Через неделю Люська набралась смелости, накрасилась и сделала селфи. Питер ответил комплиментами. Поколебавшись, Люська согласилась общаться по скайпу. Она отогревалась, согревалась, грелась — оживала. И запрещала себе думать о Роберто. И ждала приезда Питера. Не то чтобы совсем откровенно хотела вышибить клин клином, скорее, надеялась выбраться из той черной ямы отчаянья, в которую сама себя и загнала.

Поскольку никаких далеко идущих планов в отношении Питера она не строила (чему сама удивлялась!), не было и никаких страхов. Она даже о своем весе вопреки обыкновению почти не вспоминала. Разве что в связи с тем, что не мешало бы обновить гардероб, для чего пришлось взять несколько срочных заказов на письменные переводы.

Все получилось спокойно и словно само собой. Как будто и не было этих двенадцати лет. Как будто только вчера поцеловались на прощание, а сегодня снова встретились. Питер остановился в гостинице, приехал к Люське домой с букетом, тортом и бутылкой вина, а на следующий день поехал в гостиницу за своими вещами. Через неделю, когда Питеру пришло время возвращаться в Лондон, Люська получила колечко с бриллиантиком, ну и руку в придачу.

О сердце на тот момент речь не шла. Скорее, это был некий протокол о намерениях. В какой-то степени брак по расчету, с обеих сторон. Только расчет был не столько материальный, сколько эмоциональный: найти тихую гавань, где спокойно, тепло и уютно. Без роковых страстей, без ожидания удара в спину. К тому же Питеру был нужен наследник. А Люська хотела за границу.

Проводив Питера, Люська бросилась звонить Светке — ее распирала радость, и надо было срочно с кем-то поделиться. Не с мамой же — увы… И не с сестрой, с которой совсем потеряла связь. Ссора была забыта, Светка снова стала ее лучшей подругой. Все было хорошо, а мысли о Роберто Люська отодвинула подальше. Как утрамбовывают на антресоли хлам, который рука не поднимается выбросить.

Выходя замуж, она не была уверена, сможет ли по-настоящему полюбить Питера, но искренне хотела стать ему хорошей женой. Однако вскоре, неожиданно для себя, обнаружила, что любит мужа — мягко, без надрыва. И уж точно не благодаря, а наоборот — вопреки его неожиданному пэрству, которое стало для нее настоящим кошмаром.

Конечно, ее очень огорчало, что никак не получалось забеременеть, но потом появился Джин, и Люси была бы по-настоящему счастлива, если бы не то, что произошло со Светкой и Тони. Все пошло наперекосяк. И теперь Питер пропал, а это письмо от Роберто — вот только его и не хватало!

— Не хочу! — захныкала Люси и шлепнула ладонью по воде, да так, что клочья пены и брызги разлетелись по всей ванной.

— Возьми себя в руки! — приказала она себе. — Размазня сопливая!

Выбравшись из ванны, Люси вытерлась, натянула ночную рубашку и вышла в спальню. На кровати растянулись Фокси и Пикси, которым достаточно было крошечной щелочки, чтобы пробраться через закрытую дверь. Распихав собак, Люси забралась под одеяло и выключила свет.

Сон не шел. Она вздыхала, крутилась с боку на бок. Обычно в спальне было прохладно, но сейчас ее заливало жаром, к тому же от собак тянуло ровным печным теплом. У Питера в тумбочке было снотворное, но куда его кормящей мамаше.

Часы на башне пробили два. Глубоко себя ненавидя и презирая, Люси встала, прошла в будуар и, не зажигая свет, открыла ноутбук.

«Дорогая Лючия, — писал Роберто, — прошло четыре года, а я все не могу забыть тебя. Как жаль, что у нас ничего не получилось. Но, может быть, еще не все потеряно? Я так и не женился. Хочу снова приехать в Санкт-Петербург и увидеть тебя, если ты не против».

От дурного дежавю свело зубы.

— Ах, как жаль, как жаль! — зашипела Люси. — Жаль тебе, конечно. Можно подумать, я до сих пор сижу и плачу.

Подумав немного, она написала, что, разумеется, о нем вспоминает, но вот встретиться никак не сможет, потому что давно замужем и живет в Англии.

Несмотря на поздний час, ответ пришел почти мгновенно:

«Очень жаль, Лючия, но я часто бываю в Англии по делам, поэтому не буду терять надежды. Целую. Роберто».

