Он и сам не понял, как так получилось, что они оказались столь тесно прижаты друг другу. Как так вышло, что он стал болезненно набухшим членом настойчиво таранить ее влажное пульсирующее лоно, и с ощутимым трудом проник, наконец, внутрь. Задохнулся от восторга новых ощущений, услышал гортанный стон, ощутил дрожь всем телом.

- Тауриэль! Это ты! – охнул Кили, и, не в силах остановиться, надавил сильнее, глубже.

Она зажмурилась, потом, распахнув глаза, приникла с поцелуем к его губам, обхватила его плечи, не то пытаясь прижаться как можно ближе, не то надеясь отстраниться. С коротким вздохом двинула бедрами ему навстречу – и Кили ударился лбом о ее грудь, войдя в ее тело до конца.

Ему казалось, тут же все закончится. Это удовольствие не могло длиться так долго. Наверняка, все уже кончилось, и нужно покинуть ее, выйти, остановиться, просить прощения, утешать. Но вместо этого он поморщился, поводя плечами. Нет, никакой разрядки он не чувствовал. Только странное чувство в пояснице, близкое к боли возбуждения.

- Кили. Ты что? Ты как? – и Тауриэль вовсе не плакала, лишь часто и мелко дышала.

- Жмёт, - выдал гном, не смея взглянуть на то, как они соединяются в одно тело, - тесно.

Ответом был ее прерывистый вздох. Потом, наконец, началось движение – первое, неловкое, неритмичное. Обоим не по себе, оба не знают, как правильно, как надо – и просто смотрят в глаза друг другу, целуются, дышат, подстраиваются, прижимаются. Скорость увеличивается, Тауриэль уже не может двигаться так свободно, как раньше – поза не позволяет. Кили смелеет, закидывает вторую ее ногу себе на пояс, поворачивается, оказывается сверху, выдыхает через нос, стискивает зубы и иногда только морщится, когда тело эльфийки сжимает его слишком сильно.

Заканчивается все через несколько коротких минут, показавшихся Кили вечностью. Он успел только сообразить из последних сил, что может ушибить любимую, и умудрился не упасть на нее всем весом своего тела, оперся о подушку, удивляясь предательски ослабшим рукам. Слишком было хорошо. Слишком приятно изливаться в ее узкое тело, принимающее, распахнутое для него, ждущее. Перед глазами плыло, воздуха в груди не хватало, ниже все словно таяло и текло, как растопленное сливочное масло; он не чувствовал границы между их телами. Не с чем сравнить это!

И он никогда и не думал, что эльфы могут потеть. Что Тауриэль будет лежать под ним мокрая, остро пахнущая неведомыми пряностями и травами, блестящая от пота. Она хватала воздух ртом, глядя круглыми глазами в потолок, пытаясь выровнять дыхание и не в силах сделать это. Точно так же, как и Кили, подрагивала, сжимала тонкие ладони в кулаки, и выгибалась навстречу, словно не желая отпускать.

Кили хотел обнять ее, но руки совсем перестали слушаться. Дыхание выровнялось, стало тише. Тело обрело невесомость. Мир вокруг стал теряться и выцветать, краски – мешаться.

«Книжка-с-картинками говорит, спать нельзя… - плыло где-то в мыслях Кили, - нельзя засыпать, надо… что-то там надо было сделать и сказать». Но только он подумал об этом – и моментально провалился в сон. И точно так же задремала и Тауриэль, только Кили об этом уже не знал.

…

Обычно по утрам, пока он одевался, она удалялась в купальню. Тщательно смывала с себя следы его прикосновений, возвращалась, безупречная и строгая, и украшалась – в меру, никак не желая навешивать на себя все изобилие гномьих побрякушек, как даже скромница Ори это делала.

Этим утром Тауриэль крепко спала и посапывала на его груди, обняв его ногами и руками, была весьма лохмата, и ничуть не напоминала себя обычную. Когда Кили потормошил ее, повела носом, нахмурилась, отвернулась, но рук не разжала.

- Золотце, - позвал ее Кили, потягиваясь, - вставать пора.

- М-м.

