- Да что ты понимаешь! — вдруг сердито буркнули ему в ответ, вскидываясь. — Что ты вообще знаешь о Гарри, если так посудить? Ты хоть раз попытался с ним как-то сблизиться? Может, узнай он тебя получше, ты бы ему даже понравился!

- Ох уж эти мне «если бы да кабы», — фыркнул слизеринец. — Я как-то попытался, ещё на первом курсе, но, очевидно, даже ребёнком я внушал ему неприязнь. Пора уже понять, Джинни, что сказки к реальной жизни не имеют никакого отношения: принцесса не выходит за свинопаса, гадкий утёнок не становится прекрасным лебедем, закоренелый натурал не начинает заглядываться на других парней, и уж точно победитель Тёмного Лорда никогда не сблизится с бывшим Пожирателем.

- Ты слишком предвзят к себе, — озвучил Гарри свои мысли. — Для любого человека большая удача найти такого, как ты. «Неважно, что ты порой сводишь с ума, в самом негативном смысле этого слова. Но то, каким ты мне открылся сегодня, превращает всё остальное в дым.»

- Это просто слова, — отмахнулся Драко.

- Пусть так, — покладисто кивнул Поттер, а потом чмокнул блондина в щёку, вновь обнял и так и замер. Малфой напряженно молчал, и от него пахло порывистым ветром, кофе и подсолнухами, и чудилось, будто так и пахнет уют.

Часы с кукушкой, висевшие прямо над камином, начали стрекотать, отбивая одиннадцать, но гриффиндорца сейчас это почему-то почти не волновало, и он только спросил:

- Ты же теперь не женишься на Дж…на мне?

- Это, согласись, было бы странно, детка, — с улыбкой покосился на неё — на него — Драко. — Ты ещё себе обязательно найдёшь кого-то, кто будет любить именно тебя. Только никому не рассказывай о моём…мягкосердечии. Особенно Поттеру. С отменой свадьбы я что-нибудь придумаю, не волнуйся: обставим всё так, будто я — настоящая слизеринская гадина, и все нам радостно поверят.

Все конечности Гарри стало потряхивать, живот скрутило, — он понимал, что пути назад нет, что исхитриться и как-то скрыть случившееся — значит, умалить его значимость, и выдавил сквозь зубы, глядя Малфою в глаза:

- Хорошо, только вот, — зрачки Драко в испуге расширились при виде распустившейся напротив зелени чужого взора, и он отпрянул от него, — Поттер и так всё знает.

Блондину понадобился буквально миг, чтобы оправиться от шока и стереть с лица выражение, являвшее собой смесь страха, ненависти, разочарования и надежды. Он грациозно поднялся, подошёл к вешалке у входной двери и, сняв с неё свою чёрную зимнюю мантию, кинул её брюнету:

- Оденься, Мерлина ради. На тебе платье по швам пошло.

Гарри рассеянно кивнул — всё это было ожидаемо, — поспешно продевая руки в рукава чужого одеяния, а его сердце грохотало в преддверии реакции Драко. Только вот её не последовало: тот просто стоял, оперевшись спиной о стену, сложив руки на груди, смотря куда угодно, только не на него.

- Ты что, так и будешь молчать? — взорвался гриффиндорец. — Хоть бы позлился. Для приличия. «Ты ведешь себя так, будто это всё произошло не с нами, — или уж точно не с тобой.»

- А что ты хочешь, чтобы я сказал, а, Потти? Ты узнал, что хотел. Позабавился вдоволь. Неужели тебе этого недостаточно?

- Ты не понимаешь, я же не думал, я не знал, что… И вообще, ты обманывал Джинни, нас всех! — Гарри, несмотря ни на что, ощущал вину: Драко открылся ему со стороны, которую никому не позволял увидеть, которую оберегал всем своим существом. Ему бы и оправдаться, но нечем, — и он неосознанно злился.

- Потти. Заткнись, — Малфой прикрыл веки, голос его оставался бесстрастным. — Выметайся.

- Ты не думаешь, что нам есть, о чём поговорить?

- Я думаю, что тебе лучше уйти, иначе я пересмотрю опцию с использованием Обливиэйта. Поверь мне, я успел проиграть этот сценарий в голове, и в финальной сцене ты гораздо менее надоедливый.

- Малфой, это… Нездорово, вот! Нельзя закупоривать свои чувства.

- Спасибо, доктор Поттер, с вами-то я и забыл посоветоваться, — саркастично парировал ему Малфой. — Не всем же быть такими эмоциональными и открытыми, как наш золотой мальчик. Да и нечего закупоривать, в общем-то: вот посмотрел я на тебя вблизи и понял истинную природу своих чувств, — я тебя не-на-ви-жу. Ясно тебе?

