— А про графа Чернышева даже не вспомнили? Неужели вам по-человечески его не жаль?

— Нисколько. Каждый сам выбирает свой путь, а вот родины никто не выбирает. Она у каждого одна. Тот же Чернышев, коль не запятнал он свою совесть перед русским народом, чего не попросился обратно? Пустили бы…

На мостик вылетел взволнованный Юра Ковалев. В руке у него была свежая радиограмма.

— Американские самолеты обстреляли наш «Туркестан» в Камфе, неподалеку от Хайфона! — сообщил он. — Судно повреждено, двое из команды тяжело ранены.

— Когда это случилось? — спросил Алмазов.

— Позавчера утром.

— У меня на «Туркестане» дружок плавает, Ваня Земцов, — сказал рулевой Гешка Некрылов.

— Может, твоего Ваню они и ухайдакали!

— Сообщите радиограмму капитану и помполиту, — распорядился старпом.

Через полчаса все свободные от вахты собрались в столовой на митинг. Коллективно сочинили гневную телеграмму протеста, отправили ее в адрес американского посольства в Москве.

Эгейское море прямо-таки нашпиговано островами. Они начали попадаться сразу же после выхода из пролива.

— Гляньте, Русаков, вот это остров Мавро, — указал замполит на гористый клочок земли. — Его название вам ни о чем не говорит?

«Была у меня знакомая тетка Мавра», — мысленно усмехнулся Игорь, по курсантской привычке напрягая память. И тут же в его воображении заполоскались бело-синие флаги сенявинской эскадры, дымом от залпов корабельных пушек окутались паруса, а чуть поодаль яркие сполохи поднялись над палубами турецких фрегатов…

— Здесь адмирал Дмитрий Николаевич Сенявин выиграл Дарданелльское сражение, — продолжал Валейшо. — Да, Средиземноморье, — задумчиво произнес он. — На географической карте тут не увидишь русских названий. Зато перелистайте страницы истории — и здесь сразу запахнет Русью! И, главное, не завоевателями — освободителями приходили сюда русские моряки… Читали, как адмирал Ушаков провозгласил на отвоеванных у французов греческих островах Ионическую республику? Сам выходец из крепостнической, монархической страны, а задумал не княжество — республику! Он был не только великим флотоводцем, но и большим мечтателем, наш Федор Федорович! — тепло улыбнулся замполит.

Из боевого информационного центра доложили о воздушной цели. Вскоре где-то в небе послышался гул авиационных двигателей. В прогалину между облаков вывалился серебристый треугольник. Самолет снижался, увеличиваясь в размерах, и с ревом пронесся над «Горделивым». На его фюзеляже простым глазом видны были сине-белые звезды.

— Американский морской разведчик типа «Орион»! — громко воскликнул сигнальщик.

— Не дает им покоя наш «Горделивый», — глядя ему вслед, сказал Валейшо.

Сделав круг, американский летчик слова повел самолет навстречу крейсеру, держась почти на бреющей высоте.

— Почему мы позволяем им так нагло себя вести? — угрюмо спросил лейтенант. — Взять бы да и грохнуть по нему из зенитного калибра хотя бы практическими снарядами. В следующий раз он бы не сунулся!

— Ишь вы, какой задиристый, — рассмеялся замполит. — В этом-то и наше преимущество, — продолжал он серьезно, — что наш флаг является здесь флагом мира. Не для того, чтобы развязать войну, а, наоборот, чтобы не допустить ее, вышли мы в Мировой океан.

Ракетоносец уверенно шел вперед, казалось, не обращая внимания на кружащий возле самолет, только развернулись в его сторону чуткие уши радаров. Пролетев над «Горделивым» еще дважды, американец ушел, растворившись в подступающих с запада густых вечерних сумерках. Становилось прохладно, быстро напитывалась влагой одежда. На потемневшем небе проступили первые звезды.

— Идите сюда, Русаков, — послышался властный голос командира.

На коленях у него лежал полированный деревянный ящичек.

— Я вас попрошу определить поправку моего секстана, — сказал Урманов. — Давненько я не брал его в руки.

«Еще один подвох, — нахмурился лейтенант. — Новая возможность поиздеваться над неумехой». Он вышел на крыло мостика, непослушными пальцами начал крутить верньеры, загоняя в зеркала пляшущую звезду.

Кажется, все сделано как надо. Лейтенант снял отсчет со шкалы, записал на бланке и подал командиру.

