Прошло не так уж много времени, и данное самой себе обещание я нарушила.

*

Я не знала, сколько дней, недель или месяцев прошло с того момента, как я оказалась оторванной от своей семьи. Очевидно, я находилась где-то в подвале, раз нигде не было и намёка на окошко, но я не могла быть уверена в этом на все сто процентов. Хотя, впрочем, я не особенно теперь интересовалась такими вещами.

Для моего семейства я была мертва и похоронена. И с каждым визитом Хэнка во мне крепла уверенность, что они правы. Я больше не чувствовала, что живу. Моё существование сводилось к бессмысленному лежанию на кровати - ну или на ковре, где я порой отключалась, оставленная Хэнком, - от одного прихода Дуайта до другого. Поначалу я испытывала дикую панику, заслышав лишь скрип двери, но в конце концов и этот звук, и то, что за ним следовало, стало мне безразличным.

Когда всё только началось, я даже находила в себе силы удивляться его жестокости. Однажды Хэнк отхлестал меня по бёдрам ремнём, да так, что я несколько дней не могла лежать спокойно. Его сильно раздражало отсутствие реакции моего тела на него. За это я получала каждый раз, когда он меня насиловал. Вкус крови из моей хронически разбитой губы стал для меня привычным.

В моих “покоях” не было зеркала, так что я не могла видеть, как сильно от “ласки” Хэнка пострадало моё лицо. Но зато я знала на пересчёт каждый синяк на моей белой груди, каждый кровоподтёк на руках, а мои бёдра, в которые регулярно толкался худым тазом Дуайт, были сплошь фиолетовые с внутренней стороны. Поначалу меня это сильно беспокоило, а потом перестало.

Хэнк кормил меня с рук, не доверяя мне столовых приборов. И если в первые разы я отказывалась от пищи, выплёвывая её “кормильцу” в лицо, то, испытав несколько раз удары в челюсть (недостаточно сильные, чтобы сломать, но весьма ощутимые), я перестала сопротивляться.

Я жила, словно в тумане. Порой, в редкие минуты просветления, я задумывалась, что же будет дальше… Что он сделает, когда ему надоест истязать моё тело? С душой моей всё, кажется, и так было кончено. Убьёт меня? Это было бы неплохо. Ведь я и так почти уже умерла, оставалось только добить, чтобы жизнь перестала теплиться в моём теле и тем самым обрекать меня на новые страдания. Вернуться домой я и не надеялась. Меня там никто не ждал; я не была нужна моей семье теперь, они достаточно намучились во время моих похорон. Это был достаточно странный ход мыслей, но в том состоянии я полагала именно так. Фотография с изображением моей могилы висела на панельной стене, приклеенная заботливым Хэнком, и именно каждый взгляд на неё ежедневно затягивал меня всё глубже в пучину безразличия к собственной судьбе.

Мне совсем не снились сны, и, что хуже всего, даже тогда, когда во мне (всё реже с каждым разом) шевелилась жажда жизни, я не могла припомнить лиц своих близких. Даже образ дочери ускользал от меня, и это наводило ещё более жестокую тоску.

И вот, в один из тех дней - или ночей, я не знала точно - когда я лежала без единой мысли в голове, мне удалось уснуть почти здоровым сном. До этого я вырубалась так, как будто действительно каждый раз умирала, и каждое пробуждение было похоже на воскрешение. Теперь же я спала практически спокойно.

…Я не испытывала никакого дискомфорта от того, что стою босыми ногами на опавшей золотистой листве. Впереди меня был туман, такой плотный, что разглядеть что-либо не представлялось возможным. Я понимала, что необходимо идти в сторону тумана, но боялась… А обернуться назад не могла вовсе. Наверное, я очень долго сомневалась, стоит ли делать шаг вперёд, когда оттуда меня начал звать целый хор полузабытых родных голосов, и воспоминания накрыли меня, грозя сбить с ног.

Хриплый баритон мужа - и улыбка его красивых губ. Голос матери - добрый взгляд любящих глаз. Суровый тон отца - руки, обнимающие мои плечи. Хор становился громче и многогласнее, воспоминания - ярче и подробнее, но мне всё ещё не хватало чего-то очень важного, чего-то, что я упускала…

- Мама!

Звонкое сопрано перекричало все остальные голоса, и я, вспоминая тепло тела дочери в собственных руках, кинулась вперёд, в неизвестность, забыв о том, что ещё несколько минут назад боялась даже шагнуть туда.

