О чем думают на пороге смерти? О том, что Фили своего первого сына захочет назвать его именем? О том, что Трандуил наденет на его похороны одну из своих отработанных масок – «я же говорил смертному, и вот он не верил, и помер, а я живу»? О том, что довелось-таки увидеть живую и даже беременную и замужнюю Ори, бородатого Кили, Двалина-отца и отвоеванный Эребор? Счастливую Дис? Мертвого дракона?
Выход из тоннеля на ту сторону полон света. Там – сосновый бор и дубрава шумят приветливо и радостно. Женщина, которая не успела быть с ним по-настоящему, зовет к обеду, бурлят родники, визжат счастливые дети, седлая втроем овцу, которой он отбил дубовым суком один рог. Там не иссякает металл в выработках, не гаснет огонь в кузне, не изнашиваются меха и поддувало. Там царит бесконечное лето.
- Торин! Не уходи от нас, не бросай нас! – кричат позади хором, теперь поздно, но пусть кричат. Они в нем уже не нуждаются, и он свое отстрадал, а впереди – другая жизнь, где нет боли, нет груза вины. Там дымится его кузница и ждет его очаг. И ветер колышет пшеничные косы его любимой под бескрайним голубым небом.
А что он теряет, если сделает шаг вперед?
Пять лет спустя
Майская пора, что в Эреборе, что в Дейле, что в Синих Горах – одинакова. Воздуховоды открыты, гномы радостно высыпают на поверхность, плавильни не работают, кроме экстренных случаев. Светлые дни мая, почти лета. Отцветают вишни и сливы на склонах Горы, и ночами видны костры и слышны веселые песни.
В высокогорье весна приходит тоже. Подснежники сменились колокольчиками и горным люпином. Мягкая трава ласково оглаживает босые ноги. На Сосновом Плато цветов с каждым годом все больше, да и сосны подрастают. А еще здесь есть размытый меловой зуб, кривой, торчащий из Горы против всех законов гравитации. Из него дожди и талые воды то и дело выносят странные окаменелости, которые гномы считают знаками близкой удачи и благословения Валар.
Двалин любил весну. Не в последнюю очередь, из-за долгих прогулок, походов в горах, когда семья собирается вместе, и по традиции еще Синих Гор неделю-две проводит наедине с природой поверхности, особо дружелюбной к кхазад здесь, в горах. Под ногами чувствуется приветливое гудение камня. Ровное и безопасное. Детям нравится здесь.
Хотя им везде нравится, они и надгробие Торина у ворот Эребора любят: зимой, когда оно обледенеет, катаются, как с горки. Двили мастерица в этом.
Двалин скривил губы в незаметной улыбке, глядя на дочь. Двили, подгорная принцесса, подрастала. Казалось, еще вчера таким же маленьким пищащим комочком на руках у матери извивался Фили – без малого девяносто лет прошло. А сейчас уже Двили носится кругами, визжа и хохоча, как только дети это умеют, и гоняет соек. Причудливо смешана кровь. Внешне – вылитый Кили, и хулиганка такая же. Глаза с их чуть холодноватым синим блеском – во всех остальных Дуринов. А повадки отцовские, вкусы, манера есть обеими руками, хмурые бровки, страсть к рисованию – вся, вся в Двалина, любимица и сокровище его.
- Папка! – визжит она и карабкается на него, прирожденный скалолаз, и дразнит с его плеча Форина – тот, конечно, всегда с ней, и всегда отстает, хоть младше на год всего. Скромняга-парень, даже в таком возрасте видно. И стать возьмет от Фили, и увальнем не будет, жилистый, как дядька Нори, и в свои четыре больше иных шестилеток. А характером, тихим и застенчивым, в мать. Часами может смотреть на бабочек, муравьев, проклюнувшиеся семена. Книга ему милее топора. В детских потасовках Двили защищает своего друга и родича, загораживает собой.
Тетка и племянник, ну надо же. Одна – дочь внебрачного тайного союза, другой – будущий правитель. Двалин не особо верит в предсказания и предвидения, но что-то подсказывает ему, что его дочь станет однажды полководцем, что стоит справа от трона. И хорошо – не даст сгинуть боевой славе Дуринов. А может, все и не так будет. Сто раз еще поменяется.
