- Буду жить на опушке соснового бора и никогда не услышу слово «узбад». Узбада Торина больше не будет. Похороните его, красиво, торжественно. Помер за час, перед смертью улыбался. Жил – и не стало. Мало Торинов на свете!

Балин не согласился, Глоин возмутился, Даин махнул только рукой: все равно Торин, если уж что решил, сделает, только смириться с этим и можно. Дис решения брата не одобряла также. Как и совершенно безумного желания Рути уйти вслед за ним на Сосновое Плато.

- Детка, он старый для тебя. Что ты там будешь делать? Кто из нас в детстве по взрослым прославленным воинам не томился? У него это блажь. Ты там намучаешься. Да он бредит. С ума сошел, или что там было с ним…

Выслушала Рути, несомненно, немало, и не только от Дис. Что она чувствовала, о чем думала, как отвечала – история также не сохранила. Что стало причиной внезапного решения выйти замуж за уже немолодого короля, который и не король был вовсе, никто не знал. Но вступились Фили и Кили, и особенно – Тауриэль. Говорили о судьбе, о любви, о том, что нужно пользоваться шансом, о том, что не так много у дядьки в жизни было счастья, чтобы теперь его лишать последнего, выстраданного, и Дис сдалась и благословила брата. Великодушие собственных сыновей пугало и ранило ее. Хотелось сказать о старых традициях, но разве не она первая их нарушила? Маленькое «нарушение традиции» бегает за Двалином везде, и кто бы посмел попрекнуть!

В общем, Торина похоронили.

- Не одобряю я этого всего, - высказалась в сотый раз Дис, оглядывая Сосновое Плато, - сначала Кили огородничеством увлекся, теперь ты на поверхность выбрался.

- Да мы и так на поверхности сколько лет жили, - умиротворенный после пива, Торин был в самом лучшем расположении духа, - Рути там?

- Спит. Как ты с ней уживаешься, храпит хуже Двалина. Он тебе про письмо рассказал?

- Кили, паршивец! – Торин расплылся в счастливой улыбке, - горжусь мальцом. Эх, не увидеть мне Трандуилову мрачную морду… Скоро возвращаются, не знаешь?

- Все равно уедут потом опять, - вздохнула гномка, - где их только не носило. А теперь вот далось ему это море. Всю жизнь живу, не видела, и столько бы прожила еще… и Фили с Ори что-то заскучали. Тоже говорят, поехать куда-то хотят.

- Если ты хочешь, езжай, - мягко сказал бывший узбад, улыбаясь сестре, - не их ругай, а себя радуй.

- Вот еще, - фыркнула Дис, но, как и прежде, Торин не ошибся в своих предположениях. Его сестра в самом деле сама не отказалась бы повидать море.

- Дис, а я ведь знал про тебя с Двалином, - напомнил ей он, - думал, ваше дело. Не лез. А теперь вижу, надо было вас подтолкнуть как-то друг к другу. Не мучились бы столько лет.

- Скажешь тоже, - она нахмурилась, отвернулась; уши ее заливала краска.

- Да, скажу. Мечты надо выполнять. Только свои мечты, а не чьи-то еще. И еще скажу, что нам всем повезло, и Махал благословил нас. И даже если мы живем в мечте, работать надо над ней каждый день.

- Работник! Мечтатель! – фыркнула гномка, и подняла кружку с пивом, - ты тут, король Горы, а бедный Фили там - Под Горой!

И, хохотнув тихонько, чтобы не нарушить послеобеденный сон Ори, Рути и детей в палатке, они осушили свои кружки до дна.

Майский ветер нес над Сосновым Плато ароматы смолы и солнца.

…

- Посмотри, какие звезды! Я таких не видал нигде. Кажется, они на тебя рухнут вместе с небом. Яркие и близкие. И ты заметила, как же здесь быстро темнеет. Только разгорелся закат, и ночь сразу. Как бархатом черным накрыло. А пахнет как! Я буду скучать по морю.

