— Понятно, — почти не разжимая уст, протянул князь. — Продол-жай. — Но прежде чем тиун стал говорить далее, князь, не сдержав оби-ды, обмолвился: — Однако братья мои и племянник никак не насытятся, никак чрева свои алчные не набьют, все им, убогим, мало… Видать, про таких, как они сказано, что очи завидущие, а руки загребущие…
— Воистину, — поддакнул князю Берладник.
— …Из погребов и кладуш[102] взято 500 берковец[103] меда и 80 корчаг[104] больших вина, не считая малые, — продолжил после вынужденной паузы перечислять расхищенное имущество тиун, знавший княжеское имуще-ство чуть ли не до нитки и иголки.
— Еще что? — мрачно спросил князь, не ожидая ничего хорошего от ответа, но желая знать подробности.
— Еще построенную тобою церковь Вознесения Христова пограби-ли, — продолжил тиун. — Утварь серебряную забрали, два сосуда и ка-дильницу, книги, в том числе Евангелие, серебром окованное…
— Мой дар… — глухо, с надрывом вымолвил, поясняя окружающим, Святослав. Те моча кинули головами в знак того, что согласны и пони-мают.
— Еще одежды, шитые златом, колокола медные и бронзовые, ризы серебряные с икон…
— Все?
— Нет. Еще 700 челядинцев твоих великому князю отдано было. Прочее же имущество войску отдали.
— Теперь все?
— Теперь, кажись, все, княже.
— Сами как спаслись? — взглянул строго князь на одного и другого.
— Так Изяслав Мстиславич отпустил, — поспешили с оправданием оба. — Своего посадника, своих тиунов назначил, а нас отпустил… Иди-те, сказал, куда хотите… Даже коней взять разрешил. Вот мы и приеха-ли сюда…
— О чем еще говорил Изяслав вам?
— Да больше ни о чем.
— В Путивле задержатся или сюда пожалуют? Не слыхали?
Святославу важно было знать о дальнейших действиях киевского князя и его подручных, потому он и задал этот вопрос. От того, каков станет ответ, зависело многое.
— Кажется, пойдут сюда, — неуверенно начал Наум. — Ратники так похвалялись…
— Я то же самое слышал, — ввернул свое слово до сей поры мол-чавший конюший Тихон.
— Еще бы им, вражьим детям, не похваляться, — не сдержался князь и, наполняясь гневом, стал перечислять убытки, причиненные его гони-телями: — Имения Игоря и мои все побрали… Дом Игоря, который тот совсем недавно построил, сожгли… Храм святого Георгия, выстроен-ный опять же стараниями Игоря, разрушили, предали огню… Все стада наши побрали; вина, меды, снедь всякую из погребов растащили… На гумнах 900 скирд жита, как безумные, сожгли; даже железо, медь, что было в кузнях наших, и то побрали, не могли расстаться, чтоб им всем пусто было во веки веков!
Возмущенно зашумели и собравшиеся в гриднице, видя, что князь опрос закончил и дал волю своему гневу.
— Ладно, мужи, успокойтесь, — поднял десницу вверх князь, призы-вая думцев своих к порядку. — Что теперь против ветра кричать — только горло студить! Давайте думу думать, как нам поступать дальше? Обо-ронять ли сей град или оставить его и искать счастья в ином месте?
— Думаю, что града нам не удержать, если сам великий князь со всем войском придет, — заявил Иван Берладник. — Пообещает на крест-ном целовании горожанам града не рушить, те и уйдут со стен по до-мам. Одной же дружиной нам и полдня не продержаться! Придется са-мим, до прихода киевского князя, оставить город, чтобы без спешки и суматохи.
Разумность его слов была очевидна, поэтому противников у него и не нашлось.
— Тогда, может, к Курску пойдем? — предложил Иванко Юрьевич, которому не терпелось увидеть свой удельный город. — Через Севск или Глухов… пока пути эти свободны.
— А что, — тут же поддержал его Иван Берладник, — князь Иван Юрьевич правильно говорит: там и крепость не хуже, чем здешняя, если верить очевидцам, — тут же оговорился он, — имеется, и степь Половец-кая под боком… в случае чего можно к хану Турукану или Комосе в вежи[105] скрыться. Чай, не выдадут…
— Мы не русские князья, — оскалился Турукан, — мы родственников не выдаем. Хоть сейчас поехали — гостями будете…
— Все это, князья удалые, не то, — прошамкал старчески воевода Петр. — И Курск — не то, и степь — пустое… Послушайте старика: надо в Вятичи, ближе к князю Юрию Владимировичу ехать. Там и ссылаться с ним проще будет, и помощь от него скорее придет, а при нужде — и в его владениях можно укрыться, переждав лихолетье.
