Хотя точных сроков своего здесь пребывания я назвать не могла, всё же понимала, что времени прошло не так уж и много. И хотя я не очень-то и рассчитывала на ответы Дуайта, он поразил меня, охотно их предоставив.

- Тебя действительно объявили пропавшей без вести, - с видимым удовольствием поведал он, - но твоё тело очень быстро было обнаружено неподалёку от того места, где заглохла твоя машина.

- Моё… тело? - с ужасом переспросила я, осознавая, что, скорее всего, вместо меня обнаружили чей-то чужой труп. И эта мысль принесла мне жутковатое облегчение от того, что выход всё-таки оставался. - Но ты просчитался, ты понимаешь? Есть ДНК-экспертиза. На худой конец, стоматологическая проверка. Неужели ты об этом не подумал? - всё ещё возвышаясь на кровати, я смотрела на сидевшего на корточках Хэнка с превосходством. Но мой победоносный взгляд довольно быстро потух.

- Никакая стоматологическая проверка, - хищно усмехнулся Хэнк, - не сможет что-то обнаружить, если челюсть настолько повреждена. У твоего трупа, детка, вместо нижней части лица - месиво из костей. А что касается ДНК… знаешь ли ты, как сложно взять материал для исследования из обугленных костей? Или я не упомянул, что тебя нашли всю сожжённую? Только то, что ты пропала, и сходное строение позвоночника, и позволило твоей семье признать тебя мёртвой. Кстати, они сделали это, не особенно сопротивляясь. Смотри, я тут принёс тебе кое-что ещё.

На кровать передо мной легла обычная папка-скоросшиватель, и я дрожащими пальцами открыла её. Внутри оказались… фотографии. Фотографии с моих похорон.

Я растерянно смотрела на результаты скрытой фотосъёмки, где мои родители, как будто постаревшие на много лет, держали друг друга за руки, ища поддержки в своей второй половине. На одном из снимков удалось запечатлеть искажённое страданием лицо матери, и я почувствовала, что в моё сердце всадили иголку. Гарри… Гарри выглядел так, словно стоит на ногах лишь благодаря поддержке Фреда. Если бы в ту минуту я не была так напугана фотографиями, наверное, я обратила бы внимание на то, что мой муж - мой вдовец! - совершенно не стесняется других людей (а пришедших отдать мне дань памяти оказалось удивительно много) в своём горе, и горе это настоящее, искреннее, так не вяжущееся с тем, что наш брак был всеобщим обманом! Но тогда я только продолжала с каким-то странным чувством дикого, неестественного любопытства и неправильности происходящего разглядывать фотографии своих похорон, и с каждым новым снимком как будто бы действительно умирала. Съёмка явно велась тайно, как будто из чьей-то сумки. Мои подруги, обнявшись, плакали, и жених Ванессы придерживал за плечи и свою невесту, и Глорию, небесная красота которой, казалось, померкла в одночасье. Я заметила, что на похоронах не было Эвелин. Разумеется, заметила, ведь всю папку я пролистывала со страхом и скрытым желанием увидеть своего ребёнка хотя бы на этой странной фотосъёмке.

И ещё одного человека я так и не увидела на фотографиях.

- Почему не было моей кузины? - впервые я назвала так Катриону вслух, и увидела, как поморщился Хэнк.

- Не поверила, - неохотно сказал он, - что тельце твоё. Ну, знаешь, поссорилась с мужем и запретила что-то объяснять твоей дочке. Хотя это ничего не меняет.

Будто подтверждая его слова, передо мной оказалась последняя фотография из папки - совсем другая, определённо сделанная явно, а не тайно, как предыдущие. На ней была запечатлена простая плита посреди ухоженной зелёной травы - такой яркой, что это никак не вязалось с умиранием и последним пристанищем, - окружённая цветами, с надписью:

HAYLEY MICHELLE SOUTHWOOD

17 Apr 1993 - 30 Jan 2013

beloved daughter, mother and wife

Я смотрела на фотографию с ощущением того, что это всё неправильно и не по-настоящему. Не может быть над чужой могилой этой плиты с моим именем на ней. Просто не может. Я же не умерла на самом деле! Но все думали иначе. Я была похоронена. Моя Эвелин осталась без матери, родители потеряли единственную дочь, а муж овдовел. Я подняла на Хэнка тяжёлый взгляд и, изловчившись, толкнула его ногами в грудную клетку, умудрившись при этом не издать ни звука, хотя мне хотелось визжать и рвать на голове волосы. Вскочив с постели, я кинулась в сторону двери, но не успела даже двух шагов сделать: Хэнк схватил меня за лодыжку и потянул на себя, так что я упала лицом вниз и ушибла руку, машинально использованную в качестве защиты от перспективы разбить нос.

