В бесцельных блужданиях и поисках ответов прошёл весь день. Судя по времени, Лёля должна была давно быть дома. На всякий случай он позвонил, жене, тщетно. Проснулся, на часах пробило почти девять вечера. Снова позвонил Лёле, а в ответ тишина. Взволнованный Григорий не знал, куда себя деть.

«Да мало ли что, – успокаивал он себя.

«А не много ли оправданий»? – Возразил скептик внутри него. – «Может, ты просто боишься себе признаться…,» – Гриша не дал внутреннему голосу завершить фразы, стукнув по тумбочке. Что-то с грохотом упало на пол.

Лёля не приехала даже на следующий день. Гришке не хотелось верить. Вера Ивановна в ответ на рассказ подавленного сына произнесла что-то утешительное. Он не видел, как побагровело лицо матери, а глаза извергали водопады слёз.

*

В тяжком мучении и надежде на лучшее миновало ещё несколько дней. В душе Григория играл реквием жизни здорового человека. Он утомился скрести ногтями по столешнице или рвать обивку дивана, проливать слёзы, скрипеть зубами. Кому он такой нужен слепой? Только матери обуза. Вон Лёля это сразу поняла. О нет, он не ненавидел её просто он жалел себя, понимая, мир создан для здоровых, калекам в нём не место.

Решительно поднявшись с дивана, Гриша направился к выключателю. Попробовал сорвать пластиковую накладку руками, не вышло. Остервенело, схватившись за чашку, он со всех сил ударил по панели. Пластмассовый корпус разбился вдребезги. Глубоко вздохнув, Григорий намочил руки. Слегка дрожащие ладони, истекая водой, словно слезами по уходящей жизни, потянулись к обнажённым контактам. Расстояние неумолимо сокращалось. Вот он роковой момент. Момент конца жизни, момент торжества смерти. С первой попытки руки коснулись оголённых контактов. Ничего не случилось. Григорий попробовал снова, тот же исход.

Он не знал, что за миг до смертельного касания в доме сработала автоматика. В лабиринтах проводов иссякла энергия. Минутой позже на кухне включился холодильник. Григорий снова попробовал покончить с собой и снова провал. Прилёг на диван. Руки машинально перебирали набивку дивана торчащую, из наделанных им дыр, Словно измываясь над его жалкими потугами свести счёты с жизнью, электроприборы в очередной раз ожили.

Так продолжалось несколько раз кряду.

– Да что такое, неудачник, даже сдохнуть не могу нормально, – ударяясь головой о диван, он рычал, словно раненый зверь. – Что, боженька, решил меня спасти. – А где же ты был, когда я ослеп!?

Воспалившиеся белки глаз забегали по сторонам. Дико захохотав, Гриша снова потянулся к разбитому выключателю. Ну что ж, другого он и не ожидал.

– Бред, бред, бред, – всё громче кричал Гришка. Повалившись на диван, он истерически хохотал, смех перетёк в рыдания.

Неосторожно мотнув головой, он ударился о стену и замер без чувств.

– Гриш, что с выключателем случилось, сынок? – Полюбопытствовала мать после ужина.

– Ничего мам. Случайно разбил чашкой. – Вера Ивановна недоверчиво посмотрела на сына и сказала:

– Ты осторожно. Родители не должны пережить своих детей. Никогда.

– Конечно, – дрогнувшим голосом сказал он и попросил мать оставить его одного. Ему не давало покоя случившееся. Что это могло значить? Ему не суждено умереть?

Он не имеет права умирать или он повелитель электроэнергии? Последнему предположению Гришка скупо усмехнулся. Размышления, склонили его в сон.

Я снова вернулся на место недавней летней зимы. Уже издалека я понял, что ничего любопытного там не увижу. Так и оказалось. Привычный поросший земляникой склон, тот же знакомый грязный берег, камыши, истоптанные коровами тропинки. Я поискал фотографии в телефоне, дабы убедится, что это не воображение со мной играет так и есть вчера, здесь точно господствовала зима.

Изъездив берега пруда вдоль и поперёк, я обнаружил в разных местах ржавые огрызки труб. Побродив окрестностями, я наткнулся на ещё несколько обрезанных труб. Может, конечно, я параноик, но раньше их точно тут не было. Телефон не разряжался, поэтому трудился, что называется не покладая рук. Трубы не давали мне покоя, ну, на кой чёрт им тут торчать. Труба сидела очень глубоко, все мои попытки расшатать её успехом не увенчались. А потом меня скрутило, так, что я, спасаясь от боли и ломоты в костях, подобно раненому зверю, полз на четвереньках лишь бы подальше от подозрительного обрезка.