Сначала Люси долго и со вкусом ругалась. Потом вспомнила, что сама себе злобный Буратино и что Роберто винить не в чем. Поплакала. Удалила письмо и очистила корзину. Еще поплакала. Вернулась в спальню и с размаху плюхнулась на постель — одна из корги, обиженно ворча, чуть не съехала на пол.

Уснуть так и не удалось. Когда в семь утра, как по расписанию, захныкал проснувшийся Джин, няне даже не пришлось ее будить. Она бродила по дому бледная, с кругами под глазами и с поясом брюк, застегнутым на одну дырку туже. Слуги, на которых Люси фыркала направо и налево, понимающе вздыхали: леди Скайворт переживает из-за мужа, бедная женщина.

Разумеется, Люси волновалась за Питера, поскольку стопроцентной уверенности в том, что с ним произошло, у нее не было. Но теперь к этому волнению добавились еще мысли о Роберто, которые никак не желали убираться из ее головы, и угрызения совести из-за того, что она продолжает о нем думать.

Ненавидя себя еще больше, чем ночью, Люси снова открыла ноутбук и нашла Роберто на Фейсбуке — впрочем, и искать-то особо не пришлось, из друзей они друг друга не удаляли. Быстро пролистывая его посты на итальянском, она рассматривала фотографии, попутно упрашивая «Дорогое Мироздание» избавить ее от этого наваждения.

«Дорогое Мироздание» — так Люська с усмешкой называла высшие силы, управляющие вселенной, — сработало оперативно. После ланча позвонил Оливер.

— Я закончил свои дела, леди Скайворт, — сказал он, — и могу завтра выехать в Лестершир.

— Я поеду с вами, — ни секунды не раздумывая, ответила Люси.

— Ну… Вы думаете, это… нужно? — удивился детектив.

— Необходимо, — отрезала Люси. — Я выезжаю завтра утром. По ходу дела созвонимся, договоримся, где встретимся. Всего хорошего.

Не дожидаясь ответа, она нажала на кнопку отбоя. Поехать в Рэтби — это было лучше, чем бродить по дому и жрать себя с потрохами. Неизвестно, до чего можно додуматься, когда муж далеко, а прошлое грызет изнутри. Вот только Джин… А что Джин? Она же не собирается ходить с ним по лесам и по полям. В машине тепло, все необходимое возьмет с собой или купит по пути. Тем более что главная еда по-прежнему при ней.

Шевельнулось какое-то нехорошее предчувствие, но Люси никак не могла понять, с чем оно связано. Может быть, с этой поездкой? Ей грозит опасность? Или Джину?

Она поднялась наверх, взяла сына на руки, прислушалась к себе, вдыхая теплый детский запах.

Это был не голос, не слова, а смутное чувство то ли тревоги, то ли страха. Ощущение времени, утекающего сквозь пальцы, как сухой песок.

Да, определенно что-то должно было случиться! Что-то ужасное!

Прошлым летом гостившая у них дама, дальняя родственница Питера, считавшая себя экстрасенсом, рассказывала им со Светкой, что к предчувствиям и тревогам обязательно надо прислушиваться, они никогда не появляются просто так. Это сигнал из ноосферы, и если научиться расшифровывать такие послания, можно избежать многих бед.

Вспомнив ее рекомендации, Люси попыталась представить себе это предчувствие как нечто имеющее форму. Оно выглядело как шар из серого меха, который ровно пульсировал, словно дышал. Теперь ему надо было задавать вопросы и наблюдать за ним.

— Это связано с поездкой? — спросила Люси.

Ничего не изменилось, меховой шар продолжал ровно сжиматься и расширяться.

— Это связано со мной?

Шар задышал чаще. Да, ее это касается, несомненно. Но, похоже, не только ее. Теперь надо было идти, сужая круги.

— Это кто-то из моих родных? Наташка? Мама? Нет? Тогда Светка?

Шар увеличился в размерах и запыхтел.

— Твою мать… Светка и Тони, да?

Шар продолжал пыхтеть.

— А Питер?

Ничего нового. Значит, то, что произойдет, касается их четверых. Кто бы сомневался-то! Люси помедлила, последний вопрос задавать было страшно, но она решилась:

— А Джин?

Шар вспух и взорвался, разлетевшись мелкими брызгами.