Хэнк захохотал, и, Господи, это был смех сумасшедшего. Он притянул меня к себе; до того казавшийся пушистым ковёр оказался на деле жёстким, и я почувствовала, как стёсываю об ворс кожу. Хэнк перевернул меня, и его лицо нависло над моим, так что я принялась отбиваться.

- Придётся всё-таки вернуть наручники на место, - не обращая внимания на моё сопротивление, словно бы мои удары (я колотила его руками, не особенно понимая, что делаю) были лишь щекоткой, сказал Хэнк. Некоторое время он ждал, пока я успокоюсь, а потом перехватил мои запястья одной рукой, а другой полез под подол сарафана. Я снова постаралась вывернуться. Безуспешно.

- Убери от меня руки, - прошипела я, когда надетое на меня Хэнком же бельё поползло в сторону коленок. До меня так и не дошло, как смел он ранее надругаться надо мной; мой мозг словно бы отказывался принимать тот факт, что я оказалась изнасилованной. Но допустить этого снова я не могла.

- Что меня в тебе всегда нравилось, - игнорируя мои слова, протянул Дуайт, - ты умудряешься сохранять свою гордость даже в самые неприятные моменты. Это твоё надменное выражение лица, приказной тон. Не представляешь, как это возбуждает, Браун.

Словно в подтверждение его слов я с отвращением ощутила, как его член ткнулся мне в бедро. Меня затошнило.

- Саутвуд, - выплюнула я, - моя фамилия Саутвуд, ублюдок.

Что разозлило его больше, я не знала - обращение “ублюдок” или же то, что я напомнила о своём замужестве, но неожиданно он вскочил на ноги, нагнулся и больно потянул меня за ушибленную ранее руку. Нетвёрдо встав на ноги, я тем не менее вскинула голову, глядя на своего мучителя в упор, зачем-то бросая ему вызов. Прежде, чем я успела сказать хоть слово, на мою скулу обрушился мощный удар, и я упала на кровать.

- Твоя фамилия, - презрительно кривя лицо, которое мне когда-то казалось красивым, сказал Хэнк, глядя на меня сверху вниз, - теперь уже никак, детка. И я буду называть тебя так, как мне заблагорассудится. Ты поняла меня?

Лёгкое платьице оказалось сорванным, а мои бёдра - раздвинутыми. Странно, что я ещё пыталась сопротивляться, но моя хрупкость в сравнении с силой находящегося под наркотическим стимулятором Хэнка ощущалась особенно остро. Ему хватило лишь впиться рукой в моё плечо, чтобы пригвоздить меня к кровати и лишить способности двигаться; другая рука прижимала к постели мою ногу, а своим бедром он больно упирался в моё. Член жёстко толкнулся в моё сухое лоно, и я с трудом подавила крик. Да, это было больно, до такой степени, что у меня темнело в глазах от ощущения того, что меня разрывают на части, и хотя в прошлый раз мой мозг сжалился надо мной и я ничего не осознала, теперь я понимала всё. Однако же в тот момент чувство обиды, непонимание того, как это могло случиться со мной и нежелание демонстрировать свою слабость хрипло дышащему над моим ухом мужчине заставили меня сдержать рвущиеся из груди крики, которые грозили огласить комнату с каждым его движением.

В конце концов всё было кончено; Хэнк скатился с меня, а я всё так же лежала в неудобной позе, отвернув лицо.

- Раньше ты подо мной визжала, как кошка, - деловито заметил мужчина, протягивая ко мне руку. Его пальцы впились в мой подбородок, и он насильно повернул меня к себе. - Что, хочешь домой к муженьку? Сука.

Он поднялся, поправляя одежду, и, не оборачиваясь, сказал:

- Тебе придётся смириться с тем фактом, что ты теперь принадлежишь мне. Безраздельно.

Я ничего не сказала, наблюдая, как он покидает комнату, но пообещала себе, что он никогда не сумеет меня сломать.