Зато к болезням аборигены явно были устойчивее, наверное, работал естественный отбор. Корь переносили легко, я даже принимала ее за диатез.
За прошедшие недели в лагере беженцев умерло двенадцать человек. Хотя «человек» — это условно, среди них был один невесть как затесавшийся эльф и три гнома — и родилось семеро. Из них два гнома. К помощи врача в деторождении женщины здесь не прибегали.
Поэтому я удивилась, когда матрона Мина из Эсгарота пришла ко мне в палатку. Отличная повитуха и великолепный психолог, она практически полностью взяла на себя «женско-детское» отделение.
— У нас есть пижма? — спросила она меня с порога.
— Есть. А у кого глисты?
— Да вон, глянь, — тяжело вздохнула Мина, грузно усаживаясь на заскрипевший жалобно пустой ящик, — вон-вон, стоит.
Перед входом в шатер застыла тонкая фигурка, в которой я даже не сразу опознала эльфийку. Немного ниже прочих сородичей, она к тому же была рыжая.
— Не думала, что у эльфов они тоже заводятся, — пожала я плечами, перебирая веники трав, обмотанные льном. Госпожа Мина постучала пальцем по столу.
— Там кое-что другое завелось, я думаю, — с намеком подняла брови она, — она за этими пришла… конра…контара…цапа…тива…
— Противозачаточными. Эльфийка?! — я осторожно высунулась из шатра.
— Ага. Как бы не поздно-то. Я в ихнем положении особо не смыслю, но сдается мне…
Надо же, любвеобильный народец. Тут война была, как я поняла, но кому-то и это не помеха.
— Давай ее сюда, госпожа Мина, тут ее хоть осмотреть можно.
Но вместе с эльфийкой в шатер вошли еще двое. Двое гномов. Одного я даже узнала: тот самый первый паренек, замеченный нами среди умерших сразу после перемещения между мирами. Ходить сам он мог с трудом, но опирался на плечо другого — русоволосого красавца постарше и побородатее.
— Это что, эскорт? Тут женские дела.
— Она наша женщина, — сообщил старший с видимым усилием, — моего брата.
Вот что значит многолетняя практика — госпожа Мина и виду не подала, что перед ней нечто неординарное. В уголке наших складских гномов было подозрительно тихо.
— Ну, тогда присядьте где-нибудь в сторонке, а ты, девочка, иди за занавеску.
Молчаливая эльфийка просочилась мимо меня. Невольно я залюбовалась ее плавными движениями. Только в светлых глазах была явная печаль и очень сильный испуг. Вспомнив все, что знала о возможных последствиях криминального аборта, я содрогнулась — надеюсь, нас не ждало что-то в этом роде. Но еще больше стало не по себе, когда из-за занавески раздался тихий-тихий плач. Почти беззвучный и очень горький. Госпожа Мина улыбалась, тем не менее, выходя.
— Что? — вскинулся темненький гном и немедленно тяжело закашлялся. Повитуха тут же нахмурилась. Мужское племя она вообще в целом недолюбливала — издержки профессии, надо думать.
— Иди отсюда. Ничего нет.
— Жаль, — тут же сообщил гном и, опираясь на плечо брата, покинул шатер. Появилась из-за занавеси и бледная эльфийка, но она уходить не спешила.
— Ты зачем с ним обсуждаешь такие дела? — тут же упрекнула ее Мина, — ты мужчин, что ли, не знаешь? Что ревешь-то?
— Госпожа Мина? — меня снедало любопытство. Женщина дернула плечом досадливо:
— Дева эльфийская непорочная еще. Чего пришла, спрашивается, похвастаться?
— Я думала, будет… у нас было уже три раза… еще тогда… испугалась, вот и пришла.
