Воин должен уметь управлять своими эмоциями. Должен иногда отрешаться даже от самого страшного настоящего, чтобы завоевать будущее. Так и он смотрел, отставив чувства на задний план, пообещав разобраться потом с ними. Даже во сне, пусть это будет только сон…

Самодовольные лица грязных похотливых самцов: три светловолосых, два темненьких. Один — человек, четверо остроухих. Все в похожих костюмах охотников, бордовые кафтаны и лосины в стиле раннего Дейла. У всех хорошие сапоги и сильные тренированные тела. У всех — оружие новой ковки. Не случайная шайка, сплоченная банда.

— …а туда нельзя? Точно?

— В рот можно. Туда — нельзя. Жить не станет. А надо, чтоб жила.

— Эх, неженки вы, лесные. И бабы у вас нежные.

— Поговори еще. Она больше не наша. Она ничья, и скоро это поймет. Пусть ее теперь подземные карлики имеют во все дыры.

Где-то Торин этот голос уже слышал. Только речи тогда он вел плавные, изысканные, красивые. Ничего общего с отрывистыми приказами не имеющие. Сейчас обладатель этого голоса тяжело дышал, и он был последним, кто склонился над телом несчастной жертвы, почти по-отечески поправив на ней испачканную одежду. Она не сопротивлялась. Она вообще не шевелилась. Туман, обычный во снах, стремительно рассеивался. Приглушенные звуки становились резче и громче.

— Назад тебе дороги не будет, поняла? — негромко произнес светловолосый с красивым голосом, — а там с тобой пусть твой низкорослый любовничек разбирается. Посмотришь сама, что будет. Ты хотела быть его? Побываешь. Его, его родственников, его приятелей и гостей. Подстилка из тебя так себе, мне хватило. И сдохнуть тебе доведется еще нескоро.

Мелодично, словно песню охотничью спел. Встал, сплюнул, и покинул лесную поляну.

И Торина в тот же миг выбросило из сна — на его собственную кровать, на которой он приземлился с громким ревом, и едва не сломал ребра, скатившись вниз на пол и отчаянно надеясь успеть назад, в иллюзию, запустить топор, вынутый из-под подушки, кому-нибудь из насильников в спину.

…

Пятый день луны ознаменовался для Фили удивительно красивым рассветом. Расценив это, как верный знак удачи, он даже не стал разводить костер, и уселся у верстового столба под раскидистым дубом, обозначающим границу между Лесом — и землями Дейла. Впрочем, местные жители в Дейле бывали вряд ли, как и в Эсгароте. Ярмарка раз в три месяца в крупном селе, вот и вся их радость. Проезжая его — то ли Кривое, то ли Косое село — Фили накупил всевозможных сладостей, и теперь второй пони брел за ним с недовольным видом, груженый сумками с провизией и приветственными подарками: платками, отрезами ткани.

Вообще, Фили был прагматиком и не любил лишних трат. Или хотел не любить. Но увидев что-нибудь по-настоящему красивое, редко мог удержаться от покупки. Дис с детства посмеивалась над своим старшим сыном. Говорила, он пошел в их с Торином мать. Любила ли Тауриэль подарки и покупки? Понравятся ли ей леденцы и карамель? Наверное. Ори любила.

День вступал в силу. Уже солнце перевалило за полдень. У верстового столба по-прежнему не было никого, кроме гнома и пони. Фили несколько встревожился. Она обещала быть на рассвете. Конечно, многое могло произойти: ее могли задержать, заточить в темницу, похитить… но все-таки…

Помаявшись немного, Фили огляделся, убедился, что вокруг никого нет, и отправился в Лес, предположив, что Тауриэль могла остановиться на опушке. Он прошел лишь несколько десятков шагов, когда тропинка вывела на поляну, где, у корней самого большого дерева, он с ужасом увидел лежащую в бессознательном состоянии эльфийку. Поза ее ничуть не напоминала позу, на которую способно живое существо.

