…

Умберту взвыл так громко, что, казалось, его услышали вообще все люди на земле, и переместился к замку отца. Он знал, что будет наказан за такую инициативу и такое позорное поражение, да и за то, что погубил прекрасный боевой отряд, но…

Единственное, что волновало мужчину, это то, что его Мария, его маленькая восхитительная девочка, там, с этим чокнутым святошей. Умберту представил, как парень замахивается своей дубиной на Мэри, и его передёрнуло от ужаса. Нужно было что-то делать, девушку нужно было спасать.

Спасать любой ценою. Пусть даже ценой его репутации, да хоть жизни — он не мог позволить Мэри погибнуть. Да, прав, прав был отец — девчонка действительно стала его слабостью.

— Господин ждёт вас, и он явно не в духе. — Как-то радостно пролепетал гоблин, едва Умберту переступил порог замка.

— И без тебя знаю! — Рявкнул мужчина так, что задрожали стены, и гоблин мгновенно испарился.

…

Елисей огляделся вокруг, и бросил дубину. То там, то тут горела трава, не сильно, так, скорее, дотлевала, а он сам словно бы светился, белым пятном выделяясь на фоне этого пепла. И на нём не было ни пятнышка. Но Марии вдруг показалось, что парень весь в крови, в крови убитых им. И, когда он направился к ней, она даже взвизгнула от ужаса, но вовремя одёрнула себя, закусив губу.

Мэри была в шоке. Она вжалась в ствол дерева и боялась даже вдохнуть… О, владыка тьмы, в какую западню она попала! Двенадцать первородных сильнейших бойцов и сын самого Люциуса…

"Умберту, ты идиот…" — В мыслях произнесла она, не надеясь, что он услышит. К её ногам подступал огонь, и к ней подходил парень…

Теперь Мария боялась, она действительно боялась Елисея — такая невиданная сила, и ведь это после того, как она сорвала с его губ поцелуй!.. Кажется, девушка забыла, как дышать.

— Они испугали тебя? — Елисей спокойно улыбнулся и протянул Марии руку. — Ты чего, не бойся, это ведь я, и больше тебя никто не обидит. Ты в безопасности рядом со мною, видишь!

— Ты… на тебе их кровь! — Девушка в ужасе пятилась от него, ощущая, как его близость опаляет ей кожу. — В тебе столько силы и мощи, что даже мне страшно… — Она зажмурилась, огибая дерево, и пятясь от него всё дальше и дальше.

Западная… Девушка была напугана. И осознавала, что её поведение может её выдать, но она не могла ничего с собой поделать. Ведь она была низшей демоницей, а низшего могло уничтожить всего лишь прикосновение к святой воде.

— Кровь?.. — Елисей растерянно осмотрел себя. Нет, ни пятнышка — ни на руках, ни на одежде, ни на коже. Чист, абсолютно чист. — Нет, всё в порядке. Да не бойся ты, я не убийца! Это ведь не люди, это монстры, исчадия ада! Ну разве обычный человек сгорит, если ударить его палкой?! Да и вообще, умирая, люди не сгорают. Успокойся, я ведь спас нас, да, тебя тоже, между прочим. — Парень отвернулся и отошёл.

Кажется, подобная реакция девушки, его расстроила. Он не ожидал от неё восторга, или особой благодарности, но уж бояться его — это совсем лишнее.

Девушка более-менее пришла в себя лишь когда на землю обрушилась стена холодного дождя, и воздух начали сотрясать раскаты грома, которых давно не было. Мир будто раскалывался на части.

Мария знала, в какой ярости был Люциус — погиб один из его любимых сыновей… Умберту отправил на смерть брата.

Она словно видела кроваво-красный змеиный взгляд демона. Скучала ли она по нему, по его наглой улыбке и грубоватым ласкам? Ей не хватало его, да, скорее всего… Было ли ей жаль демонов? Нет, ни капли, они получили, своё. Однажды и она получит ту же смерть.

А самое страшное, что ей было всё равно, быть может, смерть была бы её избавлением. Она догнала Елисея, и как-то даже не боясь, что с ней может что-то случиться, девушка за плечо развернула его к себе лицом. Посмотрела в его грустные глаза:

— Спасибо тебе! — Почти прокричала она, пытаясь перебить шум грозы и ливня, падающего с неба стеной. — Я испугалась… Я просто никогда в жизни не видела подобной силы! Теперь я знаю, уверена, что тебе по плечу спасти этот тёмный, почти потерянный мир!

