Вот это – его. И обморок сегодняшний тоже. И молчание, и тайные свидания. Мальчишки вон не струсили влюбиться и признаться. А он семьдесят лет трусил. Говорил себе, что не хочет позорить Дис, но мало ли, что он там думал, надо было сразу, по-гномьи, взять ее как жену, при всех, если пришлось бы. По морде получил за малодушие, правда, и тем был посрамлен и наказан. Эх, получил! От Торина трижды, от Фили раз, от Балина. А сегодня, напоследок, от Оина – и ответить было нельзя. Ну ладно, что делать с этим. С тем, что такой он есть дурак.
- Двалин, не скрипи там, - простонала Дис вдруг, ворочаясь, - елозишь туда-сюда… дай поспать, ложись и тихо лежи.
- Я не хотел будить. Сейчас лягу. Свет?
- Туши.
- Люблю тебя, - он не уставал повторять эти слова, не надеясь на взаимность. Как когда-то не уставал стучать в ее окно, в ее дверь. Знал, что она не ответит. Никогда и ни за что. И в этот раз ошибся, потому что раздался короткий прерывистый вздох.
- Двалин… я тут тоже сказать хотела. Спасибо, что был со мной сегодня. Знаешь, - она зевнула, но голос остался тверд, - никогда не слышала раньше о таком. Ты необыкновенный. Самый отважный гном из всех, кого я когда-либо знала. Самый. Ты один такой, Двалин.
Сердце у Двалина зашлось. Он обнял ее осторожно со спины, прижался к пахнущим потом спутанным волосам. Вдохнул ее родной, десятилетия не меняющийся запах, и поцеловал в макушку.
- Спасибо и тебе. За всё.
Комментарий к Перед рассветом
дело движется к финалу
========== Пробуждение ==========
Комментарий к Пробуждение
достаем платочки
Этого следовало ожидать. Гостей было больше, чем когда-либо. Теснота напоминала самые ранние годы в Синих Горах. Кузина Мэб с детьми оккупировала половину третьего яруса. Детей меньше с годами не становилось. Одних дочерей шесть. Необъятная и веселая, шумная и очень активная, Мэб осточертела Торину в первые же часы в Эреборе. «Зачем я шел на дракона, - думал он мрачно, глядя безо всякого аппетита в тарелку с супом, - надо было впихнуть в Гору Мэб, он бы сам улетел, или сдох, тут без вариантов».
Потом приехали родственники Фора, отца Фили и Кили. Это были хорошие, солидные, очень вежливые и даже скромные по-своему гномы. Но приехали-то они смотреть на все еще безутешную вдову своего брата, а нашли молодую мать Дис, двухмесячную Двили у нее на руках, и коварного соблазнителя Двалина, от внезапно прорвавшейся ревности совершенно сошедшего с ума.
Приехал Бофур, передать обиду Бифура и его же просьбу о политическом убежище: достойная Мидси своим неуживчивым характером выживала супруга из дома, капризничала, и доводила до белого каления весь клан. Бофур клялся остаться холостяком до конца дней своих.
- Надо девушкам сказать, - хмыкнула Дис на это, - а то он весь в цацках с ног до головы, в мехах, по три кольца на пальце – не сходятся даже. Половина Эреборских красавиц взвыла!
Шум, пляски, песни четвертый день. Гости не только не уставали, но, казалось, лишь набирались сил. А может, это уже были другие гости. Приехала такая толпа народа, что Торин не успевал здороваться. И входил в зал с легким чувством опасения…
…которое в тот же миг полностью оправдалось. Он не сделал и нескольких шагов, когда у угла стола увидел женскую фигурку, сердце у него екнуло от чувства узнавания, а сам он постарался незаметно себя чем-нибудь уколоть, чтобы убедиться, что это не сон. Точнее, это был сон, тут сомнений не было. Сон, просочившийся в реальность. Сон, носящий красные шаровары под светлым домашним платьем, бубенцы в длинных косах, бирюзовые серьги и бусы.
