— Чего же не сообщили, я бы встретил на вокзале!

— Все решилось в одночасье, вызвали в военкомат, вручили предписание — и айда на флот. Командир на месте?

— Командир в штабе, а я вас проведу к замполиту. Идемте, товарищ капитан, — обратился лейтенант к Свирю.

Заместитель командира по политической части тоже с явным удовольствием пожал руки гостям.

— Нашего полку прибыло, — сказал он Русакову-дяде. — Все бумаги на вас пришли только вчера, сегодня баталера отправили получать для вас флотскую экипировку.

— Товарищ капитан третьего ранга, капитан медицинской службы Свирь прибыл для дальнейшего…

— И вас тоже ждем, Вячеслав Борисович, — перебил его замполит. — Я не переврал ваше имя и отчество?

— Нет, все правильно, — ответил польщенный капитан.

— А меня зовут Федором Семенычем Валейшо.

Замполит Свирю понравился. Располагало к себе худощавое с выступающими скулами лицо, освещенное ярко-голубыми, почти синими глазами. Подкупал даже маленький детский якорек, выколотый на запястье правой руки.

— Вас только нам и не хватало, — говорил Валейшо, предложив гостям сесть. — Теперь примем запасы, и денька через два — прощай, любимый город.

— И надолго? — осторожно осведомился Павел Иванович.

— Пустяки, — улыбнулся слегка замполит. — Несколько месяцев — и будем дома.

«Значит, не скоро», — прикинул Свирь. Ого, в таком плавании еще не приходилось бывать. «Хорошо еще, Настю и Сережку не взял с собой. Намыкались бы на новом месте».

— Выходим в Средиземное, там присоединяемся к эскадре, — рассказывал между тем Валейшо. — По дороге в Черном море проведем зачетную ракетную стрельбу…

Инженер-механик Дягилев, на хлопчатобумажном синем кительке которого топорщились новенькие погоны капитана второго ранга, встретил старого знакомого без видимого энтузиазма.

— Я вас сердечно поздравляю, — сказал ему Павел Иванович. — Прибыл со всеми потрохами в ваше распоряжение.

— Второй медведь в одну берлогу, — глянув исподлобья, проворчал Дягилев. — Поучать начнешь — не сработаемся.

— Зачем учить ученого? — улыбнулся Русаков. На сборах он не был уже давно, и ему нравилось теперешнее новое положение. Необычно было видеть себя в военной форме, правда, китель оказался узковат, пришлось даже расставить пуговицы, но растрясти жирок во время «прошвырки через океан» входило в его планы.

Он с удовольствием стал выполнять первое поручение Дягилева, составляя ведомость на запасные части и принадлежности, просидел над бумагами до глубокой ночи.

Долго не спал и капитан медицинской службы Свирь, сочинял большое послание жене, в котором извинялся за сложившуюся ситуацию, просил ее отставить переезд и пожить до его возвращения в Москве.

Утром оба новобранца представлялись командиру «Горделивого».

— Ну что, попался, который кусался? — хитро прищурился Урманов. Помнишь, я тебе говорил: сегодня запас, а завтра у нас. Размочалим тебя на каболки и начнем веревки вить.

— Много не совьешь, Серега… виноват, товарищ командир! Меня дома стапель ждет.

— Пока нас с тобой ждет океан. Каюту тебе старпом приличную выделил?

— Жить можно.

— Извини, флагманскую для брата твоего, Андрея Ивановича, держим. В Средиземном поднимем его флаг. С Дягилевым, надеюсь, поладили?

— Жена с ним родная не поладит! Заставил меня всю ночь над ведомостями корпеть, а утром мою работу псу под хвост. Новую заявку сам состряпал — целый запасной крейсер хочет взять.

— Э, друг Павлунтий, наивный ты человек! В техническом управлении мудрецы сидят, скостят нашу заявку пополам. Смекаешь?

— Мошенничать не приучен. Всю жизнь за экономию борюсь.

— Береженого бог бережет. Тебе же известно, что у нас недавно дизель-генератор забарахлил?

— Получали вашу телеграмму. Только мои монтажники ни при чем.

— Кто-то на чем-то сэкономил, а нам в море аукнулось. Нет, я считаю по-русски, что запас кармана не оттянет!

