надо же было Вишневскому этот триппер подцепить…

— А ну сплюнь, даже слова такого не произноси.

С наступлением утренних приемных часов пришлось нам поумерить активность. Глину таскать было нельзя у всех на виду, очередь требовала внимания — я зевала и страшно хотела спать, а Саня отрубился прямо на стуле. Бофур, по словам Кили, вообще не видел оснований вылезать из карьера и уснул прямо там.

Я уже приготовилась терпеть ужасный день после бессонной ночи, когда в коридоре послышались резкие голоса, и в нашу приёмку вторглись пять здоровенных гномов-железнохолмцев, а вслед за ними — собственной персоной Даин Железностоп.

— Эй, медицина! — грянул его рык на все отделение, — есть тут кто толковый?

И, глядя на то, как он беззаботно почесывает пах, я ощутила нехороший холодок по спине.

***

Определенно, смущением своего кузена владыка Железных Холмов наделен не был. О том, с чем он пришел, сообщил сразу, причем в малоаппетитных подробностях.

— Может, вам лучше мужчину-врача позвать? — предприняла Лара попытку сбежать. Даин отмахнулся, продолжая чесаться:

— Лечи меня уже, давай!

— Когда… э… началось беспокойство?

— Да была у меня одна, — гном нехорошо оскалился, — смачная белобрысая потаскушка. Видать, немного не того оказалась.

Лариса усилием воли отогнала картину превращения надменного владыки Трандуила в «белобрысую потаскушку». Наверняка это чистой воды совпадение. Олень, правда, точно не белобрысый.

— Покажите… предмет беспокойства.

«Предмет» Даин безропотно продемонстрировал, расстегнув штаны и отпустив пару шуточек на кхуздуле по этому поводу. Лариса медленно отступила назад, постучала в соседнюю комнату.

— Эля, тут твой Данечка в самом выгодном ракурсе, — шепотом сообщила она в приоткрывшуюся дверь, — и ты такая идиотка, что у меня даже нет слов, чтобы тебя правильно обозвать.

— Ну так что, лечить-то будешь? — нетерпеливо окликнул Даин.

— Да, ваше величество. Сию же минуту…

Лариса метнулась в сторону аптеки и забарабанила в дверь.

— Идрен, скотина, вылазь! Ваши лихолесские блохи опасны для гномов?

— Чего ты говоришь?

— Гномий узбад подцепил, кажись.

— Ну так намажь его глиной и дело с концом! — недовольный голос эльфа разносился едва не по всему коридору, Лара зашипела.

— Дело в самом конце, душа моя. Чем мне его обмазать? И как? Такую часть тела в глину на пять дней не запечатаешь. А там настоящий зоопарк.

— На что это похоже? — голос Идрена принял оттенок заинтересованности.

— Иди и посмотри. Рыжая шерсть и туча блох. И здоровенный гномий болт.

— Фу, Лариссэ, — Идрен отморозился окончательно, — можно же иносказательно. В осенних листопадных лесах под огромной горой скачут вольные звери…

Мерзко захихикав, он так и не открыл дверь. Лара припала к ней лбом и зарычала. По коридору, весь в машинном масле, проковылял Максимыч, обвешанный баулами железного хлама. Внезапно Лариса ринулась к нему:

— Где мои дачные припасы?

— На складе. На верхней полке, как ты и просила.

— Принеси мне Фумитокс, Максимыч!

Обработка мужского достоинства Даина много времени не заняла. Видимо, гному было не впервой лечиться от последствий случайных связей, потому что он не изъявил ни малейших признаков недовольства. Правда, стоило из-за двери появиться Эле, как узбад Железных Холмов поспешил прикрыться и убраться прочь. Лара облегченно выдохнула.

— Так, первый пошел. Кто следующий из власть имущих? Бард? Он у нас вроде тоже любитель животных, защитник природы, но к распутству не склонный.

— Любитель, тоже мне, — сквозь дрему буркнул Саня, так и не открывая глаз, — а последний экземпляр дракона захреначил, и рука не дрогнула…

Отловленные эльфы в изоляторе громко обсуждали вопросы морали, нравственности и внешней политики Лихолесья. Затесавшийся барыга в разговоре не участвовал — с эльфийскими сроками жизни его возвращение в нормальное состояние могло затянуться на долгие годы.

Саня мирно спал в приёмке под разговоры пациентов, рёв младенцев и переругивания из-за очереди. Ему снились глиняные олени, запряженные в уазик, везущие бригаду в Энск.

***

Надо не забыть записать куда-нибудь все, что я впервые делала в тот день. Например, лечила короля от постыдной болезни, мазала свинью глиной без намерения ее в этой глине запекать, и, наконец, каталась верхом на олене. На гигантском олене.

Сначала его пытались сдвинуть с места трое эльфов. С самой доброжелательной мордой он уперся всеми копытами в пол. Мы пытались заманить его морковкой — и не шелохнулся. Присоединились эсгаротцы. Ноль эмоций на оленьей морде. Движения тоже ноль. Пришел Леголас Трандуилион. Не задал ни вопроса о том, что мы, собственно, вытворяем со средством передвижения его отца, только сообщил, что кто-то оленя должен оседлать, ибо скотина слушается команд седока.

Не помню, почему выбор пал именно на меня, но когда я смогла взобраться на него — высоко, страшно! — то никто не мог мне сказать, как его остановить после того, как заставить двигаться. И он побрел. Сломал, не заметив, оградку. Нагадил у самой лестницы в жилые ярусы. Понюхал статую какого-то древнего гнома, пофырчал — и снова побрел. Я смотрела вниз и молилась только, чтобы не упасть.

И шел и шел. Шел, и шел… завидев впереди шатер Трандуила, я завизжала:

— Лосик, рогатенький, миро камло, ну-ка не иди туда, ну-ка стой!

Куда там! Он только ускорил шаг. Сунул морду внутрь, получил что-то в качестве лакомства, похрумкал с задумчивым видом и застыл, не реагируя больше на меня.

Я сползла с него и удрала до того, как меня кто-либо увидел. Черт с ними, пусть лихолесские блохи загрызают всех остроухих подряд, больше никаких подвигов.

Отмылась я до состояния скрипа, придирчиво изучила гребень на предмет вероятных ползучих и прыгучих насекомых, спать легла — точнее, упала — не успев высохнуть. Проснулась от того, что Бофур настойчиво дергал меня за ногу.

— Кось мандэ явья… я же сплю. А когда я сплю, меня не существует.

— Не мог дождаться утра, — серьезно ответил он, — ты завтра работаешь?

— Угу.

— Ты платок мой наденешь?

— Угу.

— Прямо завтра? Точно? Не передумаешь?

— Тегара-тася.

Отчасти я надеялась, что он останется со мной — скупердяйское казначейство не платило за теплые одеяла, и было зябко. Но таковы уж эти гномы — народ крайностей: то по бабам белобрысым, то за руку не держись, спать рядом не ложись.

До полудня следующего дня я все еще опасалась внезапного явления разгневанной Дис или кого-нибудь вроде советника Балина или Глоина — с тем, чтобы нас выбросили вон с нашими зачумленными пациентами, сидящими в изоляторе и распевающими хором эльфийские заунывные баллады вперемешку с шансоном.

Но явился Бомбур, занял собой почти всю лавку в очереди, дождался и втиснулся кое-как в приёмную. Молча оглядел меня, умиленно поцокал языком, грохнул корзину с хлебом на стол и удалился. В глубине корзины обнаружился гигантский, под стать пекарю, каравай, украшенный фигуркой гнома с непропорционально длинным копьем, упирающимся в микроскопического дракона.