Елисей улыбнулся, повернулся, обнял девушку, и вдруг прекратился дождь, расступились тучи, так, словно бы он разогнал своею улыбкой весь этот мрак.

— Я ведь испугался так, сначала так испугался, что мне тебя не спасти… — Как-то быстро, взахлёб затараторил Елисей, наклонившись к самому уху Марии, и всё так же прижимая её к груди. — Они… Огромные такие, Господи, да я как младенец рядом с ними, а потом, потом я понял, что силой тут никак, нужна вера, нужна уверенность и решительность, но знаешь, знаешь, руки до сих пор дрожат… — И он рассмеялся.

Мэри вдруг вздрогнула, его дыхание коснулось её кожи. Они оба вымокли насквозь, а с ним было будто теплее. Словно солнце согревало. Она как-то несмело обняла в ответ, всё же, боясь парня.

После той ночи Мэри вдруг стало как-то неловко с Елисеем, он задел что-то в ней. Что сказать ему на это она не знала, ей так хотелось рассказать ему всё и бежать, далеко… Или, быть может, погибнуть от его руки. Но его смех рассмешил и её, и они вновь смеялись как дети, затеяв какой-то совсем дурацкий разговор.

Елисею вдруг показались смутно знакомыми объятия Марии, этот её запах, тепло, и… Парню вдруг захотелось вновь коснуться её губ и почувствовать их мягкость. Вновь?! Что за странные мысли? Елисей отстранился от Марии, и, каким-то сиплым голосом произнёс:

— Может, поедим?.. Я голоден…

— Да, пожалуй, и отдохнуть совсем не помешает, ты наверняка устал. — Девушка улыбнулась. Его смущение… Её как будто вернули в реальность, напоминая, зачем она с ним.

— Я однажды всех их победю! — Елисей рассмеялся, отломил кусок подсохшего уже хлеба, и протянул его девушке. Прояснялось серое небо, дул лёгкий ветерок и двое на траве, с улыбкой болтая о всякой ерунде, жевали свой бесхитростный обед.

— Победишь, конечно, победишь. — Нет, больше она не стремилась соблазнить его, наоборот, ей вдруг захотелось, чтобы он оказался не таким как все, чтобы в этом мире осталось хоть что-то хорошее и чистое.

Девушка уже была не такой капризной, и кусок подсохшего хлеба был вовсе не так сух. Впервые она смотрела на парня с надеждой.

— Послушай, а как бы ты хотела жить, потом, в новом мире? О чём мечтаешь ты? — Елисею эта девушка казалась особенной, она живая, она настоящая, она не как все эти люди, у Марии мечта быть должна, обязана.

— Когда-то я хотела небольшой домик у моря, доброго мужчину рядом и троих детей. Да, я мечтала утром выходить на берег и рисовать восход, читать стихи любимого поэта, стоя на утёсе. — Мэри вдруг так светло улыбнулась, будто это было так реально. — А теперь я не знаю… — Взгляд будто потух. У неё не было будущего, как не было души. — А ты? О, чём мечтаешь ты, Елисей? — Девушка посмотрела в его голубые и полные жизни глаза, да, ей действительно хотелось знать, как бы он стал жить.

— А я хотел бы построить школу, понимаешь, раньше, дед рассказывал, были такие заведения. И я учил бы детей читать умные и добрые книги, учил бы их писать и рисовать картины, учил бы любить и верить, чтобы в них, в этих маленьких людях, свет не угасал, чтобы им не приходилось заниматься тяжким трудом, едва они научатся ходить, я учил бы их жить с Богом в сердце и с любовью к миру, и они, эти новые люди, стали бы опорой и надеждой всего человечества! — Он говорил с таким искренним воодушевлением и с такой надеждой в глазах. — А у тебя обязательно будет дом. Стихи? Я никогда не слышал стихов! Прочтёшь для меня? Ну хотя бы один!

— У тебя замечательная мечта, я уверена, что она исполнится. А разве ты никогда не читал стихов? — А потом она прочитала ему вслух, на память, свою любимую поэму. Мария читала так, словно, это было ею написано, словно она душой прочувствовала каждую строку, о человеке и его чёрной изнанке, о грехах и слабостях… А после прочла красивое стихотворение о любви, и вдруг как-то смутилась своего откровения. Смутилась впервые, за последнюю сотню лет своего существования.