А из-за его широкой спины показались сначала руки, а вслед за ними осторожно выглянула и мать семейства. Два круглых карих глаза, кудряшки орехового оттенка, веснушки и сердечком сложенные губки — то ли для поцелуя, то ли для улыбки. Я бы не назвала ее даже особо хорошенькой, но с первого взгляда на гномку становилось ясно как день: у грозного Торина Дубощита могла быть только такая жена.

— Порядок, — военным тоном сообщил Торин через плечо, — это женщина-врач. Я ее знаю.

Тут он смерил меня недовольным взглядом. Я подавила ухмылку. Ну еще бы, опасается за свою репутацию. Не дай Бог, я расскажу о страшном ранении его величества в его величественную задницу и о том, как он сопротивлялся лечению.

Гномка высунулась из-за плеча мужчины повыше, рассматривая меня.

— Лариса, к вашим услугам, — улыбнулась я ей, и она несмело улыбнулась в ответ, окончательно выползая из-за широкой спины мужа.

— Дари, к ваши… — она хотела продолжить, но под красноречивым взглядом мужчины закончила, — супруга узбада Торина, сына Траина.

Услуг от нее, очевидно, ждать не предполагалось.

— Мне сказали, вам нужна помощь? — я оглянулась.

— Кое-какие лекарства. А идти я сама не могу. Вот список.

— О… но через весь лагерь…

— Я могу отправить сына с вами, — поспешила продолжить гномка, явно чувствуя неловкость из-за того, что причиняет неудобства, — он принесет их нам, если вы дадите.

— Я сама, — решилась окончательно; не знаю, может, потому, что на ней не было ни намека на корону.

Что-то совсем я теряю стержень. Надо как-то реабилитироваться.

— Эй, узбад! А когда мы переезжаем в Гору? — да, так лучше всего, напрямик и без уверток. Торин свел брови на переносице. Забавно, но вместе с отцом оба гноменка одновременно сделали то же самое.

— Кому там неймётся разворовать мою сокровищницу? Уже и лекарям? — грохнул он, не повышая, однако, голоса, — давно начали подсылать ко мне…

— Дорогой, — мягкий упрёк на кхуздуле мгновенно заставил его перестать хмуриться. Ага. Вот она, слабина сурового гнома.

— У нас там дети замерзают, — я постаралась сделать самое жалобное лицо, на которое только была способна, — плачут, голодные…

Надо было уронить слезу. Почти получилось — при воспоминании о том, что эти самые дети утащили один из наших фонендоскопов. Дари беспокойно посмотрела на мужа еще раз.

— Может, через неделю, — буркнул Торин, не сдаваясь.

— Дорогой.

— А может, и через две! — это он рявкнул, шикнув на жену и стукнув кулаком по кровати.

Дэвла, у него кровать. Настоящая, широкая, мягкая. С подушками, простынями, меховым одеялом. Он в ней спит и не дышит пятками Вишневского и мазутом Максимыча при этом. Скотина какая!

— Мы будем готовы, ваше величество, через три дня, — время умильного лица. Уж не знаю, как получилось. Морщины на его лбу разгладились, он кивнул с видом барина, дарующего вольную крепостному. Дари из-за его спины округлила глаза, делая знак, что я на верном пути. Пятясь со списком в руке и продолжая сладко скалиться, я задом покинула шатер наследника Дурина.

Тот еще дурин этот Торин, скажу я вам. Сплошные ужасы царизма!

***

Саня никогда не думал, что так тяжело ничего не делать. Слегка отоспавшись, он вот уже третий час лежал на месте Лары и с трудом выдерживал свое обещание не вставать весь день. Было это непросто. Зато, наконец, получалось поразмышлять о ситуации в целом и еще раз напомнить себе о том, что вокруг — Средиземье, а госпиталь — не родная больница.

Почему-то вспоминалось земное отделение плохо. А что, собственно, изменилось? Теперь на вызовы он ходит пешком. По палаткам. Те же температуры, рвоты, поносы у детей. Те же приступы одышки у взрослых. Правда, Саня столкнулся сразу с четырьмя разными типами анатомического строения: гномов, людей, эльфов и одного хоббита.

