Атака северского князя была настолько стремительной и неожи-данной, что ни Изяслав Давыдович, ни воевода Шварн не успели даже отдать нужные распоряжения, как все их воинство смешалось и пере-путалось, все больше и больше поддаваясь паническому ужасу от про-исходящего. Кинулись к отступлению, но обоз перегородил спаситель-ный путь. Многие возницы, как и охрана обоза, были убиты в первые мгновения нападения и уже не могли управлять уставшими лошадьми, остановившимися как вкопанные на одном месте и лишь тревожно по-водившими чуткими ушами, да косившими большими лиловыми глази-щами. Мало кто из черниговских ратников и берендеев пытался дать организованный отпор. Редкие единицы да десятки. Большинство дума-ло лишь о собственном спасении, бестолково мечась на узком простран-стве лесной дороги. Но куда бы они ни торкнулись, всюду натыкались на острые жала копий, разящие удары мечей и боевых топоров.

Святослав, мужественно сражавшийся в первых рядах атакующих, был ранен вражеским копьем в руку в самом начала боя. Однако, не обращая внимания на рану, он продолжал сражаться, воодушевляя сво-им примером собственных дружинников, подавая им образец стойкости и доблести, что, в конечном счете, и сыграло немалую роль в одержан-ной победе. Злость на коварных двоюродных братьев, князей чернигов-ских, и обида за брата Игоря, страдающего тяжким недугом и находя-щегося в узилище по воле киевского князя, придавали силы, заставляли забывать об усталости и боли. Подобно черной молнии поражал он вра-гов, носясь в темных доспехах на вороном, почти черной масти, коне из конца в конец по полю брани, то вздымая, то резко, с кратким гортан-ным продыхом, опуская обагренный чужой кровью меч. И только алое княжеское корзно призывным стягом развевалось за его спиной. Полно-стью отдавшийся битве, поглощенный этой битвой, северский князь вряд ли слышал скрежет железа о железо, ржание обезумевших от боли и крови лошадей, предсмертные стоны сраженных воев.

Но вот как-то разом сеча окончилась — уже некому было противо-стоять разгоряченным сражением дружинникам и воям Святослава. Кто смог из воинства черниговского князя вырваться из этой западни и бе-жать, те бежали. Избитые, перепуганные, часто безоружные и бескон-ные. Остальные же — и их было большинство — уже лежали черными неживыми бесформенными грудами на взрыхленном множеством ног снегу, алевшем от крови, как от утренней зари. Бородатые черниговские русы лежали вперемешку с берендеями и трупами коней. Иногда в гуще вражеских трупов можно было видеть и павших северцев или курян из дружины Святослава — смерть никого не жаловала — но их было мало. В наступившей тишине то тут, то там слышалось жалобное ржание несча-стных лошадей, получивших смертельные ранения, и тихие стоны пока-леченных воев. Спешившиеся дружинники северского князя и Берлад-ника, немногие половцы хана Турукана, оставшиеся у Святослава, дело-вито обходили место сечи, подбирали своих раненых и убитых, чтобы отправить в обоз, сноровисто, в один удар копьем или топором, добива-ли тяжелораненых воев противной стороны, чтобы не мучались. И тут же без зазрения совести снимали с них одежду вплоть до исподнего — при разделе добычи пригодится, а мертвым она уже ни к чему. Мертвым холод и снег не страшен. Их даже погребать никто не собирался. При-дут полки Изяслава Киевского, захотят — погребут, предадут земле, не захотят — лесные звери да птицы по дебрям растащат. Да так, что через год-другой и костей не сыщешь. Если попадались легкораненые или просто оглушенные, то, приведя в чувство пинком ноги, вязали и отво-дили к обозу, где уже стояли или же сидели прямо на снегу десятки, если не сотни других пленников, черниговцев и берендеев. Ловили не-многих своих и много вражеских коней, оставшихся без седоков, под-бирали попадавшееся оружие, даже стрелы и сулицы из трупов вынима-ли — не пропадать же добру. Стрелы и сулицы потом хозяева, распознав, себе возьмут. А остальное, вражеское, как и любая иная добыча, дос-тавшаяся на рати, будет разделено между воями. Десятая часть всего — князю, десятая часть — воеводам и старшей дружине, оставшееся — меж-ду младшей дружиной и другими ратниками по справедливости. Не ми-нует участи быть разделенным и вражеский обоз со всем припасом. Та-ков уж веками устоявшийся обычай. Окажись победа на стороне Изя-слава Давыдовича и воеводы Шварна, последние бы поступили точно таким же образом, разделив имущество побежденных. Однако на этот раз воинское счастье оказалось на стороне гонимого судьбой и сильны-ми врагами северского князя.

