Хаус перевел взгляд на девочку. В самом деле, микро-Кадди уже почти спала, уцепившись крохотными пальчиками за его футболку.

— Я знал, что ты меня подставишь, детеныш, — пробурчал он тихо, и осторожно вытащил край футболки из рук Рейчел, — унеси ее, пока она не нарушила мою нирвану своими воплями.

Лиза и Рейчел удалились, а Хаус снял джинсы, футболку, носки и укутался в одеяло. За несколько дней диван уже принял форму его тела, и теперь каждая выпуклость и вогнутость идеально подходили для того, чтобы проводить в положении лежа максимальное количество времени. Мистическим образом диван впитал в себя атмосферу, царящую теперь вокруг. Отсюда Хаус контролировал весь дом — всю свою берлогу, и всех ее обитателей.

«Можно, я это постираю?» — «Можно». «Заходила соседка, та, глухая бабушка» — «И что? Мочеприемник сломался у нее?» — «Миссис Войтовски — та, напротив, — сказала ее невестке, что ты женился. Она написала открытку» — «У нее рассеянный склероз» — «Продиктовала, значит. Я сказала от тебя спасибо». А еще бутылочки с детской смесью, и чертовы помады — везде, везде. На самом деле, не так уж их было и много. И туфли. Зачем ей столько туфель?

А еще — полотенце. Никто не мог сказать, почему эта женщина после ванной заматывает голову в такой смешной тюрбанчик. И лифчик расстегивает двумя руками на ходу, направляясь к спальне. Под майкой. Под безразмерной майкой, и все-таки угадываются очертания ее тела — как тогда. «Почему ты на меня так смотришь?». Как ответить? Сказать ли, что хочется схватить, утащить, спрятать от всех, и сжимать ее тело до синяков, оставить след в каждой клеточке, в каждой молекуле — присвоить ее всю, от кончиков ногтей на ногах и до кончиков волос?

— Хаус.

Присвоить. Захватить. Забрать.

— Грегори Хаус!

Он встряхнулся. Почему-то стало очень горячо, нестерпимо жарко.

— Грег, — снова позвал его знакомый голос, теперь уже с едва уловимой обидой, и он открыл глаза.

Кадди вздрогнула. Когда она подходила к дивану, ей казалось, достаточно ему просто посмотреть на нее — и она сразу бы вспомнила, зачем к нему шла. Но вместо этого Грегори Хаус просто ждал. Ждал, что же Лиза будет делать дальше.

Она наклонилась к нему, проникая руками под натянутое до подбородка одеяло, и поцеловала — чуть-чуть промахнувшись, прикоснулась губами сначала к носу, потом — к щекотной щетине над губами.

А потом Кадди вдруг прижала руку к губам, и вздрогнула. Два раза подряд. Хаус нахмурился.

— Икота, — едва ли не со слезами в голосе поделилась Лиза, — ик…кота! Опять!

Грегори Хаус был уверен: у несуществующего Всевышнего черное-пречерное чувство юмора.

— Это все от твоих диет, — не нашел он ничего лучшего, чтобы сказать, надевая под одеялом джинсы, и нашаривая пузырек с викодином, — допрыгаешься однажды до язвы желудка.

— Язва — последствие энтеробактериоза, а не голо — ик! — довки, — возмутилась Кадди, тщетно пытаясь не дышать положенные две минуты. Хаус достал сотовый.

— Она икает, что делать? — задал он вопрос, едва лишь длинные гудки прекратились.

— Выпить горячей воды, прикоснувшись мизинцем левой руки к мизинцу правой ноги, — пробубнил заспанным голосом Уилсон, и — догадался Грегори Хаус — взглянул на часы, — ты совсем с ума сошел? Нормальные люди в это время спят!

— Мизинцем левой… бред какой-то, — Грег обернулся: примерно подобное гимнастическое упражнение Кадди пыталась проделать в ванной, но — судя по продолжающейся икоте — безрезультатно, — еще способы.

— Встать в позу мостик.

— Ты идиот.

— Напугай ее! — Уилсон простонал это едва разборчиво, и положил трубку.

Кадди в ванной продолжала икать. Грегори Хаус оперся на трость, и возвел глаза к потолку, словно надеясь найти там ответы на нужные вопросы.

— Оденься, — сказал он Кадди, — я придумал кое-что.

Крутя на пальце ключи от мотоцикла, Грег улыбался.

— Куда мы? — опасливо спросила Кадди, семеня под дождем в своих туфлях.

