— Что будем делать? — собрав в гриднице старшую дружину, спро-сил Святослав думцев. — Как посоветуете мне поступить?.. Давыдовичи, если верить сообщениям доброхотов и соглядатаев, стали имения и дво-ры мои и Игоревы по селам грабить и жечь. Забрали себе стада в триста кобыл и тысячу коней, жита[97] — сколько потребно их войску, а осталь-ное, словно безумцы, лишь бы мне не досталось, сожгли вместе с рига-ми[98] и гумнами[99].
— Перво-наперво, — заговорил глухо, шамкая губами, как-то разом одряхлевший за последнее время — видно, и на нем сказались невзгоды, павшие на северского князя — воевода Петр, — надо своих павших с че-стью земле предать. Негоже мертвякам с живыми рядом находиться. Не к добру то… Затем, собрав оружие на бранном поле, предать земле и вражьих воинов… как-никак, а христиане… Потому и должны посту-пить с ними по-христиански. А оружие их и бронь защитная еще нам пригодится — мертвым оно ни к чему, живым же впору будет…
— Хорошо, — поспешил прервать Святослав старого воеводу. — Все это верно, мертвые должны быть похоронены. Но нам-то, живым, что делать?
— Надо помощи от Юрия ждать. А чтобы она пришла скорее, по-слать к нему еще гонцов, — предложил князь Иван Ростиславич Берлад-ник, спасшийся вместе со Святославом 13 августа в злополучной сечи на Олеговой могиле, и теперь возглавлявший часть северской дружины, выделенной ему Святославом. — И до прибытия помощи стен града не покидать… Таково мое мнение.
Князю-изгою Ивану Ростиславичу Берладнику в эту пору было около 26 лет. Он был высок и строен, словно Прикарпатский бук, и как этот бук крепок и жилист. Как многие русские князья, курчав, но смугл лицом и власами. В больших серых глазах его светился ум, живой и из-воротливый, и удаль, более похожая на безрассудность. По родословной он принадлежал к колену старшего сына Ярослава Мудрого, Владимира Ярославича, и доводился внуком Володарю Ростиславовичу. После смерти отца Ростислава, ему в удельное владение достался Звенигород в Галицком княжестве. До 1144 года от Рождества Христова он относи-тельно спокойно княжил в своем уделе, поддерживая своей небольшой, в триста копий, дружиной стрыя Владимирка Володарьевича, который не очень то удачно воевал с покойным киевским князем Всеволодом Ольговичем. В 1144 году галичане, уставшие от частых войн своего князя, воспользовавшись тем, что Владимирко выехал на охоту и оста-вил свой город без дружины, призвали к себе на княжение звенигород-ского князя, то есть Ивана Ростиславича. И тот, снедаемый честолюби-выми помыслами, принял это предложение, не подумав, в силу своих юных лет, о последствиях. А последствия не заставили себя долго ждать. Владимирко, узнав, что его стол занят племянником, оставил охоту и штурмом овладел столицей своего княжества. Ивану Ростисла-вичу с дружиной в двести человек пришлось бежать в Берлад, город, находящийся на самой южной окраине Галицкого княжества и служив-ший убежищем не только всем отверженным и изгнанным из родных мест искателям приключений, но и разбойному люду. Имея некоторые запасы серебряных и золотых гривен, а также византийские и арабские золотые и серебряные монеты, солиды, динары и дирхемы, он быстро нашел себе новых воинов, которыми пополнил поредевшие ряды своей дружины. Мечом многие из них владели не ахти как, зато кистенем управлялись сноровисто, как заправские станичники-разбойнички. Око-ло года он обретался в Берладе, где и получил себе прозвище Берлад-ник. Но Владимирко пришел с войском к Берладу, и Иван Ростиславич бежал оттуда под защиту киевского князя, где Владимирке его было уже не достать. В несчастном сражении на Ольжичах, галицкий изгой со своей дружиной оказался рядом с северским князем и вместе с ним спасся. Вот он-то и предложил послать к суздальскому князю повторное посольство.
— А вы что скажете? — обратился северский князь к своим дядьям — половецким ханам Осолуковичам, горделиво восседавшим в княжьей гриднице да молча слушавших прочих думцев. — Вы что посоветуете?
