— Вы — идиоты, — сообщил он подчиненным, — никто из вас не удосужился провести тест на обонятельные способности, а также посмотреть на ее носовой платок. Это спинномозговая жидкость, а не просто сукровица.

— Пустое турецкое седло? — тут же возмутился Форман, — на томографии не было ни одного отклонения от нормы!

— Ну да, — возразил ему Тауб, — если только пространство над гипофизом не заполнила киста с однородным содержимым — вроде ликвора.

— Нужна терапия — трепанации она не переживет, — Тринадцать подняла глаза на Хауса, — только какая терапия, если киста может в любой момент лопнуть, и тогда…

— Гипоталамус можно перезапустить, — добавил Форман, откидываясь на стуле, — если отвлечь организм на какой-нибудь другой гормональный фактор — периферийный.

— Убьем ее мозг на пару суток, и будет как новенькая, — заключил Хаус, — убивать будем инсулином. Только пусть сначала обнюхает Кадди — хочу быть в курсе ее постыдных тайн.

— Где Кадди? — поинтересовался у секретаря Хаус.

— Дело срочное? — деловито переспросил тот. Хаус скорчил гримасу.

— Я собираюсь вызвать у пациентки инсулиновую кому, — сообщил в пространство он, — но сначала надо спросить у тети разрешения.

— Пошла в комнату отдыха, вроде бы, — неуверенно ответил секретарь, — не у себя — это точно.

Но Кадди не было нигде. Лишь по случайности Хаус приоткрыл дверь в душевую. И замер на месте. Прижав колени к груди, Лиза Кадди застыла под душем, сидя на скамейке. Она была бледна и выглядела измученной и несчастной. Услышав звук открываемой двери, она скривилась.

— Хаус! — не колеблясь, сказала она, не открывая зажмуренных глаз, — уйди и пропади где-нибудь!

Он колебался мгновение, не больше. Симптом — озарение — прозрение — диагноз.

— Ты давно не принимаешь свои таблетки? — поинтересовался он невинно, не давая двери закрыться, — гормональные перепады и кофе — мигрень тебе обеспечена.

— Сгинь, — вяло ответила Кадди, прикрывая глаза ладонью, — выруби свет, и закрой дверь — меня продует.

Мигрень, внезапно ставшая постоянной спутницей Лизы Кадди полтора месяца назад, напоминала о себе не чаще раза в неделю, и обычно она не давала ей развиться в полноценный приступ. Сегодня обезболивающее не успело спасти главного врача. Ей хотелось умереть. Приступ мигрени — отнюдь не безобидная головная боль.

— Внутривенно ширну, только попроси, — Хаус не оставил Кадди в покое, как, впрочем, и всегда, — кажется, Форман сегодня обещал оставить мне на пару доз… Кадди!

Она зажала уши пальцами. В голове гудело так сильно, что она с трудом различала шум воды и голос Грега. Когда из душной темноты внезапно выплыло его знакомое лицо, она готова была принять это за галлюцинацию. Сочувственно покачав головой, как над почти бездыханным телом сильно выпившего друга, Хаус протянул ей левой рукой готовый косяк с травой.

— Мне по статусу положено, — добавил он, поднося зажигалку к ее трясущимся губам, — давай, вставай, выключим воду, оденемся в теплое…

Молчаливый договор — больного товарища не бросай. Никто из врачей никогда не мог вспомнить случая, когда не лечил бы своего коллегу по цеху, вдохновляясь профессиональной солидарностью.

— Не надо, — хныкала едва слышно Кадди, — меня сейчас… сейчас стошнит…

— Твою мать, — Хаус готов был пнуть что-нибудь здоровой ногой. День начинался замечательно, но заканчивался просто ужасно, — мать твою, чтоб оно…

Он едва доволок начальницу до скамеек в пустеющей раздевалке. Отдышавшись, он кинул взгляд на свернувшуюся под мокрым полотенцем Лизу.

— Нескромный вопрос, — желчно поинтересовался он, — ты сколько весишь, а?

— Давай-давай, у меня этого добра еще много.

— Я… больше не могу… — и Кадди попыталась отмахнуться от троящегося в глазах косяка, — мне уже гораздо… лучше.

