…просто, как же. Оно сразу и видно, что Малфой в таких вопросах абсолютный профан. Рон слишком хорошо его изучил: Драко по привычке вёл себя с ним, как его научили обращаться со всеми в целом. В глазах блистательных аристократичных слизеринцев люди — марионетки, которые, чуть дрогнет рука кукловода, уже норовят вырваться из-под контроля. Из ниоткуда взявшийся страх потери в нём — не «между нами явно что-то есть», а муки незавершенной препарации. За какие ниточки дёрнуть, чтобы Уизел мне всегда улыбался и кивал, как болванчик, на любую мою просьбу?
Наивный мальчик. Невольных не нужно искушать, но он пока не может этого знать. Милый Драко, твой Рыжий сдвинет горы, перекрывающие твой, давай признаемся, не столь уж и искромётный путь, приволочится назад с языком на плече и не попросит и ломаного кната взамен. Но это, увы, не значит, что ему это будет нравиться. Напротив: с каждым днём рядом с тобой он станет презирать себя всё больше, потому что с отчаянной ясностью истинного знатока понимает — Драко Малфой никогда не полюбит раба. При этом жадность в нём будет расти, и это тоже будет его мучить, потому что он всегда себя убеждал в том, что ничего не хочет взамен, что не имеет права на такую жадность. Тут даже ты можешь проникнуться, серебристый змей. Ты приблизишь его к себе, будешь отщипывать от себя по кусочку: тут улыбка, там прикосновение, кожу же всё равно менять. Возможно, ты даже предоставишь ему в ренту своё тело, хотя большинство юношей благородного дома Малфой никогда бы не решились на подобное попрание многовековых заветов. Но в конечном итоге неблагодарный неизбежно захочет невозможного, захочет тебя всего — тело с сердцем, твою самую душу.
Рон, конечно, понимал, что так не может продолжаться вечно. Малфою недоступно понять его муки, они излишни, надуманны, да он и вовсе не обязан их понимать. Однажды появится блистательная аристократка, или загадочный итальянец с тёмным прошлым, или кто угодно, кто не он, на самом-то деле, и Драко оставит свою блажь. Он уже стал потихоньку возвращаться к жизни: почти сразу после памятного разговора блондин с энтузиазмом предложил на пару взяться за восстановление Жемчужного зала к дням былой роскоши. А ещё как-то ненароком, вскользь, заметил, что до начала нового учебного года осталось меньше полугода: в его мечтах, какое у Рыжего будущее? Не мог же гриффиндорец ему ответить, что профессиональные мечты его уже пошли прахом, только вот всё это не столь и важно, потому что будущее без Малфоя в нём будет одинаково безликим, стань он мракоборцем или нет. Слишком уж это сопливо. Поэтому вышла полуправда, мол, хочу всерьёз изучать защиту от тёмных искусств, но когда-нибудь потом, может, когда попутешествую и выберу осесть где-то ещё, не в Англии. Драко задумчиво кивнул и почему-то не стал выяснять, чем парню не угодила родина. А встречный вопрос Уизли задать не решился, нужно же понимать, что Малфой уже наверняка давно чётко представлял себе своё будущее, а что сейчас сидел, чуть ли не круглосуточно запершись в поместье, то это так, он только решил проехаться по объездной дороге в силу тормознувшей его войны. Замечательно, если Рон его немного повеселил, помог оправиться, но какой с него прок в дальней поездке?
И если даже — о чудо — невозможное случится, Рон был уверен, что не сможет удержать Драко. Пусть тот пока ни о чём не спрашивает, видимо, предполагая только лишь взаимное влечение, в один прекрасный день он всё равно узнает, что чувства некогда ненавистного нищеброда Уизли куда глубже его собственных, со стороны пугающей и очень тёмной; что он его подставил, очернил его имя, лишил свободы воли, сделав то, о чём никто не просил; что миссис Малфой права, Рон — не равный ему, и, если мыслить практически, ничего не может ему дать по-настоящему, кроме самого себя, а это так по-плебейски, да и любовь его отчаянная, выстраданная, жалкая, наконец. Недостойная.