- Поцелуй меня…

- Слышишь? Это соловей. Поет и поет, ты послушай только!

- Кили, поцелуй еще…

- Погоди, дай наслушаться. Ах, какой дивный нынче воздух. Его можно по кубкам в Чертогах разливать… но эти звезды – это!..

- К хренам драконьим звезды, Кили, люби же меня! сейчас!

Закатанные штаны, мокрый подол подобранной юбки, теплая волна, накатывающая на берег. Переплетенные пальцы, его, грубоватые и намозоленные, ее тонкие, чувствительные. Распущенные по плечам волосы, мешаются и путаются: черные и рыжие. В темноте не прочитать, но едва можно углядеть мелькание татуировок на синдарине и кхуздуле.

Женщина отплевывается от песка и смеется, мужчина догоняет ее и опрокидывает ловкой подсечкой, ловя у самой поверхности земли. Единство и привычка, знание друг друга сквозят в движениях этой странной пары. Они не могут причинить друг другу боли и неудобства. Они – единое целое.

- Позволь мне…

- Я весь в песке, душа моя. Пойдем в море?

- Ты и так солененький. Кили, ты меня… - но он затыкает ее поцелуем, глубоким, страстным и нежным одновременно.

- Люблю, - хрипло говорит он, вытягивая из-под себя ее сбившуюся юбку, - люблю. Ты – моя жизнь и смерть. Ты – мое бессмертие. Неужели сомневаешься?

Больше всего на свете Тауриэль хочется сказать что-то, что он еще не слышал от нее. Таких слов много, но ни одно не выразит и десятой доли истины. Что сказать? Где правда? Годы – вечность, годы – мгновение. «Кили, я люблю тебя. Люблю твой народ. Люблю твое тело, твою невозможную гномью красоту, твои умелые руки, способные починить что угодно, в том числе – разбитое сердце. Кили, не нужны мне никакие звезды. И пусть потопнет в море Валинор. И пусть Лес будет дрожать еще лет сто при звуках твоего имени. Ах, какую лихую песню ты исполнил на столе владыки Трандуила… Кили, хочу тебя бесконечно, тебя в себе, тебя – и тебя лишь одного. Кили, дай мне ребенка, я готова, я давно хочу, и теперь пора, сегодня, сейчас, сию минуту. Дай, но вслух я не могу, я стесняюсь…».

Кили читает и чувствует ее легко. Снисходительно усмехается. Щекочет ее лицо своей шелковистой бородой, дразнит тело поцелуями, находит пальцами сладкое местечко между ног, и ласкает ее уверенно и умело. Доводя до умопомрачения, до спазмов, до тонкой струйки вязкой влаги на своих пальцах, но этого мало.

- Пожалуйста, ты мне нужен, - тихонько шепчет Тауриэль, а он дразнит ее, не входя и не отдаляясь. Но потом, конечно, сам не выдерживает пытки, сливается с ней, сладко постанывая и шепча ей в ухо и закусывая его острый кончик, всевозможные глупости, наивные, пошлые, трогательные. Шепчет, и замолкает лишь после того, как, задохнувшись, содрогается, отдаваясь ей полностью.

Лежать потом вместе на берегу ночного моря. Все еще быть одним целым. Приветствовать новое начало. Смотреть друг на друга, на небо, на горизонт, где в украшенных дворцах, говорят, празднуют вечную жизнь те, кому не по нраву здешняя. Ничуть им не завидовать. Любить друг друга снова. За руку бежать в море, целоваться, смеяться…

- Спи, моя хорошая, - шепчет он, накрывая ее одеялом и ложась рядом, - завтра будем собирать ракушек для наших. Вот они удивятся. Привезем перламутра. Надо еще соленой воды набрать для Ори, ей полезно дышать паром… спи, маленькая.

- Морские звезды… - засыпая, шепчет, напоминая.

- Да, обязательно, звездочка моя. И пусть тебе снятся хорошие сны. Я увижу их с тобой.

А жизнь продолжается – наяву.