Но она была его, его Ори. И платье, и украшения были его. И пушистые непослушные рыжие кудряшки были его, и робкие серые глаза. Фили, стряхнув оцепенение, решительно двинулся навстречу, подхватил ее под руку, спеша развеять ее нелепые опасения последних дней. Больше вокруг не существовало ничего и никого. Даже оторопевшего Торина. Мама, вцепившаяся дяде в руку, что-то сказала. Какие-то ритуальные фразы произносил Балин. Что-то раздраженно, сквозь зубы, выговаривал Даин. Девушки, мало разочарованные, но все-таки немного расстроенные, вернулись к празднованию своей красоты и теперь уже более настойчивому вниманию молодых гномов.
Мир продолжал свое вращение, но Фили и Ори, стоя под руку друг с другом, его не ощущали. Для них этот миг остался бесконечным.
…
Вечер знаменательного дня заканчивался для Торина ничуть не лучше, чем начинался. Во-первых, он был пьян. Во-вторых, и в-третьих — он был пьян. За этими фактами терялись боль в спине и ногах, злость на траты, злость на племянников и неясная тревога за Дис, которая, увидев Фили и Ори вместе, куда-то исчезла, и до сих пор он ее не видел.
— С ума посходили все, — ворчливо сказал Торин, и Балин подвинул к узбаду кружку с элем, — все! Кили приволок эльфийку в Эребор. Остроухую! И ладно бы, просто притащил, что натворил! А теперь и Фили с Ори! Всегда вместе эти два разбойника…даже и жениться в один день надо было…
— Девочка наша, чем тебе не невестка, — мудро рассудил почтенный Фундинул.
— Да я о том, что мог бы он мне сразу сказать, за полдня бы их поженили, никаких расходов на все эти смотрины. Даин теперь злой, как тролль. Как же, отказали его родственницам. И Дис тоже хороша: ходит, как пришибленная, хоть бы сына-то спросила, по душе ему затея эта или нет.
— Не будет пышной свадьбы в Эреборе, — притворно вздохнул Балин, хитро косясь на Торина, — если только ты сам не…
— Не говори, Балин, — отрезал Торин строго, — не хватало только.
— А что? Девочки-то еще здесь.
— Не все, — и Торин прикусил язык.
Не хотел говорить старому другу, что присматривался к невестам, как будто надеялся разыскать среди них ту, которую видел во сне. Старый, что малый, так говорят люди: о таком никому не расскажешь, даже родной матери и то постесняешься. Чтобы говорили потом, что узбад свихнулся? Это только в людских сказках такое бывает…
— Не все, говоришь? Значит, есть на примете гномка? — Балин не зря был советником правителя. Торин мотнул головой.
— Оставь, друг. Не о том речь!
— Ну что, ты сам виноват, — вдруг пыхнул дымом Балин, и почти по-отечески посмотрел на Торина, — баловал племянников, растил их, и вместо отца им был. И Ори растил. Как растил, такими и вырастил: Фили ответственный, всех спасает и всем помогает, Кили хулиган и тот еще пройдоха, а Ори послушная девочка. Вот Глоин сейчас своему Гимли задаст, как водится, и что поменяется? Тоже юнец в героя играет. Мастер тайных свадеб.
— Одно хорошо — племянники все пристроены, больше ждать удара неоткуда.
— Вот об этом я хотел тоже поговорить, — Балин чуть замялся, — дело тут тонкое…
Но Торин его не расслышал, икнул, и потер глаза.
— Оставим… что-то я перебрал. Пойду. Ты зайди завтра ко мне.
…
Пол плыл под ногами. Коридор таял перед глазами. Прижавшись к стене, Торин вдруг ослаб. Тело не слушалось, а видение навалилось со всей силой сна, связало по рукам и ногам, лишило сил, оставив роль пассивного наблюдателя. Все, день его добил.
Зрелище Двалина, приникшего с поцелуем к животу Дис, было слишком шокирующим и однозначным. Торин даже не слышал шепота, который неся легким ветерком вокруг него, то ли убаюкивая, то ли наоборот, зовя немедленно пробудиться. Все вдруг стало ясно. И бледность Дис, и ее слабость, и влажность ее ладоней. И даже то, как она прижимала руку ко рту за завтраком. Как он мог проглядеть? Да и сейчас — на самом ли деле видел, или это снова было лишь греза?
