И при этом блестят его темные глаза, и сходятся черные брови на переносице, он кусает губы – красные, блестящие – которыми ночью приникает жадно к ее телу. До чего он хорош! Крепкий, полнокровный, невозможно красивый молодой мужчина, великолепный воин. Ее Кили – вот он, прямо перед ней.
«Нет, - услышала в ту же минуту Тауриэль внятный голос себя самой, - никуда я не уеду, не уйду и не уплыву. От него мне никуда не деться. Без него мне нигде не жить».
…
- Двалина только ты еще не бил, - сообщил Фили младшему брату, когда тот вышел от матери, смущенный и растроганный.
- За что бить-то? Дядя и тот угомонился, - ответил Кили, и братья обнялись: больше слов не было нужно. Двалина оба любили и считали частью семьи, и если беспокоились, то скорее за самочувствие матери и дяди. Но Дис, к счастью, в самом деле поправлялась, хотя заставила всех родичей едва не с ума сойти от волнения.
У Торина в волосах прибавилось седины. Только с утра он начинал предложение: «С этой семейкой…» раза три, и после обеда, немного мучаясь от несварения, прилег отдохнуть с теми же словами. Племянники навестили его в покоях, сели по обе стороны от него, и выслушали короткую, но эмоциональную отповедь. Суть ее узбад выразил просто:
- Я старею, парни. А вы меня не щадите, и мать ваша – тоже. И я очень, очень, очень устал.
Суетные дни свадеб, признаний и похищений минули, и нужно было думать о «сумасшедшей семейке». А Торин в самом деле сдавал. И очень быстро. Не от ран и не от болезни. Не от магии и злой воли врагов. Когда-то он взял под свое крыло целый народ, будучи ненамного старше Фили, и с тех самых пор заботился обо всех, кроме себя. А теперь народ спасся, народ ликует – и забыл Торина Дубощита. От него не ждут ничего, и ничего ему дать не хотят. Вслух он говорит, что рад этому, но на самом деле его это гнетет.
Когда он был молод, а племянники маленькими, все было иначе. Тогда Торин был частью семьи, а не лишь ее формальным главой. И, даже если его не бывало дома днями и неделями, все было построено вокруг него. Его планов, желаний, решений. Он решал (или все делали вид, что он), где спать простудившейся Ори, что делать с проказником Кили, каким рунам начать учить Фили. Он, глубокомысленно хмурясь, выбирал ткань на портки Двалину, цвет эмали на побрякушки, размер кастрюли, когда Дис приходила с дурацкими хозяйственными вопросами. Маленькое государство, где он был королем – семья.
А какие жаркие споры приходилось тогда решать! Варить или нет вишневый компот; чинить или нет топор, ехать на ярмарку – или остаться дома, а если ехать, запрягать осла или пони. Как назвать котенка, притащенного жалостливым Кили. Как выгнать им же приволоченного ужа из купальни. Можно уже или пока нет носить каблуки Ромни, отдавать ли Гимли учиться. За кого выходить замуж кузине Мэб: за того, с рыжей бородой, или за этого, с пушистыми черными усами? И к Торину шли, обращались, как к последней инстанции.
Эребор был государством большим, но здесь семья как будто расползлась по швам, потерялась в огромных залах. Теперь его спрашивали о выплавках, торгах, договорах и границах. И никого не интересовало, что он хочет на обед. И, женясь и выходя замуж, его ставили в известность едва ли не последним, а мнение его выслушивали скислыми лицами и едва уловимым раздражением. Или ему так казалось?
«Каким же я становлюсь вздорным стариком!» - осадил себя Торин, чувствуя приближение глубокого сна.
А когда захотел еще раз выругаться на самого себя, то обнаружил, что стоит на уже знакомой до мельчайших деталей опушке леса, чувствует запах дыма, и перед собой видит свою ночную подругу – всю с ног до головы, кроме глаз.
- Устал? – спросила она певуче, и потянула его сесть на землю, - что там у тебя?
- Дис и дети, - бросил Торин, радуясь тому, что хотя бы во сне жизнь его проста.
