Еще ей очень хотелось бы научить Кили есть салат и овощи, тем более, первый урожай уже поспел. Не то чтобы ей хотелось переделать мужа, превратить его в эльфа; но Тауриэль была абсолютно убеждена, что ради здоровья и долголетия диету следует непременно изменить. Отдельным блюдом гном «траву» поглощать отказывался, однако эльфийка, хоть готовить и не особо любила, здраво рассудила: к любым переменам стоит приучать постепенно.

Удалось же ей заставить Кили читать что-то более глубокое, чем книжки-с-картинками или схемы и чертежи. До классической версии повести о Сильмариллах дело не дошло, и все же Тауриэль не отчаивалась. По крайней мере, эпические стихи о сражениях ему нравились, если только в них не упоминались герои высокого роста, чьи светлые глаза и белокурые локоны… - обычно уже на «высоком росте» Кили скрежетал зубами и начинал закипать.

Тауриэль, боявшаяся прежде любых проявлений ревности, научилась использовать ее и в благих целях. Ревнуя, Кили начинал быстрее двигаться по комнате, хмурился и злился, сопел, пыхтел и обижался. Зато его можно было на что угодно в этот миг уговорить. Например, на вторую теплицу. На добавочную порцию салата. На вылазку в высокогорье, где принимались первые кедровые сосны. На задушевную беседу и попытки взаимной откровенности в поэтической форме – супружеские интимные диалоги по-эльфийски.

- С тобой я чувствую себя землей, - поделилась она как-то, сидя с ним у родника на сосновом плато, - в которую каждый год ложатся семена, на которую падают дожди… и земле не надоедает. А ты?

- Небом, - помолчав, ответил в тон Кили, - я чувствую себя небом с облаками, дождями и звездами. Даже когда меня не станет, небо останется, и звезды, - его голос дрогнул, - утешат мою землю без меня.

Она едва не продолжила тему, окрыленная, но увидела его грустные глаза, и смолчала. Только ткнулась носом в меховой воротник полушубка, и запустила руки в рукава, греясь об него и прячась в Кили – от всего мира. А еще они стреляли из лука. Один раз Кили пустил стрелу, увитую незабудками. Где добыл незабудки в раннюю весну, так и не признался. Тауриэль сохранила и стрелу, и цветы. Именно это заставило ее задуматься и о другом: что, если ей тоже сделать себе татуировку? Стрела, незабудки, и что-нибудь на кхуздуле? Но уж точно не слово «замужем». Это слишком грубо и просто. Может, «влюблена»? или «держись подальше, жена гнома»?

Поймав себя на этой мысли, эльфийка прижала руки к запылавшим щекам. Не удивилась бы, обнаружив на них бакенбарды. Так мало времени прошло, а она уже становится гномкой. В некоторых деталях. Хорошо хоть, волосы на теле не растут, и нет выводка из пятерых детей – к этому она пока готова не была, и по-прежнему избегала темы деторождения даже в мыслях.

Избегать же ее стало практически невозможно. Вся Гора с нетерпением ожидала разрешения госпожи Дис, которая последние дни не покидала спальни, и у которой днем и ночью дежурили повитухи. С самого рассвета по коридору начал метаться Двалин, нервный и взволнованный, и проходящие, хоть и делали вид, что это ничего не значит, все прекрасно поняли. Ори, хитро поглядывавшая на эльфийку, принесла в библиотеку кулек с орехами, который сама и опустошила, и уже несколько раз заводила разговор о том, мальчик или девочка родится у Дис. Тауриэль отмалчивалась, волнуясь про себя.

- А ты первого хотела бы сына или дочь? – наконец, не выдержала Ори. Тауриэль вздохнула. Все те же разговоры. Только не сегодня.

- А как правильно ответить на этот вопрос?

- Вежливо – «буду рада любому подарку Махала», - не задумываясь, сказала гномка, - но вот именно ты хочешь кого сейчас, в этот раз? Ой.