«А могла бы упасть и расшибиться, — ворчливо выговорил Двалин, — на руках тебя теперь носить, и только». «Что скажем Торину, милый? Надо поспешить. Уже сам видишь, заметно…», — «Жизнь моя, душа моя, скажу, завтра же скажу, сам. Себя не тревожь. Не ходи, не надо», — «Что, нравится, что так прилип? — смешок, какой у Дис можно было часто слышать, — отпусти, Двалин», — «Никуда тебя не отпущу. Обоих вас не отпущу. Мои оба».
Торин и сам не знал, как оказался в собственной опочивальне, и упал на кровать. Казалось, вместе с раскрытыми тайнами у него с плеч падают годы. Он становится все моложе, все неопытнее, проваливаясь в колодец времени. Все простые вопросы, на которые найдены ценой жизненного опыта и перипетий ответы, теряются, прекращают быть очевидными. Как будто это он, а не Двалин, помолодел, и непривычно ласковым голосом говорит с любимой женщиной, которой у него никогда не было — о долгожданном ребенке, которого нет и не будет. Как будто он, а не Двалин, вдруг столкнулся с будущим, и держит в руках ускользающую красоту возлюбленной. Только у Двалина все наяву, а Торину остались сны.
Как он завидовал Двалину! И в горле стыли возгласы «Мою сестру! Как посмел!». Хотел выбить зубы — не смог. Ударить хотел, наорать, обвинить — и не стал. А значит, это все же был только сон. Даже жалко…
А когда открыл глаза, то снова сидел на зеленом лугу. Только на этот раз вокруг не было солнечного дня. Вдали погромыхивала гроза, небо затянули синие тучи. Напротив него, без улыбки, сидела все та же женщина. Теперь Торин отчего-то не сомневался, что она существует, не может не существовать. И уже даже мог видеть отдельные черточки ее лица, хотя и знал, что проснувшись, не сможет вспомнить.
— Что же ты? — задала вопрос она, ничуть не похожая на сон, — о чем задумался?
— О Кили, — выдохнул он, сам не зная, почему называет имя племянника, а не сестры или друга, — как так… как получилось…
— Запутался. Почему у всех любовь, а у тебя сны? — улыбка, родинка на щеке, черные ресницы и брови — и неожиданно светлые глаза, словно незабудки, — может, чтобы что-то получить, надо что-то отдать?
— Но я отдал все! — горько воззвал Торин, вздыхая, — я всю жизнь отдал семье. Народу. Я все отдал им.
— И теперь считаешься? — усмехнулось призрачное видение, — может, что-то еще надо отдать, но не ждать ничего взамен?
— Что? Что еще я должен…
— Подарить. От чистого сердца. От души. Пойти навстречу страху, чтобы победить его. Иногда ты слишком сильный, и это твоя слабость. Сейчас ты клянешь себя и спрашиваешь: почему не к тебе пришел со своей бедой Кили, а Дис — со своей радостью. Почему не сказал тебе Фили, как любит Ори. А ты подумай.
Ему и думать не надо было. Во сне все было слишком просто. Наяву жизнь сложнее. Да, Торин подавлял и пугал. Да, был вспыльчив и упрям. Да, не соглашался с мнением, лишь из-за того, что оно было высказано не ко времени. Неужели все из-за этого?
— Что же делать? — во сне он не мог вцепиться в волосы, хоть и хотел. Жест, полный отчаяния. Отчаяния, на которое у узбада не было права в реальной жизни.
По лбу скользнули призрачные губы, шепот зазвенел, вдали раскат грома глушил звуки:
— Подумай хорошенько…
========== Сон третий: Эротический ==========
Когда Дис носила под сердцем Фили, а потом и Кили, беременность протекала достаточно легко. Она и подумать не могла, что в зрелом возрасте такое простое дело, как деторождение, может быть осложнено: ухудшением здоровья, нервной обстановкой, и, конечно, необходимостью скрывать свое состояние.
