Не в силах больше выносить покровительственный тон родительницы и будучи неспособным донести до неё свои реальные чувства, Малфой потушил камин. В кабинете стало пронзительно тихо, и только это позволило услышать Драко эхо стремительно удаляющихся шагов.
Бежать вслед за Роном тогда показалось бессмысленным. Ведь он не сказал ничего такого, за что следовало бы оправдываться? Это всё мама. Более того, Драко даже пытался его, Рыжего, защитить, по крайней мере, настолько, насколько ему позволили нервы и нормы поведения в их семье.
Как выяснилось, Малфой совершил страшную ошибку в своих суждениях: с того момента гриффиндорец стал держать дистанцию. Сначала Малфой по привычке списывал это на свою паранойю, но после пары дней он уже явственно ощущал, как невидимый барьер между ними растёт и ширится. Порой Уизли заносил было руку, чтобы прикоснуться к Малфою, тронуть его за плечо, например, и резко отдёргивал её, как если бы ошпарившись. Улыбался он тоже всё реже, а взгляды, которыми парень провожал Драко, вместо лучистых стали тоскливыми. Получалось, как если бы они вернулись к самому началу - и даже хуже.
Малфой понимал, что пришло время поговорить с ним по душам, но даже не представлял, с чего начать. Потенциально любая правда о том, какое место он отводил Уизли в своей жизни или как он к этому пришёл, могла оттолкнуть Рыжего навсегда. Говорят, чувства, даже самые сильные, рано или поздно начинают угасать — так может, обрывки его разговора с матерью стали тем самым моментом для Рона? Тогда что и пытаться его переубедить? Первобытный страх потери сковывал разум, не позволял чувствовать вкус еды и мешал спать по ночам.
Но всё-таки прямолинейный гриффиндорец не выдержал первым, когда Драко прошёл мимо него в коридоре западного крыла, смотря прямо перед собой.
— Драко! Эй, Драко!
Малфой развернулся с каким-то обречённым видом.
— Да?
— Ты неважно выглядишь, — с беспокойством вглядываясь в него и тут же забывая о собственных переживаниях, которые нянчил уже некоторое время, сказал Рон. — Может, ты заболел? — в этот момент показалось правильным подойти к нему и положить ладонь на лоб, чтобы проверить температуру.
Парень сделал это без всякой задней мысли, по инерции повторяя то, что столько раз наблюдал за своей заботливой матерью. Но Драко в ответ вскинул на него свои серые омуты и посмотрел с какой-то особенной, грустной серьёзностью. Младший Уизли испугался, сам толком не понимая, чего, и руку тут же убрал.
— Ну вот опять, — безжизненно прокомментировал его действия Драко. — Я так и знал, что ты так сделаешь.
— Что? — Рон совсем растерялся.
Блондин недовольно прошипел что-то себе под нос.
— Что? Что не так? — переспросил его Рон.
— Мне это надоело, — сказал Драко уже громче, снова уставившись прямо на него, и гриффиндорец оцепенел от ужаса. Малфой хочет сказать, что ему надоел…он?
Не давая ему опомниться, Драко обхватил его за затылок, прислоняясь лбом к его лбу. Прикрыл глаза, втягивая знакомый, ставший родным запах и пытаясь сосредоточиться, желая донести до Рона что-то важное без того, чтобы признаться в самом главном. Наконец, обессиленный своими страхами, он выдохнул, сдаваясь:
— Не отказывайся от меня. Я знаю, это до смешного просто.
— Драко, о чём ты опять… — пробормотал Рон, силясь скрыть застарелую боль.
— Нет, дай сказать, — он отстранился, но лишь достаточно для того, чтобы видеть Рыжего, наблюдать его реакцию. Одной рукой он стал поглаживать затылок парня, а вторую положил ему на щёку, большим пальцем очерчивая нижнюю губу. Рон против своей воли таял от его прикосновений, до конца не веря в происходящее.
— Не делай этого только потому, что это так просто. Это не какой-то недолговечный эксперимент, между нами явно что-то есть, и если я пока просто не могу этого выразить в словах, то ты трусливо убегаешь от трудностей.
Рон возмущенно дёрнулся под его руками, но явно собирался дослушать туманную отповедь Драко до конца. Слизеринец победно улыбнулся и продолжил тоном искусителя:
— Ты же лев, не так ли, Рыжий? Так вот, я доигрался. Я устал бояться. Что насчёт тебя?