Старый воевода, соратник самого Олега Святославича, хоть и шамкал бесцветными от времени губами, но говорил разумно, поэтому большинство склонилось к его предложению. Курск — град, конечно, крепкий. Но если его возьмут в осаду, то долго зимой без больших запа-сов провианта не усидеть. А что запасы там были скромные, лишь бы жителям до весны и лета продержаться, то знали многие. Ведь все из-лишки еще по осени тиуны и огнищане по указанию князя старались в Новгород Северский перевезти. Да и расстояние от Суздальской земли до Киева куда как длиннее, чем от Киева до Курска. Это тоже немалое обстоятельство…
Поговорив еще некоторое время, решили, что половецким ханам с их воинами пока надо возвратиться в родные вежи, а Святославу Ольго-вичу с боярами и дружинниками, пожелавшими разделить с ним судьбу изгоя, идти к Карачеву, остальным оставаться в городе и сопротивления киевскому князю не оказывать.
— Насильно, княже, никого с собой не бери, — шамкал старый вое-вода. — От них толку будет мало, одна обуза. Не зря же на Руси пого-ворка сложилась, что насильно мил не будешь. А тут вообще речь не о милости, а о жизни и смерти идет. Те же, кто пойдет добровольно, будут верны, и на них сможешь положиться… в трудный час. Не подведут.
— Ты-то сам как? — усмехнувшись заботливости старого воеводы, спросил, подмигнув игриво, Берладник. — Пойдешь или останешься кости свои старые греть у печи? Слышал, на коня уже не взбираешься…
— Я хоть на коня сам уже не вскакиваю, как было в молодые годы, но князя не брошу, — серьезно ответил старый воевода. — Хоть на карач-ках, но поползу за ним. Да и подсадить на коня у меня есть кому… Обу-зой не стану, если не мечом, то словом, советом помогу.
— А, может, воевода Петр, действительно остался бы ты дома? — пожалел старого ратоборца Святослав. — Путь предстоит тернистый, неблизкий да и на дворе не лето, а зима. Замерзнешь еще…
— Не замерзну, сдюжу, — отвечал старик. — Кости мороза не боятся, чай, не сало. А не сдюжу, так я свой век давно уже отжил. Похороните там, где смерть застанет. Только крест не забудьте над могилой поста-вить…
— Что ж, воевода, — не стал спорить со старым воином Святослав, — поезжай, раз решил. Только ты уж лучше живи, не помирай. Сам зна-ешь, от мертвого проку никакого… меньше даже чем от колоды, в кото-рой лежать придется… Одна морока да обуза — грубовато пошутил он. — Так что живи, не помирай.
— Не тужи обо мне, княже, — усмехнулся в ответ выцветшими оча-ми Петр Ильин, — поскрипим еще немного. Не стану для тебя колодой в колоде. Пусть копья мне не метнуть и булавой врага не ошеломить, но словом, которое иногда разит вернее, чем самый острый меч, подсоблю.
Воевода хоть и стал сдавать в последнее время, но умом был све-тел, мыслью быстр, за словом в суму переметную не лез.
На следующий день, князь Святослав, взяв с собой всех своих де-тей, Марию и несчастную супругу Игоря, сопровождаемый Иваном Берладником, Иванкой Юрьевичем и тремя тысячами верных дружин-ников, добрую часть которых составляли курские вои, уже несколько лет служившие ему, отправился в Вятичи, держа путь на Трубчевск, лежавший на полпути к Карачеву.
Трубчевск был небольшим градом, прильнувшим посадом и де-тинцем к обрывистому берегу Десны. Со стороны поля его окружали тесные сосновые боры, березовые рощи и дубравы. С обоих боков — глубоченные овраги-яруги, по одному из которых, на самом днище, в вечной тени, бежал ручей Трубец, воды которого даже в летнюю жару всегда были студены. Княжеский детинец от посада отгораживался еще двумя малыми оврагами, соединенными между собой широким и глубо-ким рвом. Из воротной башни детинца через ров перебрасывался креп-кий бревенчатый мост, который с помощью толстых пеньковых вере-вок-канатов и деревянных блоков-барабанов при любой нужде подни-мался вверх, становясь дополнительной защитой ворот. Если предполье ничем особым примечательно не было — лесами, даже самыми темными, русичей не удивить — то Задесенье поражало своей низменной бескрай-ностью, покрытой лишь кое-где редкими кустарниками, и убегавшей за окоем. В весеннее половодье все это безмерье покрывалось водой и превращалось в темное, пугающее своей высоченной волной море. В летною же пору это было живое изумрудное море лугового разнотравья, служащее прибежищем не только множеству птиц, но и разного зверья. В зимнюю — удивляло слепящей белизной и величавостью.
