— Ничего, — мрачновато шутили живые, совершая обряд погребения, — так, налегке, без кафтанов и сапог, они скорее добегут до врат рая.
— Да и апостолу Петру меньше будет мороки с ними. Увидит, что налегке да босые — врата тут же и отопрет.
И только тех служивых, у которых не было родственников, хоронили при полном одеянии.
— Пусть в полной амуниции пред Божьим судом предстанут, может часть грехов им и скостится. Из-за службы-то нелегкой.
Когда погребение было завершено, по распоряжению воеводы команда, в которую были назначено по десятку от казаков, стрельцов и жильцов, произвела прощальный залп из пищалей.
— Царствие небесное! — сняв головные уборы, троекратно перекрестились служивые. — Пусть земля всем павшим будет пухом.
— А с басурманами что делать? — поинтересовался Анненков.
— Этих пусть вороны да волки погребают, — махнул рукой Щеглов. — Неча на них время терять.
— Не по-людски это, — не согласился с ним Фрол Акимов. — Да и как потом в острожке службу нести? От вони задохнешься.
— Не нам нести — бесшабашно подмигнул Анненкову Щеглов. — А ты что предлагаешь? — уставился на Фрола.
— Да, что предлагаешь? — прищурился и воевода.
— Надо овраг поглубже отыскать, да и стащить их туда. Отсюда подальше. Пусть там с миром покоятся. А если родственники их прибудут, то пусть найдут и заберут.
Воевода, услышав это, недоуменно уперся взглядом в стрельца.
— Это, ежели ногайцы эти были из ближних улусов и кочевий, — поясняя, заметил Анненков. — А если из дальних?..
— Так на нет и суда нет, — развел руками Фрол, поморщившись.
Рана левой руки давала о себе знать.
— А где овраг-то найти? — был недоволен Щеглов. — Что-то я поблизости не видел. Не за десяток же верст отсель трупы таскать…
— Зачем за десяток верст, — неожиданно поддержал Фрола Никита Анненков. — В том лесочке, где мы в засаде стояли, овражек, кажись, есть…
— Так «есть», или «кажись»?.. — ухмыльнулся Шеглов.
— Есть, — теперь твердо заверил собравшихся Никита Силыч.
— Гадать не будем, — прекратил препирательства Шеин. — Пошли людей и проверь, — приказал он Анненкову. — И если овраг на самом деле имеется, то всех служивых бросить на уборку поля от такого «урожая».
Овражек действительно отыскался, и курские служивые с руганью и неудовольствием начали стаскивать вражеские трупы. Тащили туда и убитых в бою лошадей.
Пока простые служивые очищали степь у острожка, начальные вместе с воеводой решали, что делать далее.
— Острожек так не бросишь, — прохаживаясь по вершине земляного вала и изредка бросая взгляд в степь, где шла «уборка урожая», говорил Шеин, — значит, необходимо оставить тут служивых. Хотя бы на время, пока из Белгорода смену не пришлют. Кого?
— А стрельцов, — поспешил с ответом Щеглов, отводя такое «счастье» от своих казаков.
— Стрельцы к этому делу не пригодны, — осадил его воевода.
— Тогда жильцов.
— А, может, казаков?.. — как-то неуверенно молвил Анненков. — Они к такому делу привычней…
Шеин посмотрел на одного, на другого.
— Придется, Никита Силыч, все-таки твоих жильцов, — принял он решение. — Казачки же понадобятся для иного.
— Для чего? — тут же спросил Щеглов.
— А для извещения воеводы Белгородского полка, — стал перечислять Алексей Семенович, — для извещения воеводы Шереметева, для сбора по ближним городкам, Усерду и Ольшанскому, дрог для раненых. Ведь раненных нам надо как-то до Курска отправить? И сопроводить, и погрести, ежели кто из них по дороге помрет.
— Надо, — согласились все.
— Вот на казаков это и возложим. На одну сотню, — уточнил Шеин. — Вторая пойдет далее.
— А кого за старшего с сотней этой оставим? — задал совсем не праздный вопрос Щеглов.
— Тебя и оставим, Федор Савич, — с едва заметной улыбкой заметил воевода. — А в помощь тебе — дьячка Пахомия. Пусть сопровождает и утешает страждущих. У него это получается.
— А, может… — начал было Щеглов.