«Это не совсем то, что я хотел бы услышать от тебя, избалованный ты манипулятор. Но мне хватит и этого».
Вместо того, чтобы произнести что-либо вслух, парень вжался в губы напротив, терзая их, кусая, облизывая, попутно расстёгивая верхние пуговицы рубашки Драко, оголяя так полюбившиеся ему ключицы, оглаживая их, царапая; Малфой, в первые мгновения буквально задохнувшись от порывистости Рона, стал охотно отвечать на поцелуй, углубляя его, проникая языком в чужой рот, попутно прижимаясь к телу напротив так сильно, будто намеревался раствориться в нём насовсем.
…слава Мерлину, он добился того, что Рыжий куда-либо деваться от него пока явно не планировал.
========== Часть 5 ==========
И всё ожидаемо вернулось на круги своя. Должно ли было это его радовать? Рон больше не был так в этом уверен.
Как выяснилось, безответная любовь — забавная штука. Некоторые бьют себя в грудь кулаком, клянясь и божась, что они счастливы, что полюбили. Несмотря на всю боль, они бы никогда не выбрали иной судьбы. Такой опыт делает их лучше, сильнее, чуть ли не возносит на новую ступень развития. Другие стискивают челюсти в ночи, моля своё сознание о забвении: нужно быть проще, отвечать взаимностью тем, кто уже испытывает к тебе что-то. Пусть это чувство будет примитивнее, наноснее, без душевных фейерверков и громких слов, но оно хотя бы будет реальным, потому что всё остальное — увы, в твоей голове.
Юный гриффиндорец не был счастлив тому, что полюбил Драко. Жить было бы намного легче, затопчи он в себе самые заростки этого «вечного и светлого»: солнце бы грело сильнее, моральные дилеммы рассыпались бы в прах, будущее бы не зияло чёрной дырой одиночества. И не то, чтобы он не делал искренних попыток излечиться, ощутив первые симптомы, ведь это чувство делало его слабым и жалким, потому что он сам себе больше как бы и не принадлежал, и его счастье оказывалось из раза в раз в прямой зависимости от происходящего в жизни несносного Хорька. Предоставь ему кто такой выбор, остановился бы Рон на другом предмете обожания, ком-то добром, нежном — правильном? Конечно. Только выбора у него никогда и не было, ни разу с того самого момента, как взгляд упал на лунные пряди, а ухо уловило издевательские, пряные, тягучие нотки тогда ещё совсем детского голоса. Выбор в любви — иллюзия, дитя консьюмеристкого общества.
Только строить из себя великомученика во благо великого чувства оказалось куда проще, когда оно так и остаётся безответным, аккуратно запаянным в отдельную сферу твоего существования и демонстрируемым на уважительной и не предоставляющей возможности обзора дистанции. А Драко ринулся с места в карьер, будто беспричинно, и принялся активно эту дистанцию сокращать.
Сначала Рон сказал себе, мол, ничего, он будет плыть по течению реки капризов Малфоя, упиваясь каждым моментом, что подарком судьбы, возводя им мысленный монумент, чтобы потом прохаживаться по внушительным залам дворца памяти и любоваться, наслаждаться, мечтать, после того как странный слизеринец бросит пытаться выискать какую-то нерациональную выгоду в общении с ним.
Затем он стал замечать, как Драко смотрит на него порой: вовсе не украдкой, внимательно. Голодно. Внутри победным рыком зашёлся оркестр, но парень одёрнул себя, потому что не было никакого случая для праздника. Слизеринца можно было подколоть и даже немного подразнить по этому поводу, но ни в коем случае не забывать, что жертвой среди них двоих мог быть только Рон, в то время как одичавший Малфой лишь следовал запаху крови из раны, которую агнец услужливо сам же себе и нанёс — чтобы его нашли наверняка.
А потом он попросил от него не отказываться. «Трусливо сбежать от трудностей» — да с радостью, запросто! Рон прямо тут же бы пошёл наперекор его просьбам, вот так, играючи. И вовсе не потому, что эта заледенелая леди Малфой посчитала их отношения экспериментом, а Драко решил поспорить и сделал ещё хуже, окрестив их друзьями. Гриффиндорец вообще бы не стал прислушиваться к этому разговору, шёл бы себе мимо, не звучи тон блондина ненастроенной возмущенной струной.
