— Она сама так решила… что ж. Слушай меня тогда.

…

Прощаться с Трандуилом Кили свою возлюбленную не вывел. В последующие три дня его никто не видел. Торин тоже пропадал где-то, судя по словам его советников — в оружейных. Именно в одной из них Фили, наконец, нашел брата, и нашел жутко злым.

— Торин не возьмет меня с собой, — коротко объяснил Кили свое настроение, — Трандуил знает, кто обидел Тауриэль. А меня не возьмут. Оставят…

— Торин так просто ничего не делает, — сказал Фили и положил руку ему на плечо, — может, тебе действительно лучше остаться в Горе?

— Я имею право мстить, — глаза Кили блеснули.

— Кому будет лучше, если ты оставишь ее одну? — философски высказался старший наследник, — мстить? А если тебя ранят или убьют?

— Я обещал ей.

— Я тоже ей обещал. Но смирись — у нас будет еще шанс.

— Ты что-то знаешь, — Кили окинул брата пристальным и глубоким взглядом, — не скажешь?

Фили вздохнул. «Чего-то» он не знал. Но собирался непременно обсудить с Торином подробности. И узнать, наконец, что замыслил дядя, почему внезапно перестал называть Тауриэль «этой эльфийкой», а стал — «нашей девочкой». Но встретиться с дядей Фили смог лишь поздно вечером. Торин, сжав зубы и втягивая живот, примерял доспехи и выглядел весьма угрожающе.

— Фили, — произнес Торин строго, не оборачиваясь, — ты останешься за старшего. Следи за Горой. Береги входы и выходы. Усиль дозоры до предельного числа.

— Что происходит? — старший наследник мгновенно собрался. Узбад едва заметно оглянулся.

— Враг начал наступление — так считает Трандуил. Среди его подданных появились те, кто последовал за искажением и Тьмой.

— Эльфы снова превращаются в орков? — Фили содрогнулся, вспоминая детские страшилки.

— По крайней мере, что-то подобное случилось с несколькими из них. Может быть, это разовая вылазка. Может, попытка рассорить нас. Он говорит, следует закрыть границы и спрятаться. Я считаю, нужно знать, с чем или кем имеешь дело.

— Можно предупредить Дейл… — нерешительно начал Фили, но Торин мотнул головой.

— Люди не чувствуют этого на себе так, как мы. И им незачем зря паниковать. Фили, — дядя, помолчав, взял племянника за плечи и заглянул ему в глаза, — я на тебя рассчитываю. Дело серьезное. Никого, слышишь, никого не впускай и не выпускай. Даже если Таркун будет стучать посохом в ворота в компании всех остальных майяр. Особенно если Таркун. И Кили — не выпускай, ни под каким предлогом.

— Почему именно сейчас? — не нашел ничего лучшего, чтобы спросить, Фили. Торин пожал плечами, вздохнул.

— У меня есть только слова эльфа, но он считает, что каким-то образом Враг надеется препятствовать любому единству между народами. Каждый раз, когда кто-то женится… или даже просто дружит… Враг пытается противостоять их отношениям. Расколоть нас, чтобы уничтожать поодиночке, — Торин дернул плечом, кривя ухмылку, — я не особо понимаю в этих материях. И не хочу понимать. Но на себе испытал, что есть некая сила, и она существует, и может выйти из-под контроля. Враждебная она или нет, не знаю — и должен выяснить.

— Выезжаешь прямо сейчас? Ты надолго?

— Я вернусь, Фили, — узбад, едва помедлив, порывисто обнял племянника и поцеловал его в лоб, — защити нашу семью. Если эльф хоть на долю грана прав, то береги их без меня.

Обернувшись уже в арке, он еще раз окинул племянника долгим пронзительным взглядом.

— Я вернусь. Ждите.

…

Оставшись в Горе, Кили недолго печалился о том, что его не взяли старшие гномы. Сначала он ходил злой и мрачный, но потом увидел, как рада была Тауриэль тому, что он остался — и растаял. Тем более, им многое предстояло изучить.