— Никаких «может»! — отрезал Шеин гневливо и властно. — Никаких «может»…
Взглянув на воеводу, Щеглов понял, что спорить бесполезно, себе во вред.
— Ладно.
— Вот и славно, — вновь улыбнулся Алексей Семенович. — И за жильцами в острожке присмотришь, чтобы службу несли без дураков. И сторожу организуешь…
— Да уж присмотрю… Дрыхнуть не будут!
— А мы с остальными служивыми, как и предписано, пойдем далее. Сегодня же и тронемся. Вот напишем с подьячими сообщения со всеми подробностями и обстоятельствами дела, вручу их твоим посыльным казачкам — и в путь.
— Алексей Семенович, — видя, что воевода собирается с приказными засесть за составление отписных грамот, обратился к нему Анненков — может, распорядились бы выделить долю из трофеев жильцам, остающимся в острожке? Им бы это скрасило горечь выпавшей участи.
— И казачкам… остающимся тут, — подхватил Щеглов. — Чего им думками маяться: достанется, не достанется…
— Да дуваньте уж, — махнул рукой Шеин. — Только и про семьи павших не забудьте. Выделите. Обязательно выделите.
— Выделим! Святое дело! — дружно заверили служивые. — Святое дело!
Когда Шеин Алексей Семенович, доведя инспекцию засечной черты до конца, возвратился в Курск, то отписки государям в Москву были уже отосланы. И воеводой Большого Белгородского полка Леонтием Неплюевым, и воеводой Шереметевым Петром Васильевичем. И как понял Алексей Семенович, основная роль в победе, одержанной над ногайцами, в отписках досталась не ему, а тем, кто послал их. «По нашим, мол, указаниям и распоряжениям…»
«Огорчительно, но не смертельно, — рассудил Шеин по-житейски мудро и зла на обидчиков своих не затаил. — Может быть, и я так бы поступил, будь постарше годами… А мое от меня не убежит…»
Стоит заметить, что пока Шеин со служивыми проверял состояние засечной линии и вел сражение с ногайцами, воевода Шереметев не только отписки в Москву к государям и правительнице Софье Алексеевне сочинял, но и сыск проводил.
Принятыми мерами розыска заводчики бунта Федька Озеров, Трошка Чепурной были сысканы и отправлены в Белгород для ведения следствия. Туда же были отправлены и юродивый Юрша, схваченный в Курске, и Ивашка Огородов, и Трошка Зарубин, водившие хлеб-соль с бунтовщиками, изловленные в Судже и Льгове.
— Как мыслишь, — спрашивал время от времени Петр Васильевич своего младшего сотоварища по воеводству, — великие государи и правительница царевна Софья Алексеевна мое усердие оценят? Припишут еще земельки со крестьянами?
— Конечно, оценят и припишут, — заверял его Шеин. — А кому еще приписывать, коли не своим верным слугам, день и ночь радеющим за отечество наше?!
— Хочется верить, что оценят, — надеясь на успех, но и не изжив окончательно сомнений, плакался Шереметев. — Может быть, ты, Лексей Семенович, челобитную бы государям сочинил да походатайствовал за меня? А?! А я бы тебе в чем ином помог…
— Да кто я такой, чтобы государям указывать или правительнице?.. — пытался отбояриться от такой «радости» Шеин. — Так запросто и в опалу попасть…
Однако отделаться от цепкого, как репей, Шереметева не удалось. Пришлось подписать челобитную, сочиненную самим Петром Васильевичем.
— Вот спасибо! Вот спасибо! — расплылся широченной улыбкой тот. — Вовек твоей доброты не забуду.
Сколько бы еще подобных челобитных уговорил писать Шереметев, неизвестно. Хорошо, что его вскоре отозвали в Москву. Возможно, этому некую роль сыграло и посланье, подписанное им, Шеиным.
«Слава Богу! — перекрестился и облегченно вздохнул Алексей Семенович, проводив чету Шереметевых. — Слава Богу! Одному мне будут сподручней… Куда как сподручней… воеводствовать».
8
Вопрос о назначении Фрола Акимова на должность стрелецкого сотника и установлении ему соответствующего оклада был окончательно решен. Ни голова курских стрельцов Строев, ни Петр Васильевич Шереметев против такого решения не возражали, заявив, тебе, мол, побывавшему в деле, виднее.