Впереди показался костер и палатки. В этом году их меньше, чем в прошлом: Кили с женой не вернулись еще из поездки к морю, Фили остался в Горе – узбад как-никак. Зато Ори, Дис, Дори и дети здесь. Слава Махалу, неугомонная кузина Мэб покинула Эребор. Ее неисчислимое потомство и без того едва не вытоптало все четыре оранжереи Тауриэль.
У костра в сторонке Двалин заметил одинокую фигуру, и улыбнулся, подходя. Пришел, друг. А с утра ругались.
- Что? – хмуро пробормотал Торин, скрывая неловкость от того, что мириться явился первым, - пива мало, не нальешь?
- Дядя Торин! – Двили решительно сползла с отцовского плеча, и засеменила к гному, - я налью.
- Девка, а одеваешь, как парня, - Торин не без удовольствия наблюдал за племянницей, которая подносила ему кружку уверенно, деловито ловя маленькой ладошкой пенные капли, - эх, огонь-девка! Иди-ка, дай поглядеть на тебя.
- А тетя Рути где? – полюбопытствовала Двили, улыбаясь и играя бровями, - почему не пришла?
- У тети маленький, - строго перебил дочь Двалин, - она его спать укладывает, и сама тоже спит. Тебе тоже поспать бы там, с тетей… только не шуми и не прыгай по ней.
Хотел еще добавить, что тетя вновь подозрительно округлилась в последнее время, но не стал. Молча, с другом рядом, глотал холодное пиво, что после довольно жаркого по меркам мая дня было близко к райскому блаженству.
- Что внизу? – бросил будто бы между делом Торин. Двалин покосился на него.
- Привезли письмо от Трандуила из Леса. Слышишь, Дис заливается? Вслух читают.
- Не томи, Двалин! – Торин заулыбался.
- Ну, ты знаешь, что месяца три назад наведался туда Кили - с удовольствием начал тот, - Тауриэль с ним, ясное дело. Выразить почтение родине после многолетнего отсутствия. Трандуил сам исполнил песен восемь про тебя, два раза намекнул на дружбу и взаимную любовь. Чего хотел, все мы знаем: жадный, феечка! Клянчил, в общем, как… Двили, заткни уши или иди отсюда. Они там задерживаться не собирались, но на пару деталей Кили озлился, и решил осесть. Всерьез так, они поверили все!
Торин хмыкнул, кусая губы, чтобы не рассмеяться в голос.
- Так и так, мол, вечная дружба – значит, вечная дружба, мы одна семья и все такое. И понеслась. Девочка наша остроухая ему подыграла мастерски, Гимли говорит, от корней лицедейка. Позвали молодежь, там же и Финси подключился, и Бади, и давай пить-гулять. Разнесли весь Лес, но культурно, как будто так и надо, все в границах. Нет претензий, только этот… Трандуилион… весь теперь в метаниях. То ли татуировку ему там набили сонному, то ли что, в общем, поднас… Двили, иди уже! – подгадили и ему, и батяньке его. Будет знать, как слезы подлые платочком утирать…
- А утирал? – с любопытством спросил Торин, и Двалин прищурился.
- А то. Последний раз твой могильный камень весь блестел!
…
Смерть узбада Торина Дубощита неожиданностью не стала и политических изменений не вызвала. Правда, причина смерти так и осталась в истории туманной. Эльфы, конечно, предпочли трагический и даже красивый вариант «разрыва сердца». Злопыхатели придерживались версии «пил и допился». Гномам нравилась идея загноившейся раны, полученной в Битве Пяти Воинств. Поговаривали, где-то даже живут предсмертные слова Торина Второго, полные раскаяния и сокрушения над нелегкой своей судьбой. И лишь несколько живущих знали истину, и знали, с каким неожиданным удовольствием вставший со смертного одра Торин выбирал, от чего ему, правителю Эребора, предстоит скончаться. Так и не выбрал в итоге.