- А, дети, - она улыбнулась: изогнулись розовые губки, появилась ямочка на щеке, - Дис их держала в строгости, а вот ты баловал. И не притворяйся, что это не так. Сердце у тебя мягкое, слишком мягкое всегда было… особенно к маленьким, - и она снова солнечно улыбнулась.
- И у нас есть дети? – полушутя, изумляясь жизненности явившегося видения, спросил Торин. Женщина запустила руки в его волосы и легко их помассировала.
- Трое. Четвертый на подходе, - она опустила его ладонь себе на живот, - а ты не помнишь?
- Нет, но мне…. – Торин задохнулся, надеясь, что ощутит под рукой хоть что-то. Но не чувствовал ничего, кроме прохладного тумана вокруг.
Трое? Четверо? Возможно, и девочка есть. И кого-то из мальчиков зовут Фрерин. Почти наверняка, у кого-то, как у почившей матушки, светлые длинные волосы, собирающиеся на затылке жесткими кудрями. И они теперь донимают его так же, как когда-то Фили и Кили. Сон вдруг замерцал, словно не дозволяя вмешиваться реальности и настоящим воспоминаниям – в несбывшиеся мечты.
А может, это и не мечты. Может, где-то в другом мире живет и здравствует другой, молодой Торин, у которого много красивых и любимых детей, здоровая спина и сильные ноги, никакого королевства и кузница на опушке светлого соснового бора. Может, тому счастливому Торину приносит жена обед в кузню, и переплетает черные волосы без нити седины на ночь в тугие косы. Сердце защемило от мысли об этом.
- Торин Дубощит… а почему Дубощит? – спросил вдруг мужчина, оборачиваясь на гномку, - почему?
- Да это все Даин, - хохотнула она, - завел сдуру овцу, да не простую, а какую-то особо породистую. Мучился с ней месяца три, привез нам – мол, детишкам кататься. А она хуже горной козы, настоящий тур! Раз приехал Балин, она на него с рогами… сначала по заду, а вот потом дело уже плохо стало, всерьез полезла, а ты ее дубовым суком – и оглушил. Помнишь?
Торин помнил совершенно другое. Помнил страшную боль от ранений в последней битве, когда в рот засовывал кулак, чтоб не орать, и бился затылком о спинку кровати. Помнил, как вставал на ноги и выл по ночам, когда ноги никак не хотели слушаться, заплетались, подводили каждые пять шагов. Помнил слова утешения – прошло всего-то две недели, три, месяц… - и то, как все меньше верил утешениям. А ведь они оказались правдой. Помнил отчаяние у ложа Фили, который, бледный и сосредоточенный, спокойно и ровно диктовал свою волю – если паралич вдруг начнет подниматься выше пояса и убьет, и изучал устройство коляски для увечных, на случай, если все останется, как есть.
Много помнил Торин, а вот овец, от которых оборонялся, не помнил.
- Помнишь? – спросила она, и погладила его по плечу, - неужели нет? А как я тебя пьяного волокла как-то… ну ты и дурной был. Лапал меня, как медведь. Мы еще не были женаты, и ты как-то и не собирался.
- Подумаешь, выпил разок, - пробурчал Торин, разглядывая ее руки в своих, - и чем тогда дело кончилось?
- Ох, да ничем, - хихикнула красавица, - еле тебя раздела, уложила, с утра страдал и маялся. Дис была больна, и то пришла ругаться. А ведь я захотела тогда сблизиться с тобой. Только ты сразу заснул.
- А когда же мы успели пожениться? – полюбопытствовал мужчина. Призрак тихо улыбнулся.
- Это тебе теперь решать…
Стой! – но даже во сне он не удержит ее против воли. И все. Тишина и пустота: зеленый луг, шум падающей воды, светлый май вокруг, слепящее солнце. Запах дыма из несуществующей кузницы. Ушедшая греза о несвершившейся мечте. И скользнувшая по рукам молодость, так же легко покинувшая его навсегда.
…
Все чаще Кили выходил из Горы вместе с Тауриэль. Вокруг начиналась весна, и небо, высокое и бирюзовое, стало чище и ближе. Кили из времен года больше всего любил весну. Особенно теперь, когда у него родился особый план, которым он поделился только со своей молодой женой.