Я даже не ощутила никакого сожаления, просыпаясь. Всё, что я себе придумала о желании скорейшей смерти, отошло на второй план, и теперь я твёрдо уверилась в том, что должна найти способ вернуться домой, во что бы то ни стало. Хотя бы ради Эвелин, тоска по которой затопила меня с неведомой ранее силой. И только для того, чтобы унять эту тоску и вернуться к дочери, я должна была выжить.

========== Часть 13 ==========

Удивительно, но возможность сдержать данное себе обещание подвернулась мне уже спустя несколько часов. Словно само Провидение ожидало, когда проснётся во мне моя неуёмная прежде воля к жизни, прежде чем предоставить мне шанс. Хэнк ввалился в мою комнату; я содрогнулась, представив себе, что, если сейчас он прикоснётся ко мне, я не смогу сдержаться. Однако сегодня Дуайт пришёл ко мне с другими намерениями. Усевшись в изножье моей кровати, он закатил рукав своей рубашки. Я вздрогнула, хорошо зная, что за этим последует.

Я с детства не переносила уколов и вообще вида иголок, и Хэнк, разумеется, отлично об этом знал. Он достал из кармана уже заправленный шприц, а я попыталась отвести глаза. Странно, что меня всё это по-прежнему цепляло, ведь необходимость смотреть на иглу, вводимую под кожу, была самой меньшей из зол.

- Не отворачивайся, сука, - довольный произведённым эффектом, сказал Хэнк, и я подчинилась, хотя бы чтобы избежать очередных побоев. Я боялась, что хотя бы один удар сможет вновь убить моё желание сбежать отсюда. Я с максимально бесстрастным выражением лица наблюдала, как тонкая игла протыкает и без того испорченную бесчисленными уколами кожу. Прошло несколько минут, прежде чем Хэнк снова заговорил - я знала, что наркотик начал захватывать его сознание. - Как здорово, что ты здесь, детка, - начал он, поглаживая мою лодыжку. Мне удалось подавить дрожь - упаси Господи, если Хэнк бы воспринял её за зарождающееся желание. - Лежишь тут, такая красивая, а они все думают, что ты гниёшь на кладбище. Ловко вышло, да? Вот как я отобрал тебя у твоего муженька. - Он хрипло захохотал, рука двинулась выше по моей ноге, и я изо всех сил напряглась, чтобы не двинуть ему этой самой ногой. - Ты теперь будешь всегда только моя, детка, только моя… - Его безумный смех всё не смолкал, ладонь практически добралась до штанины моих шорт, но неожиданно хохот превратился в надсадный кашель - и в следующую секунду Хэнка стошнило прямо на ковёр, и он повалился вниз.

Я взвизгнула и чисто по-женски подобрала колени к груди. А Дуайт лежал лицом вниз, силясь подняться, пока он продолжал блевать. В какую-то минуту меня охватило жестокое желание наступить ногой на его лопатки, чтобы он задохнулся в собственной рвоте и ворсе ковра, но всё происходило само собой - и хорошо, потому что моя совесть могла бы сыграть со мной злую шутку когда-нибудь потом, когда воспоминания о проведённых в этом месте неделях потускнеют - если такой момент действительно мог бы произойти. Хэнк продолжал кашлять, в комнате повис кислый запах блевотины, а я расширившимися глазами наблюдала за его содрогающимися плечами. Прошло какое-то время, и он упал лицом вниз и затих. Я просидела ещё несколько минут, не отрывая взгляда от коротких тёмных волос на затылке Хэнка. До меня медленно доходил смысл случившегося, и, когда я поняла, что всё-таки произошло, и осознала свою свободу, я даже испугалась. Преодолевая отвращение, я ногой перевернула Хэнка лицом кверху. Голубые глаза со зрачками-бисеринками невидяще уставились в потолок.

Не теряя ни минуты, я вскочила с постели и рванулась к двери своей темницы. Она оказалась, конечно, заперта, но я знала, что ключ Хэнк всегда носил с собой. Несмотря на то, что лежащий на ковре труп был испачкан в блевотине, я не испытывала никакого дискомфорта, шаря по карманам куртки Дуайта. Когда-то я ужасно боялась мертвецов, но не теперь. Только сейчас я осознала смысл давно сказанных мне мамой слов: “Мёртвых бояться не стоит, стоит бояться живых”. Человек, который причинил мне столько вреда, после смерти совсем не казался опасным…