Подумав о хоббите, Саня задумался еще крепче. Кольцо.

Мысли его возвращались к кольцу постоянно. Кольца не было. Кольца не было в одежде хоббита, в которой его нашли на поле битвы. Кольца не было на хоббите. Если бы не уже намечавшиеся сугробы, Саня отправился бы искать его туда, где Бильбо был ранен. А может, на самом деле его и не находили? А вдруг оно вообще никогда не существовало?

Почему-то с Гэндельфом говорить Саня о кольце совсем не хотел. Кто знает хитроумного волшебника — выпустит ли он тогда ребят из Средиземья, даже если знает, как это сделать.

Значит, решено. Искать выход любой ценой. Дорогу домой, а не кольцо. Лечить пенсионерок-колхозниц, а не гномок четырехсот лет. Писать кириллицей, а не тенгваром синдарина. Хлопать по упругой заднице медсестру Марину, а не эльфийку Линуэль.

Дойдя в своих мыслях до эльфийских прелестей, Саня ощутил, как его решимость здорово колеблется.

В шатер ворвалась взволнованная Лара.

— Валерьянку завари, — бросила она Ори и смерила недовольным взглядом Саню, — все еще в горизонте? Ну-ну, лежи, расслабляйся. Товарищи гномы! Если ваш узбад сказал, что переедем в Гору через неделю, то…

— Десять дней, — хором ответили из гномьего кута. Лара взвыла.

— Так я и знала! Зла моего не хватает! Ори, отнесешь ему сам?

— Мои сапоги Тауриэль забрала, — извиняющимся тоном сказал юноша. Лариса фыркнула:

— А что, у нее уже имущество конфискуют? Вот босота эльфийская…

— Это не для нее, — брякнул Ори, и на него зашипели одновременно Нори и Бофур. Но Лара, задав вопрос, вовсе не ждала ответа: она уже бегала по складу, набирая все по списку Дари и бормоча себе под нос.

Саня усмехнулся, услышав ответ. Не было никаких сомнений: Ори выручал своего друга Кили, с которым его дядя обошелся по-гномьи: отобрал обувь, чтобы удержать взаперти. Поговаривали, что так же он поступил с Фили, зная о всегдашнем единстве братьев-неразлучников.

Обувь. А проверял ли он сапоги хоббита? Может, кольцо там? Саня едва не сорвался с койки, но остановило его вовсе не твердое намерение лежать до завтрашнего утра. И даже не то, что у хоббита не было обуви — ее этот народец вообще не носил.

«Да у меня все симптомы, — и врач почувствовал, как его едва не прошиб холодный пот, — я постоянно думаю о нем и ищу его. Самая настоящая болезнь кольценосца!»

***

Ударил крепкий мороз. Бравых вояк погнали на вырубку сушняка едва ли не в само Лихолесье. Мы грелись как могли. На улице остались два или три кострища, все очаги переехали в шатры, отчего после ледяного холода на складе наступила тропическая влажная духота. Даже с меньшей частотой кипячения бинтов и инструментов пара более чем хватало, чтобы Вишневский, задыхаясь, слег с тряпочкой на лбу и дышал через раз, а у любого входящего начинала кружиться голова. Лекарства и травы немедленно переехали в уазик. Чтобы они не перемерзали, мы по сто раз на дню таскали их туда и обратно. Я то обледеневала, то обливалась потом.

В один из прекрасных последних дней перед переездом мне пришло в голову, что именно сейчас у нас есть все шансы устроить постирушки и заодно искупаться, не рискуя заработать чахоточный кашель.

— Сверху аж все обледенело, — сообщил Саня, оглядев шатер со всех сторон, — надеюсь, не рухнет. Дамы вперед?

Дам у нас, хоть Эля и оставалась у Даина, снова было две. Не в силах смотреть на продрогшую рыжую эльфийку, Максимыч сердобольно поделился с ней своим лежбищем. Так она и появилась у нас — замызганная, в какой-то тонкой кофточке, потерянная. Зуб на зуб у бедняжки не попадал от холода.