— Тауриэль, — Фили открыл рот, но не смог издать ни звука, — Тауриэль! — но она не ответила и на крик.

Ринувшись к ней, он подхватил ее на руки, обнаружив, что весит она не сильно больше Ори, и понес прочь. Если с ней случилось что-то дурное в Лесу, оставаться было небезопасно. Слабое дыхание все-таки наличествовало, что внушало надежду.

У столба пони шарахнулись в сторону, увидев своего испуганного хозяина. Заметавшись, гном не знал, за что хвататься: за разведение костра или за спасение эльфийки. Вся в земле, она была бледна и дышала слишком тихо, но ран пока юноша не видел.

Кое-как устроив ее на подседельнике, и прикрыв сверху одеялом, Фили метнулся за водой. Он так резко рванул замок седельной сумки, что леденцы посыпались на землю. Ресницы Тауриэль слабо дрогнули, когда он щедро брызнул на нее из бурдюка.

— Давно ты там лежишь? Что случилось? Ты ранена? — засыпал ее Фили вопросами, — узнаёшь меня? Я Фили. Брат Кили.

Она вдруг села, подобралась, как от удара, распахнула глаза, обведенные темными кругами, уставилась с ужасом в его лицо. Фили даже отодвинулся.

— Вчера, — всхлипнула Тауриэль, и голос ее сорвался птичьим всхлипом, — они пришли вечером… вчера…

— Кто пришел? Что они хотели? У тебя были вещи, поклажа? Ты цела, идти можешь? Они не вернутся?

— Ты лучше иди, — вдруг выпрямилась, очевидно из последних сил, девушка и постаралась придать голосу твердости, хоть и была чересчур измучена, — и оставь меня.

Она махнула рукой, и гном разглядел кровавый потек на ее ладони. И обломанные ногти.

— Что это? — он поднес ее руку к глазам, и в полном ужасе обнаружил на запястье следы. Тауриэль попыталась вывернуться, но хватка гнома была сильнее. Он потянул один ее рукав выше, потом второй…

Не веря своим глазам, Фили замер на мгновение, потом рывком поднял девушку с земли, и непослушными пальцами потянул за ее кафтан. Сначала неподвижная, теперь она сопротивлялась. Потеряв терпение, Фили рванул ворот, но с эльфийской тканью не справился. Вся ее напускная крепость духа испарилась и растаяла. Она израсходовала последние силы на свой жест.

— Не трогай меня… — сипло пробормотала эльфийка, слабо отбиваясь и оседая вниз, — не прикасайся…

— Йаванна… защитница невинности…

Все тело девушки покрывали синяки и царапины, а кое-где — порезы. И они не выглядели случайными. На спине у Тауриэль обнаружились кровоподтеки от плетки. Но когда Фили, которого и так мутило, потянул вниз ткань ее штанов, эльфийка, взвыв, рванулась в сторону, сбросила его руки, и подтянула колени к груди, забившись между корней дерева.

Но Фили уже видел то, что видеть бы не хотел. Тяжело дыша, он осел напротив девушки, и закрыл лицо руками.

Так они и сидели, пока, наконец, молодой гном не справился с собой, и не отнял руки от лица. Глаза у него покраснели, но он дал себе клятву не пугать эльфийку еще больше и своим состоянием.

— Кто? — хрипло выдавил он, — кто сделал это с тобой?

Она вздрагивала, тихо всхлипывая и пытаясь спрятаться от его взгляда.

— Тауриэль, не молчи, — Фили подобрался к ней ближе, протянул ей свой плащ, — на, прикройся… послушай… ты теперь мне как сестра, как родная сестра. Я найду того, кто это сделал. Махалом клянусь и Чертогами. Честью своей клянусь. Я его найду, и я его… я отомщу за тебя. Я знаю, это, наверное, больно было… что я говорю… конечно, больно…

Он потянул ее к себе, желая обнять, но она отпрянула.