— Пока за город держаться, — отозвался старший, Турукан. — Стены спасли раз, значит, и в другой раз спасут. Я так думаю.
— А я думаю, что нам с братом надо в степь ехать, других половцев подымать да сюда приводить, — высказался Комос. Он хоть и был мо-ложе Турукана, но мыслил быстрей и обстоятельней брата. Вот и сей-час его предложение было куда вернее и продуманней, чем краткая фра-за Турукана. Понимал, что долго за стенами града усидеть не удастся: войска киевского князя возьмут град, а там или смерть, или плен.
— Нечего тут поганым делать, — поднялся со своего места отец Еремей, как духовник и первый советник князя, приглашенный Свято-славом на данный совет, — ни в граде, ни в поле у града. Чем нам этакую ораву кормить? Нечем. Тут, дай Господь, чтобы находясь в осаде, самим не околеть с голоду… А станете в поле, то, знаю, начнете обижать наш же люд — уж таковы повадки у вашего народца. Ваши вои обидят, а роп-тать станут на князя… он, де, привел. Поэтому я против, чтобы вы при-водили сюда большую рать. — Было понятно, что священник пытается оградить князя от внутренней дрязги: ни к чему Святославу озлоблен-ность горожан и смердов из окрестных сел. — А если уж чешутся у вас руки христиан пограбить, то не сюда орду ведите, а на Переяславское княжество, оставшееся без князя. Пользы, разумею, больше будет… Хотя какая она-то польза, — обреченно махнул он рукой и рукавом рясы, как большая птица черным крылом, — когда инородцы русские земли зорить станут… Эх, грехи наши тяжкие…
Высказавшись, сел насупившись, как сыч или столетний ворон, весь черный и сумрачно-хмурый.
«Вот тебе и батюшка, — усмехнулся про себя Святослав. — Вроде мирный и богобоязненный, но сказал так, что лучше и не придумаешь. Особенно с нападением на Переяславль. Пусть-ка юнец Мстислав, у которого и молоко на губах от материнской титьки не обсохло, попля-шет, когда узнает, что его княжество разоряется. Неверное, не до моей земли станет… к себе спасать свой удел побежит».
— И то правда, — вслух поддержал он своего духовника, — а призо-вите, дядья мои, половцев своих да на Переяславль и Киев. Пусть князья Изяслав да сынок его Мстислав почешутся, познают по чем фунт лиха.
— Призовем, призовем, — загалдели оживленно Турукан и Комос, радуясь тому, что им разрешили пограбить русские владения, чего раньше строго запрещали. — Поможем тебе, племянничек. Это вы, рус-ские, о родных корнях забываете, а мы помним. Помним — и рады по-мочь!
Обговорив еще несколько вопросов, касающихся защиты города и подвоза продовольствия, Святослав, распустив бояр и воевод, пошел к супруге.
— Что решили? — спросила та, как только он переступил порог ее светелки. — Ровно на заднем месте сидеть или узлы вязать да сухари в дорогу сушить?
— Пока в граде будем, — устало отозвался Святослав. — Но узлы го-товить все же придется… Чувствую, не удержать мне града… Так что, хочешь не хочешь, а готовиться заранее надо. И не только тебе, Мария, но и деткам моим, чтобы не стали лакомой добычей для ворогов… и Игоревой княгине тоже…
— И далеко ли мыслишь бежать? Не в степь ли к дядьям своим?
— Если придется, то и в степь, — отозвался довольно резко и раз-дражительно князь. — Впрочем, мне сейчас не до того. Подремать ма-лость надо, а то от усталости веки сами собой смыкаются, хоть подпор-ки вставляй… Поди, уже трое суток не спал.
— Помочь разоблачиться? — предложила мужу свою помощь княги-ня, оставив каверзные вопросы, так как поняла, что тому сейчас не до расспросов. Простила и резкость.
— Не… так лягу. Кто знает, что случится в следующий час… А так буду одет и при оружии… останется только сон с себя стряхнуть, — по-шутил, широко зевая.
— Ты бы, муж мой милый, попытался с Давыдовичами примирить-ся, — то ли посоветовала супругу, то ли высказала мысли вслух княгиня, — ведь не чужие, как-никак двоюродные, одного деда внуки.