Павла Русакова сменил капитан медицинской службы Свирь.

— Вы, как говорится, с выпускного бала на корабль, — приняв его рапорт, сказал командир.

— Так точно, с поезда…

— Женаты? Семья где? Как устроились?

Выслушав нового начмеда, Урманов озабоченно постучал костяшками пальцев по столу.

— Не везет нам с медицинской службой. С момента формирования экипажа вы третий начальник. Правда, последнее время нам флагманский врач крепко помогал, только свой глаз всегда верней.

Во время разговора Урманов и разочка не улыбнулся, лицо его было сосредоточенно-серьезным, даже хмурым, глаза глубоко затаились в глазницах. «Так и есть, сухарь сухарем», — огорченно подумал Свирь.

Дягилев представил Русакова подчиненным. Многих из них Павел Иванович хорошо знал, однако заметил в строю и незнакомые лица.

— Все указания инженер-капитана третьего ранга Русакова выполнять как мои собственные, — говорил Дягилев. — Учтите, что корабль он знает от киля до клотика, собственными руками его построил…

Павел Иванович слушал и думал о странном превращении, которое претерпел в его сознании «Горделивый». Ведь и в самом деле, почитай, каждая заклепка на корабле обогрета и обласкана теплом его рук, однако появилось в облике крейсера что-то новое, незнакомое…

Он стоял перед строем и ловил на себе любопытные взгляды старшин и макросов. Немудрено: слишком забавной выглядела его мешковатая фигура с расходящимися внизу полами кителя, в брюках, на которых видны были двойные складки. Гладить сам давно уже разучился, а проворная Шуренция была далеко.

Весь день палуба корабля напоминала растревоженный муравейник. Мотался туда-сюда старший помощник командира Саркисов, подбородок и щеки его были сизы от пробивающейся щетины, то и дело к трапу подкатывали грузовики и легковые машины, а возле правого борта робко жалась топливная баржа, обняв крейсер длинными руками шлангов.

Нашлось дело и Павлу Ивановичу. Дягилев уехал по инстанциям выбивать недокомплект ЗИПа, поручив своему дублеру проверить технические формуляры систем и устройств. Листая новехонькие журналы, он видел аккуратно заполненные графы и убеждался, что к походу готовились тщательно: каждый механизм проверен и опробован.

По случаю припомнилась ему одна из стажировок на флоте, лет этак десяток назад. Тогда он угодил на сторожевой корабль «Альбатрос» старенький маломощный паросиловик. Энергосистем там было раз, два и обчелся, но в формулярах Павел Иванович не обнаружил даже отпечатков пальцев.

«Некогда нам этой бухгалтерией заниматься, — отмахнулся сердитый и растрепанный корабельный мех, — чиниться не успеваем…»

«А вы все-таки займитесь, — посоветовал он механику, — может, и ломаться станете реже». За время своего пребывания на корабле Павлу Ивановичу удалось провести ревизию главных механизмов, и старая машина получила, что называется, второе дыхание.

«Ухоженная лошадь хозяину втрое служит, а некованая на все ноги припадает», — любила говаривать Дарья Перфильевна, в избе у которой они с матерью и Танюшкой жили в эвакуации. Изба стояла на самой окраине Тюмени в ту пору маленького провинциального городишка. Хозяйка ее кормилась от большого огорода, который обрабатывала совместно с квартирантами. А скромные деньжата, что получала по аттестату сына-фронтовика и от жильцов, складывала «на черный день».

Окраина была тихой и оживлялась лишь в зимнюю пору, когда овраги в пойме реки Туры облюбовывались ребятней. Лихо каталась пацанва с крутых склонов на салазках и лыжах-самоделках, набивая синяки и шишки и набираясь помаленьку сил в пору голодного лихолетья.

В этих самых оврагах и познакомился он о Шуренцией. Было это в сорок четвертом, когда немчуру поперли в три шеи с нашей земли и в далеком тылу жить стало повеселей. В одно из февральских воскресений Павлуха с дружками катались с высокого трамплина, швырявшего их метра на четыре, не меньше. Но самодельные лыжи с ременными креплениями не подводили. Правда, рисковых ездоков было немного, большинство резвились в сторонке на гладкой накатанной лыжне.