И многое изменить. Книжка-с-картинками, которую теперь вечно спешащий Фили сунул своему младшему братцу, была залистана и зачитана до дыр. Кили, поборов своим напором даже стеснительность Ори, засадил ту за трактат «О трехстах способах соития» на синдарине, строго наказав сократить суть книги до нескольких понятных и доступных фраз и жестов. Вернувшись через четыре дня, обнаружил, что трактат исчез, а дверь в комнату брата и его возлюбленной заперта, зато изнутри доносятся недвусмысленные звуки.

И, увы, пришлось смириться с главным: теория без практики смысла не имела. Даже и с книжкой. Пускай и с целой библиотекой! Практика же Кили и Тауриэль оставалась очень скромной. Вопиюще скромной. До неприличия ограниченной. Кто больше стеснялся, сказать было нельзя. Кили казалось все чаще, что он сам.

Однако кое-что все-таки изменилось. Например, волнующе медленно, но он и эльфийка все-таки становились ближе. Препятствий оказалось столько, что преодолевать их, даже лишь физические, пришлось бы не один год! Например, Кили узнал от все той же Ори, что у эльфиек понятие «девственность» — это нечто совершенно запредельное, и, в отличие от гномок, могущее быть нарушенным лишь один раз, и не без самых серьезных последствий.

— Как так? — недоумевал юный гном, — что это значит?

— Я не все поняла, — сокрушенно зарделась Ори, — второй раз как в первый уже не будет никогда. Даже через месяц или год. В общем, один мужчина на всю жизнь, и в душе, и телесно… а если больше одного, то все.

— Совсем все? — ужаснулся Кили, живо представив себе такую картину.

— Совсем, — подтвердила Ори, — так что не шути с ней на эту тему. Она у них обидная.

— Еще бы не обидная, — пробубнил юноша себе под нос, бледнея и краснея попеременно, — чуть что, умереть от… от постели.

С другой стороны, чувствовать себя тем самым, первым и единственным раз и навсегда, было волнительно. Даже если пока он и не стал им. Даже, если вообще с трудом себе представлял, как это осуществить. Точнее, как — это представлял, а вот как сделать хорошо и правильно… Кили запутался.

Ночи стали опасны. Все чаще ему с трудом удавалось сдержаться, сжав зубы, когда поначалу робкая, а теперь осмелевшая, Тауриэль скользила по его телу руками и губами, исследуя, останавливаясь — и снова продолжая исследовать. Когда же она добралась до самого главного, Кили страшно опозорился, не выдержав, и бурно кончив от первого же ее осторожного прикосновения. Ему хотелось убежать, спрятаться, испариться, или, по крайней мере, закрыть лицо подушкой, но девушку его несдержанность не только не возмутила — напротив, она совершенно искренне восхитилась, и — тут Кили едва не кончил сразу же второй раз — приникла к его опадающему члену ртом, собирая капли семени с нежной жадностью и явным удовольствием.

— Ты что делаешь… — простонал он, падая на кровать, и она тут же отняла губы.

— Нельзя? — виновато спросила она.

— Можно, — прохрипел Кили, прижимая девушку к себе, и целуя куда придется, — но я думал… я думал…

Что он думал, Тауриэль услышать так и не довелось. Целая глава книжки-с-картинками оказалась разом неактуальной.

А вот трогать его руками эльфийка отчего-то стеснялась. Понаблюдав за ней — если так можно было назвать их странное общение исключительно в кромешном мраке — Кили понял, что все дело в особой чувствительности эльфийских рук. То, что для него было просто поверхностью, для Тауриэль несло в себе множество более тонких смыслов и значений. Ведя по его коже кончиками пальцев, она задерживала дыхание и сама становилась ощутимо горячее.

В одну из ночей он поймал губами ее пальчики, поласкал их языком, и был вознагражден неожиданно громким стоном и тяжелым дыханием своей возлюбленной. Пораженный, Кили поймал ее, едва не свалившуюся с кровати.

— Ты что? — прошептал он испуганно.

— Хорошо…