Гарри встал, отряхнувшись, и подошёл к слизеринцу вплотную. Тот инстинктивно сделал шаг назад, но отступать оказалось некуда. Брюнет покачал головой, улыбнувшись ему, и взял его за запястье: длинные чуткие пальцы едва заметно подрагивали. Парень в глубине души был рад этому. Малфою было не всё равно, — хотя неясно, когда это успело стать таким важным.

- И почему я тебе не верю?

- Прекращай играть со мной. Хватит уже. — Блондин резко отнял у него свою руку. — Неужели забыл? Ты меня тоже ненавидишь. Я испортил тебе все твои школьные годы, я пустил в Хогвартс Пожирателей, убивших твоих драгоценных друзей, и это в моём доме тебя истязали, а я наблюдал — и ничего делал. — Гарри затравленно посмотрел на него. — Что, вспомнил? Между нами — пропасть, шрамоголовый. И относиться к тебе положительно — хотя бы самую малость — можно только на расстоянии.

- Вот как, — изрёк Гарри, с минуту помолчав. На него, словно гарпия, спикировала непозволительная апатия. Он устал, он ничего не понимал, почему он должен умолять Малфоя? Да и о чём, собственно? — Ну, тогда вперёд. Женись на нелюбимой женщине. Живи чужой жизнью. Но не вешай на меня ярлык источника всех своих несчастий.

Брюнет направился к двери. Вдогонку ему раздалось неуверенное «что, и даже рыжую свою не попытаешься у меня отбить, гриффиндурок?». Уже проворачивая дверную ручку, Гарри хмыкнул и ответил только:

- А знаешь, не случись всего этого, я бы так никогда и не понял, что просто очень хотел верить, что люблю её. Бывай.

Он мягко захлопнул дверь за собой. Драко некоторое время стоял, уставившись в пустоту, а затем рухнул на подкашивающихся коленях. Так долго складываемая им кусочек к кусочку мозаика была разломана в считанные мгновения грубыми неловкими руками. Опять.

Забавно: уже давно он не чувствовал себя таким живым. Но причём тут, спрашивается, счастье?

***

Обратно Гарри аппарировал в квартиру Рона и Гермионы. Последняя, естественно, не спала, поджидая его в гостиной.

- Гарри, я так волновалась! Ты пробыл с ним все двенадцать часов, я уже думала, что что-то пошло не так!

- А я разве сказал, что хоть что-нибудь было так? — мрачно заметил ей парень. Всё, чего он сейчас хотел — рухнуть на диван и забыться беспробудным сном.

- Нет, но… Ничего не вышло, да? Ты не обнаружил ничего подозрительного?

- Герми, ты даже не представляешь. Но я не хочу это обсуждать.

- Ну он хотя бы любит её? — врожденное любопытство не давало девушке уйти ни с чем.

- Нет, не любит. Только вот я не собираюсь что-либо делать по этому поводу. Ничегошеньки. Пусть на пару сходят с ума, а я умываю руки.

Гермиона сочувственно посмотрела на друга: видимо, он получил ответы на свои вопросы, но они его ничуть не обрадовали, только лишь взбаламутив и без того восприимчивое на данный момент ко всякого рода стрессам сознание.

- Мне жаль, что так вышло. Поспи, мы можем и потом всё обсудить, — она мягко улыбнулась ему и вышла из комнаты.

Брюнету стало немного стыдно, ведь Герми так старалась ради него, а он даже банально не поблагодарил её. Но ничего, однажды Гарри найдёт в себе силы пересказать события этого дня, и она обязательно поймёт, в каком состоянии он пребывал.

Парень выключил свет, присел на низкий длинный диванчик и хотел было скинуть обувь, но обнаружил, что был босым.

«Ну да, я снял обувь у входа, а потом уже превратился обратно, она бы мне не полезла, да и не до того мне было… Надо же, аппарируя, я стоял в снегу с абсолютно голыми ногами — и даже этого не заметил! Сумасшествие Малфоя явно заразно».

Гарри стянул с себя и чёрную малфоевскую мантию, но вместо того, чтобы закинуть её куда подальше, как планировалось изначально, он лёг, укрывшись ею. Запах Малфоя — всё та же тонкая и пряная смесь — обрушился на него водопадом, увлекая за собой, заставляя проигрывать случившееся в голове вновь и вновь. Ему было странно, как один человек может в одну секунду быть нежным и заботливым, а в другую — задыхаться от тёмной вязкой страсти; однако более всего его удивляло то, с какой кажущейся легкостью слизеринец принял, что каялся вовсе не своей невесте, но непосредственному виновнику живших в его душе противоречий, — и то, с каким безразличием он к нему отнесся.