— Не, я тебе авторитетно заявляю: нас еще не накрыло… — блаженно протянул Хаус, забирая у нее косяк.

Он наслаждался. День все-таки заканчивался неплохо. Теплый пар, аромат свежей дури, и аромат женщины рядом пьянили. Вокруг плыл мир, никуда не торопящийся. Хаус блаженствовал. Да и к Лизе Кадди возвращался нормальный оттенок кожи.

— Мигрень прошла, — выдохнула она и закашлялась, — спасибо, Хаус, мне надо… ох!

— Воробушек наклевался конопли, и полетел, радостно кукарекая, — изрек Хаус, поднимаясь с пола, — тебе никуда не надо, пока не наденешь что-нибудь более пристойное. Ты же не хочешь, чтобы я нас скомпрометировал? — он приоткрыл дверь и выглянул в коридор.

Увидев санитарок и нескольких дежурных травматологов, Хаус ощутил, что его шутка должна удаться.

— Да, — произнес он громче, обращаясь в коридор, — секс был хорош, но я презираю силикон!

Кадди лишь едва слышно издала подавленный стон.

Ей было легче, намного легче — голова прошла, словно мигрень была Лизе Кадди и не знакома. Но она осознавала, что теперь у нее есть проблема посерьезнее: последний раз настолько не в себе она была еще в колледже, наевшись с соседками каких-то грибов. Проблемой было бы даже самостоятельно одеться, а уж о том, чтобы хотя бы вызвать такси, даже речи идти не могло.

— Хауууус, — отчаянно провыла Кадди, — ты куда…

Перед глазами все плыло. «Обезболивающее, трава, кофе — что-то в этом списке явно лишнее», подумала она. Ее подхватили крепкие мужские руки, и ровно за секунду до того, как отключиться, Лиза услышала знакомый голос, с детским восторгом сообщающий невидимому собеседнику:

— Вау! Я всегда знал: они настоящие!

Она не помнила даже, как позвонила ночной сестре, которая могла бы посидеть дома с ребенком. Последним воспоминанием было то, что на пороге дома Хауса она споткнулась, и едва не упала на что-то большое и темное. А возможно, и упала — дальше была темно-зеленая тишина, без боли, без мыслей, без мира вокруг.

…на часах было девять утра. Лиза Кадди попыталась сфокусировать глаза на цифрах и осознать их. Девять утра! Суббота… можно прийти чуть позже; она выдохнула с облегчением, и откинулась на подушку. «Вчера было что-то ужасное, — непрошенным гостем вкралась утренняя мысль в еще спящий мозг, — и в этом участвовал Хаус». Не открывая глаз, она лежала на кровати, пытаясь хотя бы примерно представить, чем закончилось ее вчерашнее дурное самочувствие.

Все было даже хуже, чем она думала: Лиза и представления не имела, как очутилась в спальне Хауса, на его давно не стиранных простынях в пятнах от виски. И сам Грегори Хаус тоже наличествовал: лежал, чуть приоткрыв рот, и похрапывал рядом, натянув на голову пододеяльник.

— Хаус, — шепнула в ужасе Кадди, и потрясла его за плечо, — как я здесь оказалась?

— Продолжения не будет, пяти раз за ночь тебе должно было хватить, — неразборчиво пробормотал Хаус в полусне, и перевернулся на другой бок, — не буди меня, самка.

Лиза прикусила губу, и осторожно выползла из-под одеяла. На ней была одежда — банный халат без пояса. Она вся была липкая от пота (в комнате было очень жарко), и пролитого виски с пивом. Одежда ее была скомкана и свалена в углу. Мысль о том, чтобы влезть в каблуки, уже вызывала судороги икроножных мышц. Двусмысленность ситуации угнетающе действовала на Кадди.

— Если ты, скотина, хоть одним словом… — угрожающе начала она, но от Хауса донеслось только сдерживаемое хихиканье.

— Если ты еще раз поцелуешь моего дружка так же страстно, я обещаю, что никому…

— Я его убью, — жаловалась она спустя шесть часов Уилсону, — он почти меня убедил, что у нас был ночью секс. И Форман ему подыграл.

— Чего ты хочешь, Лиза, он его любимый птенец, — развел руками онколог, — Хаус отрабатывает на нем свои отцовские комплексы. Душевные страдания причиняют ему…