Так я выяснила, что некоторое количество юных эльфов не представляет себе, откуда берутся дети у других народов, считая их чем-то вроде болезни, способной передаться при любом близком контакте. Там еще была какая-то мудреная теория о родстве душ, но как водится, опытные любовники этими теориями не обманывались. В итоге молодая и неопытная парочка и стала объектом нашего пристального внимания: эльфийка боялась забеременеть даже от поцелуев с гномом, гном был уверен, что для нее и это возможно. Чудный мирок, не перестаю удивляться.
— Ну теперь они точно до результата долюбятся, — заметила я, провожая взглядом эльфийку. Гномы уже караулили ее чуть поодаль, опасливо выглядывая из-за уазика. Матрона Мина размышляла.
— Нельзя это так оставлять, — сказала она самой себе, — надо их родителей найти.
— Э, госпожа Мина, как-то это против свободы чувств, врачебной тайны и все такое, — мне вдруг представился поистине шекспировский финал с двойным самоубийством, — может, их… поучить там, чтобы не было последствий?
— Парень — гном, они в этом плане необучаемы, — твердо ответила акушерка, — мы же и виноваты останемся.
Матрона Мина, ворча что-то о всеобщем падении нравственности, отправилась выполнять функции социального работника, а я некстати подумала, что опять забыла забрать Элю из королевского шатра Торина.
Два дня назад, потерпев неудачу с тонкими намеками в виде платьев и украшений, он перешел на толстые. Когда он на нее срывался, что слышала вся Гора, весь Дейл и, я думаю, окрестности Ривенделла, она выбегала прочь в слезах, долго плакала и стенала у костерка, куда я периодически заходила проведать ее. Потом шлялась без дела по лагерю и донимала лысого друга короля — гнома Двалина — разговорами о своем кумире. Рано или поздно, я не сомневалась, она переключится именно на Двалина. Бедолага Двалин.
— Убери эту отсюда! — возмущался узбад, обращаясь к Двалину, и дальше шла непереводимая игра слов на кхуздуле, — она смотрит на меня! — и снова кхуздул, эмоциональный и яростный.
Когда я повторила несколько запомнившихся оборотов перед Бофуром, он покраснел, позеленел, сменил еще парочку оттенков и попросил никогда больше не произносить ни одного подобного слова.
Задумавшись о перипетиях межрасовой любви, я на него едва не села.
— Ой, извини. Я не думала, что ты здесь.
— Куда бы я ушел, — Бофур выполз из своего убежища и потер руками уши, — холодно-то как! Эх, моя шапочка… эх, шубейка моя…
— Могу одолжить свой дачный пуховик, — во мне взыграл неожиданный альтруизм, — а то скоро дойдем до метода чукчей.
— Что это? — природное любопытство Бофура было неистребимо.
— Есть такой народ у нас, чукчи. Или это метод эскимосов? В общем, они живут там, где все время зима и снег. И чтобы не замерзнуть, греются друг о друга голыми, а сверху заматываются…
Он с готовностью рванул с себя жилет и уже взялся за рубашку, намереваясь воспользоваться предложенным способом. Я захохотала, остановив его руку.
— Мы же не чукчи!
И поспешила убраться с его койки. Во-первых, мне нужно было на обход, а во-вторых, Бофур уже был очень даже здоров, и в его потемневших глазах читалось откровенное сожаление о том, что мы не чукчи.
Ну и в-третьих, у меня последние десять месяцев не было мужчины, и неизвестно еще, кто больше жалел.
***
Вишневский пришел на склад не один, а с двумя эльфами не из врачей, и выглядел мрачнее обычного.
— Кто это сделал? — с ходу наехал он на Лару, — кто принимал Тауриэль?
— Фыво фы фам нефёф?
— Дожуй эту гномью гадость и отвечай: кто принимал и осматривал здесь эльфийку Тауриэль, начальницу лесной стражи?
— Акушерка, — Лариса, одной рукой держа бутерброд, другой продолжала скручивать тампоны из местной вариации хлопка, — из Эсгарота. А что, ей обменная карта нужна?
— Ты! — сжав кулаки, вперед двинулся один из эльфов, но фармацевт хмуро глянул на него, и тот сделал шаг назад.