Великий князь не был слеп и прекрасно видел, как его распоряже-ния не нравятся черниговским князьям, как от его похвалы северским дружинникам коробит Изяслава Давыдовича. Но поступал так, как счи-тал нужным, а еще больше, чтобы позлить своих незадачливых союзни-ков, к которым большого доверия не испытывал. Ибо, изменивший раз, в другой раз изменит еще быстрее и коварнее. Не желая напрямую столкнуться с дядей Юрием Суздальским, к пределам которого поспе-шал гонимый им и его союзниками Святослав, он заявил Давыдовичам, что дальше преследовать изгоя не станет. «Видите, я ныне учинил все, что вы желали: всю вотчину Ольговичей забрав, отдал вам, пожитки Игоря и Святослава, их рабов поровну разделили. Теперь мне до Свято-слава нет более никакого дела, а потому желаю в Киев возвратиться. Вы же вольны поступать как знаете».

Сделав такое послание, киевский князь с сыном Мстиславом оста-вил Карачев и повел свои дружины восвояси. Но не через Трубчевск и Новгород Северский, а через Кромы на Курск, так как в Курске Изяслав решил посадить на княжеский стол, принадлежавший ему самому в конце далеких уже двадцатых годов, когда он только начинал княже-ский путь, сына Мстислава. Давыдовичи же, посоветовавшись между собой, решили сами дальше преследовать бывшего курского и северско-го князя и направились с черниговскими дружинами в Брянску. Но их общий племянник Святослав Всеволодович с ними не пошел, оставшись со своей дружиной в Карачеве. Время от времени этому юному князю становилось жалко своего дяди, лишенного всего, в том числе и по его «милости». Поэтому он, не ссылаясь с Давыдовичами, решил помирить-ся со Святославом Ольговичем и подыскивал для этого подходящий случай. Когда же Давыдовичи со своими воинами удалились от Караче-ва, Святослав Всеволодович послал дяде послание, предлагая тому мир на условиях, что тот не станет отбирать удела у племянника, и свое по-средничество в примирении с великим князем.

Сведав об этом, Святослав Ольгович поделился радостным извес-тием со старым воеводой своим, Петром Ильиным:

— Хорошо, когда у врагов согласья нет. Можно и вздохнуть с об-легчением, и расслабиться немного, а то уже каждого куста пугаться начал.

— Смотри, не расслабься так, как расслабился Изяслав Давыдович, — строго прошамкал старец. — А еще поглядывай с опаской на своего воеводу Берладника. Что-то в последнее время он мне не нравится… Замечать начал, как бегают у него глаза. Все больше прячет очи он-то… Не к добру это…

— Иван-то? — рассмеялся старческой подозрительности Святослав. — Зачем пустое баять![107] Иван и совет умный даст — платы не потребует, да и сражался с Изяславом, сам знаешь, бесстрашно. А что не нравится, так это он не девица, чтобы мужам нравиться, а ты, воевода, чай, не жених, — беззаботно пошутил он.

— Дело-то, конечно, хозяйское, — стоял на своем воевода, — но по-опасайся, князь, оставаться с ним один на один… да спиной к нему не поворачивайся. Сердце мое — вещун. Ноет, что-то недоброе чувствует…

«Блажит старик, — не придал Святослав тогда особого значения словам старого воеводы, — всюду ему измены да коварства мерещатся. Видать, совсем не жилец на этом свете».

И зря не придал. Когда он с небольшой дружиной (большая часть дружины, обоз и княгини находились в Козельске) стоял на реке Осетре, то князь и воевода Иван Берладник вдруг напал на него с двумя сотнями своих головорезов, захватил безоружного врасплох и потребовал выкуп.

Злясь на коварного Берладника, а еще больше на самого себя, что не прислушался к словам воеводы Петра, подчиняясь вынужденным обстоятельствам, Святослав Ольгович был вынужден отдать предателю и лихоимцу 12 гривен золота, 200 гривен серебра, полсотни кун и сотни две векш или, по-иному, рез.[108] Словом, все, что было в княжеской казне на тот час. Не становиться же, на самом деле, пленником этого галицкого изгоя и искателя приключений?..

— Это плата за мою безупречную службу, — деля добычу между своими клевретами[109], надсмехался Берладник, чувствуя свою безнака-занность и упиваясь ею.