- Хоть бы поздоровалась с узбадом, неделю тут живешь, а мы тебя и не видели! – радостно журчала Дис, тиская и обнимая гостью, - не чужие же… ты чего? – это брату, вскользь, - Бофур, знаешь, кто это? Троюродная племянница сестры Фора по отцу, Рути. Ее матери кузен Бифуру по бабушке троюродный…
Зеленые. Глаза у нее были зеленые. Только эту деталь не мог увидеть раньше Торин, но узнавал все равно. Узнавал опасную родинку. Полные нежные губы. Тонкие кончики пальцев, пышную грудь, выставленную в неприлично глубоком вырезе. Распахнутые ресницы под темными бровями.
- Здравствуй, дядя Торин, - вежливо поздоровалась девушка, хитро щурясь, и прекрасно зная о том, какое впечатление производила на мужчин. На всех и каждого в огромном зале.
«Какой я тебе дядя», захотелось Торину взвыть. «У нас трое детей и четвертый на подходе» - едва не процитировал он. Но прикусил язык. И вовремя, не то задохнулся бы, потому что забыл, как дышать. Под ребрами нехорошо закололо.
Неловко и отчаянно стыдно стало за шершавые загрубевшие руки, за седину в волосах, за неопрятную бороду, опаленную на днях в кузнице. За некрасивые шрамы и морщины. За то, что отяжелел с возрастом и совсем не так юн и подвижен, как когда-то. За все стало стыдно. Даже за то, что все вокруг говорят ему «узбад». За непостроенную кузницу стыдно, и за нерожденных детей. И за собственное молчание сейчас.
- Не узнал? – изогнулись ее губы, блеснули знакомым летним солнцем глаза, - что молчишь?
- Маленькая Рути, - пробормотал Торин, и Дис, все еще болтающая с Бофуром, удивленно покосилась на брата, - выросла. Замуж не вышла?
- За кого же? – смеется, мерзавка, смеется над ним, все знает, колдунья!
- А кто звал? – и он тоже не сдастся так просто, хоть голос сорван, пусть седой, пусть состарился, но своего не упустит. Откуда только пришло это мгновенное решение? От того ли, что она слишком часто убегала от него по ночам, истаивая в свете утра?
- Звали, зовут, звать будут. А я, может, тебя ждала, дядя, может, мне королевой охота быть, - а она смеется словом, интонацией, позой, бубенцами в косах и даже ножкой в красной туфельке.
Не может того быть, что она не знает о том, что снилась. Отвечает через слово в точку. Те же фразы, те же интонации, то смешливые, то ласковые. Она перечисляла свои достижения. Говорила о топорах, о том, что попадает из шести раз пять в мишень, что умеет прясть и ткать. Но все, о чем мог думать Торин, было волшебство ожившего сновидения, и опасная близость ее рук, знакомых и любимых. Наяву и во сне она его касалась: наяву, будучи маленькой девочкой, во сне – уже взрослой женщиной, матерью его детей.
За длинным столом рассаживались гости. Торин намеренно усадил Рути по правую от себя сторону. Не помнил потом ничего: ни что ел, ни как много пил. Слышал, как сквозь туман, щебетание Дис, удивленные возгласы гостей, когда в зал вплыла Тауриэль, а за ней – Кили. Наблюдал сквозь все ту же дымку нежную заботу Фили об Ори: тот подкладывал ей мяса, суетился вокруг, то и дело спрашивал о самочувствии, подавал орешки в вазочке, вился вокруг и никого, кроме нее, не видел.
Двалин боролся на руках с Глоином. Бофур вел счет. Нори с женой вели самую светскую беседу с родственниками Фора, возмущенными попранием всех обычаев, но быстро утешившимися застольем.
Торин по-прежнему оставался предметом отстраненного внимания: статуя во главе стола. Для всех. Кроме Рути.
- За твою победу, узбад! – поднимала она вино, блестели ноготки на золоте кубка, и Торин выпивал свой, не сводя с нее жадного голодного взора.
- За твое королевство! – и она выпивала сама, и то и дело как будто случайно роняла руку на его рукав, и проводила пальчиками по его лицу, словно смахивая крошки с бороды. Где научилась? Кто учил? Найди и отрубить этому гаду ноги. И руки. И налысо обрить, до логического завершения казни.