— Ты, девонька, не горюй, — подбадривал ее наш водитель, — начальник ваш не такой изверг, отойдёт!

У этого самого «начальника» Максимыч проводил по три часа в день и все вечера. Вовремя он догадался сбрехать, что генератор и магнитола нуждаются в постоянном техобслуживании, доступном лишь у гномов. Терпеть гномов даже ради магнитолы Трандуил был не готов, и Максимыч по несколько раз на день мигрировал по лагерю со своей музыкой.

Пока его не было, пригретая им эльфийка, забившись в угол, оттаивала. Приучить ее к нашей атмосфере было непросто, а вредный Вишневский наотрез отказался вступать с ней в личные контакты и упорно продолжал делать вид, что ее нет.

Я много раз видела, как она шатается без дела неприкаянной тенью по лагерю, одинокая и грустная. Мы дали ей куртку, она ее постоянно забывала и мерзла. Я лично от сердца оторвала свою щетку для волос — Тауриэль ее потеряла и слонялась лохматая и нечесаная. В общем, у нас на складе завелась своя идейная страдалица. Позже мне пояснили, что влюбленные эльфы именно так и выглядят, причем в перспективе — столетия подряд. Чуть поодаль от нее я изредка замечала вторую такую же скорбную фигуру — тоже эльфийскую. Красавчик Трандуилион, которому повезло избежать пристального внимания Эли, неотступно следовал за рыженькой, соблюдая почтительную дистанцию. А Тауриэль толклась возле палатки своего гнома — которого, в свою очередь, от нее окарауливал суровый Двалин.

Средиземная Санта-Барбара, одним словом. Сначала мне казалось, что влюбленной эльфийке, раз уж этот процесс у них так болезнен, следовало дать выговориться, но позже обнаружилось, что она еще хуже Эли. Целыми днями и даже ночами она только и могла говорить, что о Кили. К концу дня хотелось выкрасть его и на себе приволочь ей в койку.

— Он такой нежный. Говорят, гномы грубые, но он очень нежен. Знаешь, Ларис, у него тут — на щеке — маленькая родинка. И он играет на скрипке. И любит вот так чесать нос, когда задумается…

Потом дело переходило к поэтическим метафорам — звездному блеску в глазах, шелку волос и прочим нефритовым жезлам, и я, притворяясь, что страшно занята, убегала прочь. Хотя этот метод тоже уже не работал — на улице не лето.

Так что, когда мы затеяли банный день, Тауриэль я из педагогических соображений припрягла по самую макушку. Но трудотерапия не помогла. Смотреть было больно на то, как она со скорбной миной стирает в бадейке, томно вздыхая после каждого движения — рабыня Изаура, не иначе. Я была только рада, что закончив, она куда-то сбежала — догадываюсь, впрочем, куда. Разоблачаться при мне она отказалась — и славно, не стоит плодить мои и без того многочисленные комплексы.

Вернувшись с обхода, я обнаружила, что гномы никак не могут определиться с назначением некоторых банных принадлежностей, в частности, опасливо передают друг другу шампунь. Меня разобрал смех.

— Это не яд, Ларис? — осторожно понюхал Нори открытую бутылочку, — очень уж подозрительно пахнет.

— Этим моют волосы, — я продемонстрировала безвредность шампуня, смело вылив его себе на ладонь, — потом смывают.

— Я буду смердеть, как эльфийский огород, — шарахнулся Нори в сторону, на всякий случай хватаясь за свою голову, — нет уж, благодарю покорно.

Прическа у него, надо признать, могла стать причиной сердечного приступа у сотен панков. Ори неодобрительно поджал губы, косясь на бутылку с шампунем. Поймав мой взгляд, сделал шаг назад, спрятавшись за старшего брата.

Вот еще, стану я настаивать. Бофур, закутавшийся в одеяло у самого очага, болтал ногами в шерстяных носках, беззаботно поглядывая на всю картину.