— Что ж, князь, — ответствовал Святослав на то, — бери сию плату за свой труд «великий», но помни, что долг платежом красен. И я не люб-лю быть в должниках, всегда стараюсь долги сполна возвращать…

— Не пугай — пуганый, — огрызнулся Берладник, услышав откро-венную угрозу в словах северского князя. Свистнув по-разбойничьи, вскочил на коня и ускакал со своей сотней. Уже давно он тайно вына-шивал намерение отправиться в Смоленск к князю Владимиру Мсти-славичу; вот и осуществил.

Вскоре к преданному в очередной раз, а потому, обиженному и обескураженному Святославу подошел Иванко Юрьевич с тремя сотня-ми воинов — белозерских латников. Не долго пришлось ему княжить в Курске — турнули, вышибли его оттуда Изяслав Мстиславич с сыном Мстиславом Изяславичем.

— Цел ли город? — поинтересовался Святослав первым делом. Не хвастаться же своей бедой и отчасти глупостью.

— Цел, — усмехнулся криво Иванко. — Что с ним сделается. Курчане, как прознали, что к граду приближается их бывший удельный, а ныне великий князь с сыном, то, собрав вече, решили город от него не оборо-нять, так как опаски от него не видели, о чем мне прямо и заявили.

— А ты?

— А что я? — вопросом на вопрос ответил князь Иванко Юрьевич. — Я выслушал их речи и согласился с их доводами. Града мне было не удержать. Так чего же понапрасну подвергать город разрушению, а рат-ников — смерти да увечьям… Вот и покинул град. Буду жив — покняжу еще, а не даст Господь жизни — так на нет и суда нет. Сам-то как?

Пришлось Святославу делиться с союзником своей печалью.

— Догоним злодея! — загорелся Иванко, забыв о том, что ратники его и кони уже устали и нуждались в отдыхе.

— Попытаемся, — без особого энтузиазма согласился Святослав.

Кинулись по еще свежим следам, нахлестывая уставших лошадей, но до вечера не догнали, пришлось возвращаться ни с чем. Вскоре Иванко, сильно простывший во время похода, разболелся так, что при-шлось идти в ближайший город, Пултеск. И, несмотря на то, что Дедо-славлю грозили взятием Давыдовичи, Святослав, верный союзническо-му обязательству и человеколюбию, остался с больным Иванкой, позво-лив Давыдовичам захватить Дедославль.

Как ни старались местные врачеватели, отпаивая Иванка травяны-ми отварами, настоянными на меде, барсучьим и медвежьим жиром, паря часами в жарко истопленной баньке, спасти не смогли. 24 февраля, в понедельник, Иванко Юрьевич к полудню тихо отошел в мир иной.

Святослав, плача над телом своего союзника, приказал послать гонцов с этим скорбным известием к Юрию Владимировичу Суздаль-скому и его сыновьям Борису и Глебу, находившимся поблизости: вое-вали землю рязанских князей, мстя Ростиславу Ярославичу за его про-шлогодний погром окраин княжества. Борис и Глеб прибыли на сле-дующий день и, взяв тело брата своего, повезли его в Суздаль для по-гребения.

Святослав Ольгович, искренне оплакав потерю союзника, тесни-мый дружинами Давыдовичей, отошел к верховьям Оки и стал лагерем в устье Поротвы, у города Любенска. Сам он стоически переносил все невзгоды и трудности походной изгойнической жизни, обрушившиеся на него после неудачного вокняжения в Киеве брата Игоря, который, по слухам, томился уже в киевском монастыре святого Георгия. Но быв-шему северскому князю было больно смотреть, как вместе с ним муча-ются подвергшиеся такому же гонению, как и он, его и Игорева супруги и дети. Хотя сыну Олегу и шел тринадцатый год, и ростом Господь его не обидел, но он оставался все же отроком, нуждающимся в постоянной заботе и тепле. Заботы, возможно, ему и доставало — постоянно нахо-дился рядом с отцом, а вот тепла, когда приходилось сутками не слезать с коня — вряд ли…

В Любенске отыскали Святослава Ольговича посланцы суздаль-ского князя с письмом, написанным лично для него Юрием Владимиро-вичем.