— Лечить твою икоту, — сообщил Хаус, и включил фару, — на это вряд ли потребуется больше десяти минут!

С победным «йоху!» и под рычание двигателя Грегори Хаус стартовал по влажной дороге.

Дождь над Принстоном прекратился на восемь часов. Жители недоумевали — они могли видеть размытые ливнем тучи вокруг, а над Принстоном не упало ни единой капельки. Гремел гром, и сверкали молнии, лопались фонари на одиноких домиках за чертой города и громко выли испуганные собаки в будках.

Описать чувство дороги Грегори Хаус не мог. Это было, словно он вел рукой по влажной коже без единого шрама или рубца — идеально ровная дорога, идеально пустая, идеально гладкая. С присущим миру доктора Хауса цинизмом, ливень должен был вот-вот разразиться вновь, или сель должна была размыть шоссе, но нет — мотоцикл летел ровно, а Кадди визжала от страха на виражах, вцепившись в Хауса. Под куртку не проникал холодный ветер, а если даже и проникал — Грег его не чувствовал. Спидометр показывал сто миль в час. Бензина было достаточно, дождь прекратился. Но главное — сзади, обвив его руками и истошно вопя — прижалась женщина, которую Грегори Хаус хотел назвать своей.

Ей в самом деле вначале было очень страшно, но минуты через две громкий крик сменился тихим сопением, а потом — Хаус с удовольствием отметил эту перемену — она расслабилась, доверившись водительскому умению диагноста. Ее теплые руки пробрались под куртку, и она легонько пощекотала Хауса чуть выше пупка, там, где у доктора Хауса было особо чувствительное место.

— Ах так, — притворно разозлился Грег, — ну держись!

Он свернул с шоссе налево и опять набрал скорость — на этот раз разогнавшись до ста двадцати миль в час. Кадди то визжала, то хохотала, словно подвыпившая школьница на выпускном балу. Когда он притормозил, она сняла шлем.

— Больше не икаешь? — успел, обернувшись, спросить Хаус, прежде чем Лиза опять поцеловала его.

Она целовала его жадно, глубоко, дразня, играя. Это уже не было похоже на застенчивые, испуганные поцелуи на диване. Это значило, что она не убежит в ванную со словами «Прости, я сделала это зря». Это было желание.

— Десять минут истекли, — прервал ее Хаус, обнимая за плечи, — враг, то есть, икота, повержен. Поехали домой?

Его куртка пахла машинным маслом, кожей и ветром. Кадди не стала надевать шлем. Ей хотелось, чтобы ветер бесконечной дороги унес прочь все мысли, которые крутились в голове, и оставил только ее саму, Грегори Хауса и его мотоцикл, который вез их обоих домой.

Над Принстоном сверкали молнии, где-то вдали гремел гром. Мотоцикл несся по влажной дороге, и Грегори Хаус был просто неприлично, противоестественно, донельзя счастлив.

========== Синдром Хауса ==========

Теперь — теперь все правильно, теперь все — как надо. Теперь он может прикасаться к ней без ложного чувства вины.

В окна, занавешенные мелькающими тенями, бился тревожный ветер. Лиза открыла рот, и издала тихое, уже знакомое Грегори Хаусу грудное «ох». Он заставил себя посмотреть на ее лицо. В сумраке и под этим углом оно казалось незнакомым, и, тем не менее, прекрасным. Грег обвел языком вокруг ее пупка — нежная, чуть солоноватая на вкус кожа, поцеловал ее чуть ниже — она вздрогнула от сладкого предчувствия, запустила пальцы в его волосы.

Судорожные вздохи, запрокинутая голова, сдержанный стон — Хаус целовал ее снова и снова, ниже, выше, пока она не притянула его за плечи к своему лицу. Отчего-то он все время смотрел на нее, угадывая сокровенные фантазии, малейшие желания — по вздрагиваниям ресниц, по приоткрытым, вспухшим губам, по прерывистому дыханию. И она не отставала — покусывала, щекотала языком самые чувствительные точки на его теле — от маленькой ямки над пупком, зарываясь носом в курчавые волосы на паху, позволяя своим рукам обхватывать его так, как всегда того хотелось — до красных полос, почти до царапин.

«Музыкальные пальцы, — прокомментировал внутренний голос Кадди, — чувствительные. Прекрасные руки». Она не смогла сказать «потрогай меня», но прижала его руку к своей груди, и повела ей по своему телу, сжимая ногти на запястье Грега. Он оценил эту безмолвную просьбу.