Великий Новгород не Курск. Куда старше и больше. Но порядки те же, и люди схожие нравом и повадками. Если что плохо лежит, тут же сопрут и глазом не моргнут, если пошли в кабак, то без драки никак. Все разные, но всех их объединяет одно: нелюбовь к московским людям. Все никак не могут забыть той расправы, которую некогда учинил царь Иван Васильевич Грозный. Больше века прошло, а рана та все кровоточит и кровоточит.

Полки Новгородского разряда частично находились в самом Великом Новгороде, частично в Пскове, но больше всего стояли по острожкам на границе с Литвой, Швецией и Польшей. «Значит, не только разбор придется проводить в самом городе, но и по всей границе несение службы проверять, — решил для себя. — Что ж, дело известное, на личном опыте испробованное».

Несмотря на то, что в 1678 году по Рождеству Христову стараниями царя Федора Алексеевича и его дипломатов, в том числе Василия Васильевича Голицына, удалось продлить мир с Речью Посполитой, обстановка между Польшей и Русью из-за Киева и украинского Левобережья была напряженной. Польский король Ян Собеский то и дело заключал сепаратные сделки с крымским ханом и даже «дарил» ему Киев и Украину. Начавшиеся в 1684 году новые переговоры с Яном Собеским о заключении «Вечного мира» закончились впустую. Воинственный король поляков мечтал о реванше и постоянно устремлял свой взгляд на земли Московии, как он называл Московское государство. В связи с этим, хотя на границе пока было без стычек и провокаций, ухо приходилось держать востро.

Но вот Ян Собеский, находясь с польской армией в Молдавии, потерпел страшное поражение от Белгородской орды. Теперь ему стало не до русских земель. Тут, как говорится, не до жиру, быть бы живу… Чтобы не лишиться престола и государства, он стал сговорчивым и подписал (правда, со слезами на глазах) в 1686 году по Рождеству Христову договор о «Вечном мире».

По этому договору к Москве отходили Киев и все потерянные Речью Посполитой по Андрусовскому перемирию земли — Смоленск и Левобережная Украина. Василий Васильевич Голицын, возглавлявший Посольский приказ, мог бы торжествовать. Ведь именно лично им было сделано немало, чтобы добиться «Вечного мира» и закрепить за Москвой земли Украины. Но тут союзники Польши — Франция, Венеция, Священная Римская империя — потребовали, чтобы Московское государство вступило в войну против Османской Турции.

Весной 1687 года Боярская дума приговорила: «Быть войне с Крымом и Турцией. Князю и боярину Василию Васильевичу Голицыну стать во главе русских войск и идти на Перекоп».

Голицын наказ принял и распорядился, чтобы немедленно собиралась рать для похода против Крыма.

Пришло распоряжение Василия Васильевича и в Новгородские полки: «Полкам Новгородского разряду ратных, конных и пеших людей строить и иметь во всякой готовности к воинскому походу!» Кроме того, в помощь ему, Шеину, прибыл воевода князь Даниил Афанасьевич Барятинский.

«Не доверяют?» — поинтересовался у Барятинского. «Почему не доверяют? Доверяют, — ответил тот без лукавства. — Только есть указание: воинских начальников как можно больше в поход отправить. Вот и прислали меня к тебе». — «Что ж, поратоборствуем». — «Поратоборствуем, если на то будет воля Господа и князя Василия». — «Что-то загадками молвишь?» — «К чему загадками, — взглянул резко, испытующе Барятинский. — На Москве был слух, что не с охотой идет в поход Голицын. «Не ко времени», — говорит». — «Раз не ко времени, так ты и не вел бы полки». — «А как не поведешь, коли Софья Алексеевна настаивает да Боярская дума требует — надо же союзнический долг исполнять. Думается мне, что поход сей больше для отводу глаз союзникам будет. Впрочем, кто знает, силы-то собираются нешуточные. Только наших войск около ста тысяч да еще казаки гетмана Самойловича».