— Отличный шампунь, — обиделась я, придирчиво внюхиваясь в сладкий запах, — недешевый, между прочим. Бофур! Ты же не боишься шампуня?

Чтобы гном признал, что чего-то боится? Он лишь усмехнулся.

— Разве не хочется расчесать чистые волосы? — продолжала я соблазнять его шампунем, — помыть голову. Хочешь, я?..

И удивилась упавшей на гномью компанию мертвой тишине. Ори икнул и что-то выронил. Нори расплылся в похабнейшей из ухмылок. Бофур смотрел прямо на меня, и я не могла понять, о чем он думает. Казалось, он даже не дышит. Только глаза горят нездешним огнем, и алеют щеки и губы.

— Не робей, братец, — кажется, Нори выдавил это из себя через силу. Пинком выгнал Ори из шатра и сам последовал за ним.

Ну что за народ. Замороченный до предела.

— С шампунем лучше, — пояснила я, подходя к неловко застывшему мужчине, — сам намочишь или мне?

— Сам.

В этот раз он уже не прятался от меня. Смело скинул рубашку, размял плечи, как будто готовясь вступить в бой. Задержав дыхание, зажал нос и мокнулся головой в тазик — я не сдержалась и засмеялась. Наградой мне стал немного смущенный взгляд совершенно мокрого гнома. Смешно обвисли усы.

— Ты косы никогда не расплетаешь?

Он мотнул головой. Мокрые пряди поддавались плохо, я надеялась распутать их, не выдрав хотя бы половину. Бофур молчал. Я намылила ему голову, наклонив ее чуть вперед — он поддавался с трудом, как будто ждал от меня удара в спину. Пришлось использовать щетку, иначе не получалось.

Он вздрогнул, когда я потянула его назад.

— Извини. Запутались. Смывать буду руками.

— Да, Ларис, это было бы просто великолепно, — каким-то бесцветным речитативом отчеканил Бофур, и я немедленно принялась за дело.

Я не боялась причинить ему боль, волосы у него были жесткие, даже жестче, чем у меня самой. И торчащие уши, которые так и хотелось потрогать, за которыми так тянуло почесать. Представляю, какое это блаженство — чистота после долгих недель полной невозможности помыться. Или больше — до этого вряд ли у него много было возможностей пожить в нормальной обстановке. Поход, трудности, битва, рана… Очень хорошо представляю.

За этими размышлениями я как-то потерялась. Руки делали свое, я думала о постороннем. Только этим можно объяснить, что я упустила прорву деталей, которые следовало отметить. Дыхание Бофура. Вздрагивающие плечи. Не от щекотки, а порывисто, судорожно. Сжатые кулаки, вздувшиеся вены, напряженные, закаменевшие мышцы. Тот, кто казался мне самым безобидным существом, был всего лишь миро дукхано, под моими руками вдруг превратился в настоящего… мужчину?

Возбужденного мужчину. Я могла остановиться. Мне следовало это сделать. А вместо этого, как завороженная, продолжала. Отмечала сквозь странный туман, мутивший взор, как струйка пота стекает по его широкой спине. Проделывает путь под волосами, вдоль линии лопатки, вдоль позвоночника, через ямку у поясницы… еще одна. Еще одна. Еще.

А он подается вперед, прогибается, замирает. С беззвучным рычанием, которое я угадываю в его груди. Под моими пальцами горит его кожа от прилившей крови. Что натворила, понять не смогла, пока Бофур не вздрогнул всем телом, как будто натолкнувшись на стену, и дрожь уже было не унять. Дрожь, которая передавалась мне через пальцы, как ток по цепи. Только тогда я сообразила, что мужчина дышит слишком уж прерывисто. Увидела вдруг выступившую испарину на его мощных плечах. Мне стало ощутимо не по себе. Ноги почему-то подгибались, и слабость привела к тому, что я лишь крепче вцепилась пальцами в его волосы.

— О-ох, — вдруг раздался откуда-то из-под моих рук вибрирующий, гортанный звук. И звук треснувших в его руках краёв пластикового ковшика.