Социальный педагог из западноберлинского района Нойкельн, когда-то участвовавший в уличных боях, неожиданно для всех стал профессором педагогики в Потсдаме; болтливая журналистка постмарксистского направления перешла из Tageszeitung в бывшую столичную газету Социалистической единой партии Германии на должность заведующей отделом. Какой-то несостоявшийся профессор был назначен в той же газете редактором отдела мнений. Безработные социологи, прежде избегавшие «отношений капиталистической эксплуатации», исцелялись от своих предубеждений на востоке: они просачивались даже в Управление федерального уполномоченного по документации бывшего МГБ ГДР. Персонаж, зарабатывавший на жизнь массажем, получил профессуру в Эрфурте. Энергичный боец из ССНС обрел позднее профессиональное счастье в многоэтажном деловом центре в Мекленбурге. «Левые» западноберлинские учителя, двадцатью годами раньше нахваливавшие «революционную профессиональную практику», бросили своих трудных учеников на произвол судьбы и отбыли в бранденбургское министерство образования.

Проигравшие «революццеры» так и не сумели осуществить свою мечту о перевороте в обществе благоденствия. Теперь они извлекали выгоду из переворота, который совершили другие. Одного этого было достаточно, чтобы смотреть свысока на жителей ГДР. Более того: марксистские выученики 68-го постепенно расставались со своей терминологией, далекой от реальности. Йошка Фишер опубликовал книгу «Левые силы после социализма» лишь в 1992 году. Вместо основных и неосновных противоречий, вместо труда и капитала он и другие левые, за неимением свежих идей, начали говорить о гражданском обществе. Пусть с опозданием, они все же открыли для себя преимущества социального расслоения и осознали: в единстве может быть и глупость[37].

Именно в этот момент в историю Западной Германии ворвались новые граждане из восточных земель. Они ориентировались на ценности, среди которых выросли: трудовая бригада, боевая рабочая дружина[38] и коллектив жильцов. Сложные мысли они нередко выражали с помощью марксистских формул. В политических дискуссиях снова замелькали старые понятия: интересы капитала, производственные отношения, империализм, историческая закономерность. Западные левые отвергали этот избитый лексикон с отвращением. Восточные немцы держали перед ними зеркало, в котором, если не отворачиваться, можно было сразу увидеть, насколько тоталитарным было прежнее мировоззрение бунтарей. Это лишь усиливало в них желание отмежеваться.

Показательным примером может служить Томас Шмид. В 1990 году бывший участник франкфуртского движения кое-как перебивался временными грошовыми заработками, но уже в 1993-м был назначен главным литературным редактором восточноберлинской газеты Wochenpost, а потом и заместителем главного редактора этой газеты. Таким образом, он вступил на журналистское поприще в нежном сорокашестилетнем возрасте. Сегодня Шмид – главный редактор газеты Welt. Ничего не имею ни против самой должности, ни против работодателя. Меня интересует лишь одно: почему Шмид комментировал воссоединение Германии столь высокомерным тоном; почему в 1991 году, говоря о своих соотечественниках из ГДР, сурово констатировал, что их «в сущности, не коснулись новые демократические веяния, – напротив, во многом это люди, которые еще не пришли к демократии, к гражданскому обществу»[39].

Само название опубликованной в 1990 году книги Шмида «Похороны за государственный счет. О гражданском обществе» («Staatsbegräbnis. Von ziviler Gesellschaft») выдает в нем демократа «последнего часа» и претендента на незаслуженное наследство. Он явно завидовал скорой победе, одержанной жителями ГДР: «Режим не был поставлен на колени, не было упорной борьбы. […] Народ не вступил в ближний бой с рушащимися под его напором государственными институтами. Он не оказывал на эти институты давления и не сталкивал их друг с другом, не отвоевывал территорию шаг за шагом, неся время от времени потери, – люди попросту хлынули на улицу, образуя физическую массу»[40].

Так Шмид попрощался со своими былыми воинственными фантазиями, рассказывая о современных понедельничных демонстрациях[41] в ГДР. В отличие от Йошки Фишера, выступившего в роли уличного бойца, он показал себя подстрекателем. В 1970 году на заводе «Опель» в Рюссельсхайме он, бывший тогда так называемым постоянным членом группы «Революционная борьба», хотел поставить «вопрос о власти», плохо сообразующийся с ценностями гражданского общества. Позже Шмид стал редактором и автором журнала «Автономия. Против общества фабрик» («Autonomie – Materialien gegen die Fabrikgesellschaft»). В 1975 году на страницах этого журнала он ностальгически вспоминал Великий четверг 11 апреля 1968 года, когда 23-летний подсобный рабочий Йозеф Бахман произвел роковые выстрелы в Руди Дучке, и писал о том, как во всей стране студенты, «школьники, ученики на предприятиях, молодежь в самом широком смысле» «в прекрасные пасхальные дни 1968 года вступили в уличную борьбу». Напомню: эти «прекрасные» события привели к тому, что два человека лишились жизни. Шмид же вколачивал в головы читателей: дело идет о «разрушении буржуазного общества», о создании «альтернативной власти», о «революционном процессе», который должен быть «разлагающим, разрушительным, негативным».

Подобное тогда писали многие, а в 1977 году Шмид уже покончил со своим революционным громыханием. Впоследствии он сделал немало для смягчения левой идеологии.

Но нельзя умолчать о том, что мирных революционеров 1989 года – Фолькера Брауна и лейпцигских пасторов – он чернил со своих прежних позиций, определявшихся культом насилия. Ему пришлось не по вкусу «тихое», «старомодное стремление к свободе и ответственности», проявленное людьми, которые, подготавливая ликвидацию ГДР, действовали человечно и осмотрительно[42]. Союз «и» между словами «свобода» и «ответственность» Шмид выделил курсивом. В 1975 году он проповедовал, что современному революционеру не следует возиться с проектами «постепенного обновления старого общества», поскольку революционеры «отрицают понятие ответственности»[43].

Поколение-68 заполняет мемуарами ветеранов – и апологетическими, и самокритичными, – целые книжные полки. Среди них встречаются замечательные сочинения: можно выделить книгу Герда Кенена «Красное десятилетие» («Das rote Jahrzehnt»), а также работы Вольфганга Краусхаара. Но все они опираются преимущественно на листовки, брошюры, книги и протоколы, которые были созданы деятелями леворадикального прорыва. Возражения былых противников, какими бы они ни были – неуклюжими, умными, злобными, дельными, нацеленными на компромисс, – авторов этих воспоминаний не интересуют[44].

Хотя в Германии действует тридцатилетний запрет на обнародование служебной документации, ссылки на эту норму можно считать отговоркой. В конце концов, некоторые важные источники – речи политиков, которые несли ответственность за решение проблемы, и настоятельные призывы, с которыми в 1967 году выступал Рихард Левенталь[45], – были опубликованы очень быстро. Уже десятки лет доступны многие ценные личные архивы, а с 1998 года – и правительственные документы, относящиеся к интересующему нас периоду.

Иначе обстоит дело со свидетельствами многих тогдашних активистов. Так, Гретхен Дучке-Клоц, вдова Руди Дучке, передавая в 1985 году архив мужа в Федеральный архив, наложила на его использование третьими лицами бессрочный запрет. Опубликованные ею дневники Дучке изобилуют бесчисленными, толком не обоснованными купюрами, которые по большей части служат не законному желанию оградить частную жизнь от внимания посторонних, а приукрашиванию действительности.