Именно поэтому, как Рон пробовал себя уговорить, он должен радоваться тому, что у него есть сейчас, он просто обязан! Мог ли он когда-либо себе представить, что Драко возникнет в его жизни вновь, выскочит, как чёрт из табакерки, начнёт дурить, а потом они будут вот так дурманяще близки друг с другом, что к нему можно будет прикасаться и не искать этому оправданий, и что слизеринец будет искать дурацких поводов прикоснуться к нему как бы невзначай? Надо убедить себя быть счастливым, перестать себя жалеть, вспомнить, что они — дети войны, и не всем так повезло, и когда-то до этих месяцев прямиком из параллельной вселенной самым важным было, чтобы Малфой просто был.
Да и на самого Драко в последнее время было просто любо-дорого посмотреть: традиционно чинно прохаживающийся по дому в своих щегольских одеждах, он всё чаще забывал набросить на плечи мантию, наглухо застегнувшись, и бывал растрёпанным и улыбающимся, настолько, что можно было наконец поверить, что ему нет и девятнадцати. А сегодня блондин и вовсе спустился к завтраку позже обычного, да ещё и в пижаме. Его шёлковая ночная рубашка была распахнута, нагло демонстрируя нежный алебастр кожи, поджарый живот и, конечно, те самые невозможно-острые, перерезающие самое дыхание наблюдателя ключицы. Рон самым комичным образом забыл дожевать очередного несчастного яблочного кролика, тяжело сглотнув, и, естественно, позорно закашлялся. Драко сел прямо перед ним с выражением самым блаженным и даже не сделал попытки помочь своему визави.
— Хоть бы по спинке постучал, Малфой, ну честное слово, — укоризненно бросил ему гриффиндорец, как только к нему вернулась способность нормально говорить.
— Это месть, — спокойно объяснили ему. — Не всё же тебе полуголым разгуливать, совесть нужно иметь.
— Один раз! Это было один раз и вышло абсолютно случайно!
— Хорошо, если тебе так будет проще, то можешь думать, что я сделал это, уже просто не зная, как ещё тебя соблазнить.
Парень вновь был абсолютно равнодушен в своём тоне, и ни один мускул не дрогнул на его лице, когда он наблюдал Рона, покрывшегося густо-красным румянцем.
— Я-то думал, у вас на Гриффиндоре в силу вседозволенности царит та-акой разврат. Ан нет, мне досталось само воплощение непорочности.
Малфой, может, и издевался, но не так уж и далеко ушёл от истины: Рон целовал Лаванду Браун, и однажды, по глупости, но совсем кратко, Гермиону. Так что понятное дело, что, как бы он ни храбрился, близость с Драко пугала его. Тогда, в начале, он надеялся оттолкнуть его своей горячностью, но тот поддался, из интереса ли, из неосознанного ли желания ещё больше опутать его своей властью по рукам и ногам. А ещё говорят, что у чистокровных аристократов бывают весьма непростые отношения с сексом.
— Мерлин, — протянул Драко со смехом, — я так и вижу, как в голове у тебя вершится мучительный самосуд. Расслабься, Рыжий, нам торопиться некуда.
Вот с этим Рон бы поспорил.
Малфой подмигнул ему:
— К тому же, тем интереснее мне будет тебя развращать.
Перед глазами так и замелькали картинки: Драко, его прекрасное тело, над ним, под ним — да какая, в сущности, разница… А потом резко подумалось о том, откуда же слизеринец набрался опыта, чтобы так убеждённо и без стеснения предлагать ему себя. Рон ведь точно знал, что он не мог ни с кем встречаться в Хогвартсе!
Истязаемый зелёным демоном, парень даже не успел отреагировать, когда блондин перегнулся через стол и, чуть приподняв его подбородок, легко поцеловал в губы. Затем тут же, без пауз, щёлкнул его по носу и сел обратно:
— Ай! — возмутился Рон в уже который раз за завтрак.
— Чтобы думалось меньше, — довольно пояснил Драко, бесстрастно жуя тост.
— Ну раз уж ты так просишь.
Как и полагалось гриффиндорцу, он действовал по импульсу: в секунду обогнул длинный обеденный стол, напоминавший хогвартский, и приземлился на соседний с Малфоем стул. Головокружение от его близости напало мгновенно, и вот уже Рон пробует на вкус беззащитную шею, спускаясь всё ниже, дразня…
— Рыжий, у тебя явно фетиш, — слышит он насмешливый голос Драко, но как сквозь пелену, да и голос этот ломается, будто вот-вот сорвётся в стон, — иногда м-мне кажется, что тебе нравлюсь вовсе не я, а только эта часть меня.