Во рту появился металлический привкус. Мышцы продолжало выкручивать, суставы ломило, потом тело и вовсе обмякло, и я даже пальцем не мог пошевелить. Мне из последних сил удавалось, держатся на краю пропасти бесчувствия. Не совладал я таки с собой и провалился во тьму. Нашёл меня Евстигнеевич, вернувший к реальности энергичным растиранием ушей и пощечинами. Медного цвета волосы, схваченные тесьмой взмокли от пота.

– Что Русик, болеть надумал, рано ещё, молод.

– Та нет, просто я, наверное…, солнце меня видимо ударило, – ляпнул я первое попавшееся на ум. – Чувствовал я себя так, словно сутки напролёт не спал.

– Ну, с кем не бывает. Воды дать?

– Та не надо, мне уже лучше. – Смотрю у Евстигнеевича, через раму старенького «Туриста», перекинут до половины заполненный мешок.

– А я иду, гляжу ты это или не ты. Что ищешь места вдали от людей?

– Ну, можно и так сказать.

– Ничего, ничего выход есть. Ну ладно пошли что ли. – Не дав задать вопрос, почти сорвавшийся с моих уст, он поднял свой велосипед.

– Вам помочь мешок вести?

– Ну что ты, он не тяжёлый.

– Сокровища везёте да? – Шутливо поинтересовался я.

– Ещё какие,– протянул он.

После событий с обрезками труб во мне проснулся необузданный обжора. Я поглотил просто сумасшедшие количества еды. Затем последовала расслабляющая ванна с морской солью, тут же расположившая меня ко сну. И снова я проспал несколько дней. Проснулся по полудню пятого дня. Дико хотелось пить. Выдув почти бутыль воды, вышел во двор. К удивлению, есть, почти не хотелось. Ивана Остаповича во дворе было по-прежнему не видно, да и машина не стояла под навесом. Евстигнеевич копался в огороде. Даже отсюда было видно, работал он проворно, вопреки возрасту. Да что там возрасту, любой молодой мог ему позавидовать. Странные вообще у меня соседи. Ведь что Остапович, что Евстигнеевич были далеко не просто людьми, переживающими лучшие годы. А сколько ещё таких у нас на улице, у нас в городке, в мире, в конце концов. И сколько людей значительно младше их, но уже дряхлых развалин.

– Добрый вечер, Евстигнеевич!

– Скорее день.– Поправил он меня. Ты что спал?

– Вздремнул малость, – солгал я.

– Ясно. Что-то ты вялый.

– Оклемался. Спасибо за заботу. Пойду, приберусь во дворе, а вы, если хотите вечерком на чай заходите.

– На чай говоришь,– вырывая сорняк, проговорил он, – это можно. Постараюсь, но ты, если что, не серчай, мало ли забуду, может возраст.

– О чём разговор. – Чтобы хоть чуток навести порядок в голове, решил разобрать давным-давно накопившийся хлам у полуразрушенной бани, доставшейся от прежних хозяев дома. Вечером того же дня по округе прокатился странный автомобильный сигнал. Этакая помесь сирены и пожарной сигнализации. Звук слышался где-то вначале улицы. Я оседлал велосипед и мотнулся к шоссе, ответвлением которого и была наша небольшая улица. Стоял там большой грузовик, едва ли не весь проезд загораживающий. Автомобиль, словно сошёл с экрана фантастического фильма. Он напоминал мусоровоз только сине-белого цвета, а вместо будки странный кокон. Люди тащили с дворов всякий технологический хлам, десятилетиями там накапливающийся по принципу – авось пригодится. Проворный мужик в зелёно-голубых одеждах, загружал всё в приёмник в конце кокона. Вместительный кузов проглатывал всё. На спине одежды было написано: «Вечность».

Вслед за «мусоровозом» тянулся трейлер тоже футуристический. С обеих сторон трейлер был раскрыт. Передвижная витрина дала приют разнообразной продукции Вечности. Меняя старую технику на новую, люди с огромной скидкой покупали и без того дешевую продукцию загадочной компании.