И это «ой» сказало Тауриэль сразу и всё, окончательно, поставило точку, вбило кол и камень, заставило ее подавиться орехом, и – она ухватилась за столешницу обеими руками, как будто боясь упасть вместе со стулом. Всю ее пронзило особым новым ощущением, навалившимся и накатившим внезапно. Ноги стали словно ватные, появилась резь в животе, странная и чуждая. Ори тут же подскочила к ней и принялась извиняться, что-то лепетать о своей неловкости и болтливости, о том, что не хотела нагрубить и обидеть. Потом и вовсе куда-то унеслась. Тауриэль продолжала пребывать в состоянии прострации. Добравшись до кровати в своей спальне, она пыталась применять тактики расслабления, то дышала редко, то принималась перебирать руками бусы, но все равно ей было ощутимо нехорошо. Необычно. Не так, как всегда. Скрипнула дверь. Эльфийка подняла взгляд – это был Фили.

- У нас с Кили родилась сестра, - вместо приветствия расплылся он в улыбке, - поздравь.

- Поздравляю, - слабо улыбнулась Тауриэль.

Гном прошел, сел напротив, молча посмотрел на нее, необычно пристально и внимательно.

- Ты изменилась. Кили изменился. Никто из нас не надеялся, но вам удалось.

- Это долгий путь, - ответила Тауриэль. Фили пожал плечами.

- С почином! Я, вообще-то, хотел извиниться. Не за Ори, нет. Наверное, тебе сложно все это выносить. Когда все постоянно ходят вокруг, смотрят на тебя, лезут в твою жизнь. Спрашивают о личном, - Тауриэль с удивлением посмотрела на Фили: он говорил как раз о том, что ее снова весьма обеспокоило, - но это не со зла. Когда мы были бедны и голодны, у нас почти не рождалось детей. Не игрались свадьбы. Болели старики. Теперь к нам пришел мир. Все, кто женятся или раньше женились, живут, как на вечном празднике. Новое поколение. Новая жизнь. Этой радостью хочется делиться. На нее хочется надеяться.

Тауриэль пристально взглянула в блестящие глаза Фили. Кончики его ушей чуть порозовели, он потупил взгляд. Эльфийка улыбнулась. Теплое солнце словно озарило подгорные покои. Она все поняла. Поняла и то, что и почему ощутила не только сердцем, но и телом, и чьи это были прорвавшиеся ощущения.

- Вы пока еще не говорили никому, да? – мягко подтолкнула она гнома. Он едва заметно кивнул.

- Если у тебя будет такая новость, первому скажи Кили. Потом мне и Ори. Ты нас очень обрадуешь, а уж братец вообще с ума сойдет, хоть и тот еще хулиган, и молод пока для отцовства…

- Ты тоже молод.

Фили закраснелся как маков цвет. Тауриэль улыбнулась еще шире. Отчего-то ей стало весело и светло, и совсем не страшно.

- Ори в детстве постоянно хворала, - пояснил гном серьезно, - если она просыпалась, и у нее ничего не болело, мама беспокоилась еще сильнее. Говорили, она не доживет до взрослого возраста. Для меня каждый день с ней – это счастье. Особенно теперь. Она лишь хотела пожелать тебе такого же как можно скорее.

- Поздравляю тебя, Фили, - произнесла Тауриэль, когда он встал, пряча глаза и уже направляясь к двери, - спасибо за все, что вы с Ори делали и продолжаете делать для нас с Кили.

Она сама удивилась, как легко удалось это «нас с Кили». Удивилась и тому, что чувство братства, зародившееся уже очень давно, по отношению к Фили, окрепло достаточно, и она чувствовала теперь его почти так же хорошо, как и Ори, например. Перед ним не было стыдно за себя. Даже при том, что гном знал о ней – Тауриэль не хотела вспоминать, что именно, но это было, и с этим придется смириться рано или поздно, вытащить на поверхность и развеять. Не сейчас, совсем не сейчас: потом, когда она станет сильнее. И Фили непременно поможет, в этом эльфийка была уверена.

Фили знал о ее несчастье. Знал, единственный видел вживую, и не брезговал ни минуты, не отвергал ее, принял всем сердцем. Это очень много значило. За это теперь говорила «спасибо» Тауриэль.