В результате короткой, но жестокой сечи воинство Изяслава Давы-довича было почти полностью истреблено. Мало кому из черниговцев и берендеев довелось уцелеть и не попасть в плен. Лишь самому Изяславу Давыдовичу да воеводе Шварну с десятком телохранителей и старшей дружиной удалось, бросив на произвол судьбы расстроенные полки свои и младшую дружину, позорно бежать с поля боя.

Сражение это случилось в лето 6654 от Сотворения мира, в 16 день января месяца.[106]

Спешившись со своего вороного, тяжело поводившего вспотевши-ми боками и парившего, словно большой воинский котел на жарком пламени костра, Святослав Ольгович, едва отошедший от горячки и напряжения боя, нервно оглядел поле сечи. Конечно, победа радовала. Еще бы не радоваться ей! Но смутное чувство какой-то внутренней тре-воги, душевной боли нет-нет да кольнет. Ведь на заснеженной лесной опушке и дороге лежали не пришлые враги, а свои же русичи, черни-говцы. Возможно, некоторых из них князь знал, когда жил в Чернигове с братом Всеволодом, с некоторыми когда-то о чем-то разговаривал.

«Что же мы за звери такие лютые и ненасытные, что не можем жить без того, чтобы не убивать себе подобных, — размышлял князь, между тем, как его лекарь-костоправ спешил сделать ему перевязку по-раненной руки. — Впрочем, звери так не поступают. Даже волки не уби-вают волков… без нужды. А мы, люди, запросто. И ни кровь родная, ни крест остановить нас не могут».

Если 1146 год по Рождеству Христову для северского князя закон-чился его изгнанием из родных вотчин в Вятичи, то наступавший 1147 год ознаменовался победой. На Руси говорят, как год встретишь, так и проводишь. Начало года было встречено сдержанной радостью обре-тенной победы, за которую было плачено не так уж и много — всего около десятка павших воев из младшей дружины. Теперь можно было надеяться, что и дальше судьба будет благосклонней к князю северско-му. Повеселел не только Святослав Ольгович, но и все его семейство, старшая и младшая дружины. То тут, то там слышались соленые шутки воев, а ранее все были молчаливы и задумчивы. Даже наступающие крещенские морозы уже не так страшили, как раньше.

Переночевали в тепле Карачева, отворившего без лишних споров и разговоров свои врата перед Святославовым воинством. Обогревшись и подкрепившись горячей пищей, оставив там часть пленных ратников черниговского князя и своих раненых в сече дружинников, двинулись дальше. Ибо Святослав знал, что к городу приближается дружина вели-кого князя, поэтому не стал испытывать судьбу и покинул град. Уходя, наказав местному посаднику брани с киевским князем не иметь и город уступить без обороны и боя.

«Все равно этот град будет моим, — пояснил Святослав свое реше-ние, — а так и град сохраните, и сами живы останетесь».

Не успел последний десяток Святославовой рати скрыться за пово-ротом дороги, ведущей к Козельску, как с противной стороны к Караче-ву подошли полки Изяслава Мстиславича, к которым по их приближе-нии пристали расстроенные остатки черниговской дружины Изяслава Давыдовича и уцелевшие берендеи воеводы Шварна.

Великий князь внешне показывал свое расстройство по поводу по-ражения Изяслава Давыдовича, даже принародно сочувствовал ему, но в душе радовался, что выскочке и коварному человеку, наконец-то, как следует дали по соплям. Да еще как дали! Возможно, потому Изяслав Мстиславич и был благосклонен к вышедшим ему навстречу с хлебом-солью карачевцам, не разрешив грабежи и погромы в этом граде, забрав лишь личное имущество князей Игоря и Святослава. Даже раненых дружинников Святославовых не позволил обижать, заявив, что уважает ратную доблесть, даже если эта доблесть врага.