Действительно планировалось двинуть на Крым сорок тысяч солдат иноземного строя и стрельцов, сорок тысяч человек московского служивого чина, служилых людей полковой службы и казаков, а также двадцать тысяч копейщиков и рейтар. Все это войско подлежало делению на семь приказов и должно было находиться под единым командованием «Большого полка дворового воеводы, царственных больших и государственных великих посольских дел оберегателя и наместника Новгородского» князя Голицына. Только как всегда: «гладко на бумаге, да забыли про овраги». То дети боярские со своими людьми вдруг в нетях оказались, то дворяне в таком виде пришли, что нищие у церковной паперти лучше выглядят и одежду крепче имеют… То кто-то о провизии не побеспокоился, то у пушек колеса поломанными оказались… Словом, в назначенное время собралось не более 50 тысяч. И это войско растянулось на десятки верст.

«Не войско — стадо, — видя такую дурную организацию управления, то и дело сетовал Даниил Афанасьевич Барятинский, славный потомок святого князя Михаила Черниговского. — С ним не на рать ходить, а только с рати бегать. Ничего путного от этого похода не будет».

О том, что ничего путного из этого похода не выйдет, думал не один Даниил Афанасьевич. Многие так думали.

Еще когда в Москве стрельцов и солдат благословлял архимандрит Новоспасского монастыря Игнатий, призывая их «спасти от турок православных братьев и на крыльях двуглавого орла вернуть крест Христов святой Константинопольской Софии», патриарх Иоаким во всеуслышанье заявлял, что на сей раз победы русскому оружию не будет. «Ибо русская рать заражена воеводами-иноверцами, — восклицал он истово. И, потрясая сухим крючковатым перстом, вещал страшно: — Бог-то все видит! Он не допустит!»

В том, что в русской армии было много командиров иностранцев, ничего страшного не было. Ведь еще со времен царя Алексея Михайловича многие иностранцы не только командовали отдельными стрелецкими полками, но и полками из иноземных солдат, полками драгун и рейтар. И ничего страшного не случалось. Одни сражения они выигрывали, в других имели поражение. Однако и поляков, и литовцев, и шведов, и крымцев вместе с русскими командирами не раз бивали во славу русского оружия.

У реки Конские Воды к армии Василия Голицына присоединились украинцы гетмана Ивана Самойловича и отряд знаменитого воеводы Григория Косагова, одержавшего не одну победу над крымцами, турками и поляками.

«О, еще два воеводы прибыло, — тут же отметил Барятинский с присущей ему иронической улыбкой. — И так было, кто в лес, а кто по дрова, теперь и того хлестче станет. Не дойти нам до Перекопа».

Данила Афанасьевич как в воду глядел. Едва углубились в степь, как выяснилось, что все колодцы степняками отравлены или же забросаны трупами животных. Жажда и без того мучает людей, а тут еще такая жара, что и продыху нет. Вздохнешь поглубже — не то что горло, все нутро обжигает.

Татарове тоже не дремали — степь подожгли, пал пустили. Хорошо, что ертуальные вовремя заметили, и полки отошли, а то бы за милую душу испеклись в огне, как перепела на вертеле. К безводию еще бескормица добавилась.

«Что будем делать? — собрал Василий Васильевич на военный совет воевод и прочих начальников и командиров. — В полках начался падеж лошадей. Да и люди мрут от безводья. Как бы чума не приключилась…»

Воеводы хмурились, мялись, посматривали друг на друга, но что-либо советовать не решались. Того же придерживался и он, Шеин, решив для себя, что «неча нос высовывать, когда головы можно лишиться. На то есть воеводы и возрастом постарше, и родом познатнее».

Затянувшуюся паузу нарушил Самойлович: «Надо до Днепра идти. Там воды на всех хватит». — «Так это же отступление», — вроде бы попенял Василий Васильевич. «Отступление не отступление, но войско сохраним… — стоял на своем Самойлович. «А гетман дело гутарит, — тут же поддержали его некоторые русские воеводы. — Отступление — это не поражение. Можно и вдругорядь пойти».

И только полковник Патрик Гордон да Григорий Косагов, лучше других приготовившие свои полки к подобной ситуации, настаивали на продолжении похода. «Стыд и срам, — говорили они, — не увидев крымцев, повернуть рать вспять!»