— Так. Спасибо! — удовлетворенно воскликнул тот. — А ну, давайте, Игорь Андреевич, кто быстрее рассчитает линию положения, — хитровато прищурившись, предложил Урманов.

«Как будто я могу отказаться… На кой шут разыгрывать комедию?» злился Игорь, беря секстан у вахтенного офицера.

Встали на крыле мостика рядом. Оба рослые, плечистые, только Русаков-младший в талии потоньше, в специально зауженном кительке.

Быстрыми, точными движениями Урманов вскинул прибор, поднес к глазам зрительную трубку.

— Товсь… Ноль! — сказал он стоящему с секундомером лейтенанту. Готово, давайте отсчет времени… Теперь вы.

Они поменялись ролями. Командир секундировал лейтенанту, а тот никак не мог посадить на ломкую линию горизонта крошечную звездочку.

— Не шустро, — усмехнулся Урманов, когда Игорь наконец взял высоту звезды. — Пошли в рубку считать!

Пока лейтенант, нервно шелестя страницами, рылся в таблицах, командир закончил вычисления и терпеливо ждал результатов подчиненного.

Русаков подал ему свой бланк.

— Так. Линию положения вы рассчитали прилично, — отметил Урманов. Однако навыки ваши, Игорь Андреевич, мне не нравятся… Слушайте приказание: каждые сутки решать по пять астрономических задач. Результаты докладывать мне лично. Понятно?..

Капитан медицинской службы Свирь старался каждую свободную минуту проводить наверху. Часто рядом с ним оказывался Павел Русаков. Так уж получилось, что на корабле они продолжали держаться друг друга.

— Если бы мне цыганка нагадала, что я буду встречать день рождения в Средиземном, ни за что бы ей не поверил, — задумчиво, будто разговаривая сам с собой, произнес Павел.

— У вас скоро юбилей? — оживился Свирь.

— Завтра старому олуху стукнет тридцать девять.

— Какая это старость! Я тоже скоро четвертый десяток разменяю. Надо сказать о вас замполиту.

— Я прошу тебя, Слава, не делать этого! Зачем будоражить людей из-за какого-то пассажира в кителе с чужого плеча.

— Какой вы пассажир! Вы полноправный член экипажа.

— Полноправный едок за столом! Не привык я, Слава, быть шестеркой…

— Вам ли говорить об этом, Павел Иванович! Вы же крестный отец «Горделивого»!

— У меня таких крестников несколько плавает по всем морям и океанам, только, думаешь, на них кто-нибудь знает фамилию главного строителя? Это авиаторам лафа — каждый мальчишка знает Туполева, Антонова, Петлякова, Миля… А вот ты, сам моряк, можешь назвать имена создателей крейсера «Свердлов», лидера «Ташкент», подводной лодки «Декабрист»?

— Положим, «Ташкент» строили итальянцы… А вот про «Свердлов» и «Декабрист» я в самом деле не знаю, — смущенно развел руками Свирь.

— То-то же! И не думай, что я из-за прихоти это говорю. В конце концов, я не конструктор, а просто мастеровой, инженер. Но разве на флоте хоть один корабль назвали именем конструктора? И это несправедливо!

— Я об этом никогда не задумывался, Павел Иванович.

— И не ты один такой! Вот и плохо, что форму флотскую вы носите, только настоящего морского патриотизма у вас — тю-тю! Я брату Андрею не раз об этом говорил…

— А чего вы, Павел Иванович, сами на флот не захотели? — задал коварный вопросец чуточку задетый Свирь.

— На чем бы мы сейчас с тобой плавали? — контрвопросом осадил его Русаков. — На бальзовом плоту «Кон-Тики»? Так вот, дорогой доктор Слава, кому кататься, а кому и саночки возить… — Он помедлил, затем просветленно улыбнулся: — Мы вот с тобой о «Ташкенте» говорили, а он немалую роль сыграл в моей судьбе. Помню, как перед войной привели его из Италии в Черное море на ходовые испытания…

Разговоров о новейшем корабле, особенно в кругу специалистов, в ту пору было много. Будто у него идеальные обводы корпуса, а отсюда и скоростные качества, и, хотя он развивает фантастический сорокаузловой ход, вибрация на нем незначительная. Рассказывали по секрету, якобы итальянский диктатор, фашист Муссолини сорвал награды с груди конструктора, построившего для «Красной России» такое техническое чудо.