- Не тебе, мне пора. Отпусти меня.

- М-м.

С трудом разжав ее неожиданно сильные пальцы, Кили лениво вытянул ноги, сел, и уставился в пространство. Может, и пора вставать. Но хочется снова соединяться, как вчера ночью. Очень хочется, прямо сейчас. Вряд ли Тауриэль будет против. Наверняка не будет.

Она тем временем отвернулась от него и лежала к нему спиной, свернувшись под краешком одеяла, и ежась от прохлады раннего утра. Кили, подумав, лег рядом снова, и погладил ее по спине, по ягодицам. Скользнув рукой между ног, повел носом. Все еще пахло им самим, ею, и немного – сосновыми саженцами. Тауриэль засопела чаще, вздыхая и прогибаясь.

Неловкая возня – и Кили был готов войти в нее, только эльфийка, хихикнув, сжалась и не пускала его. Повернувшись к нему через плечо, боднула чуть под ключицу, скользнула коротким поцелуем по его лбу, взлохматила носом волосы: пользовалась преимуществом в росте и гибкости. Положила его руку себе между ног и чуть сжала бедрами, подсказывая, чего не хватает.

- Тебе же вставать пора, - прошептала Тауриэль.

- Я встал.

Хмыкнул над двусмысленностью фразы. Пошлость книжкой-с-картинками рассматривалась, как способ совращения случайных любовниц, а не законных жен.

- Куда там надо было идти?

- Я быстро, - пообещал Кили, и проклял книжку-с-картинками и ее автора: эта фраза тоже была совсем не к месту. Только, кажется, сегодня им обоим было на все слова и правила наплевать. Наверное, Тауриэль тоже так думала, потому что, прижавшись к нему и прогнувшись, позволила его руке мягко раскрыть себя, и только тихо сказала «ой», когда Кили вошел в нее сзади.

Утро начиналось удачно.

Комментарий к Сон или явь?

не могу отделаться от мысли, что моя эротика давным-давно превратилась в ПВП)

========== Перед рассветом ==========

- Я же говорил, что эта семейка – сплошной бардак, - бурчал Торин, когда Дис, едва оправившись и порозовев, приняла единоличное решение о королевских смотринах невест, не обсудив его с братом.

- Не суетись! – буркнула гномка, тяжело вышагивая вокруг брата, и перекалывая булавки на выкройке, - это не для тебя. У Даина есть сын, у Сори, сына Фрори, есть дочь. Мы обидели Даина, и нам надо отплатиться. Опять же, Глоина внучатые племянники в возраст входят, топоры обмывать надо. А скоро приедет кузина Мэб с детьми. У нас визитов на год расписано…

- Одна бесконечная пирушка, - закатил глаза Торин, стискивая зубы, - ты меня чего иглами для этого колешь? Чтоб не расслаблялся?

- Ты зарос, как дикий тарпан. Одеваешься тоже кое-как. Снимаю мерку. Надо же хоть изредка обновку справить.

- Себе справь. На пузо-то.

На его грубоватые подначки она не обижалась. Пузо в самом деле не влезало в старые платья, даже в те, в которых не было ни на намека на пояс. Пожадничав тратить ткань, как и большинство гномок в ее положении, она таскала старые рубашки Двалина и собственных сыновей. Носила бы и ветошь от Торина, но он предпочитал сам в нее облачаться: с детства не любил ничего нового и необычного, вещи занашивал до лоскутов и прозрачности, оружие стачивал до ломкости, молот в кузнице, и тот сплющивал.

С Двалином Торин примирился. Над Дис трясся пуще прежнего, и тщетно пытался скрыть свои чувства за напускной строгостью и недовольством. В последнее время он отрадно сблизился с семьей вновь. Его ворчание, его унылое заспанное лицо за завтраками, храп после обеда где-нибудь поперек скамьи у всех на виду, радовали Дис. Братец снова становился собой. Все чаще бродил по коридорам второго яруса, где располагались покои всей семьи, и то и дело приставал ко всем встреченным гномам с расспросами об их жизни, нуждах и планах. Что-то замышлял: чертил, планировал, считал.