– Гони! – крик дель Оро вывел Симона из столбняка. Обезумевшие лошади, казалось, не чувствовали шпор. Они уносили всадников, перемахивая через колодины и заросли, ручьи и затопленные ручьями лагуны.

Ротмистру впервые пришлось столкнуться лицом к лицу с этими тварями. Хотя он не раз слышал в пуэбло от старожилов о «красном потоке смерти». «Движутся они часами, а то и днями,– делились бывалые зверобои.– Густыми колоннами в несколько лиг шириной… и нет преграды для них: люди, звери и птицы – все уходят от этой чумы, а те, кто не успевал… от них находили лишь дочиста обглоданные кости да медные пуговицы, если такие имелись…»

Лес начал редеть, впереди обозначилась каатинга25, когда Бернардино резко повернул своего скакуна на север. Там был Монтерей, и он решил рискнуть. Карабин дель Оро не заставил себя ждать. И Симону даже подумалось, что он ощутил привкус пороховой гари. Драгун наподдал жеребцу так, что кавалерийские шпоры стали алыми.

Но грянувший следом выстрел, казалось, расколол голову Бернардино надвое.

* * *

Без сознания он, правда, оставался недолго, придя в себя от укусов слепней. Ощущая тошноту, Симон приподнял голову: в двух ярдах от него храпел издыхающий конь, в горячем глазу его отражались застывшие голубые облака.

Бернардино попытался ощупать рукой ссадину на лбу, когда услышал гремящий цокот копыт по кремнистой тропе и лай дель Оро:

– Мордой в землю! Я сказал, мордой в землю!

В следующий момент он увидел над собой перекошенное лицо метиса и сверкающий нож:

– Как же так, Сыч? – истекая кровью, выдавил испанец.– Ты был всегда такой умный… и вот так хочешь сглупить? Ну убей, убей меня!

– И убью! Но сначала сведу тебя с ума болью. Срежу мясо с твоих подошв и лодыжек, а потом заставлю идти в Монтерей.

– Иуда,– волосы и воротник драгуна потемнели от крови. Яркие карие глаза подернулись мутноватой пеленой.– Иуда,– тихо повторили губы.

– Может быть,– полукровка ощерился, хватая Симона за подбородок.– Но без Иуды не было бы Христа. Эй, ты! – метис вдруг изменился в лице.– Эй, какого черта? Не смей подыхать, слышишь?

Рамон исходил на нет в своем отчаянии: тряс несчастного, бил его по лицу, угрожал, призывал всех духов и Небо, но тщетно… Испанец без кровинки в лице лежал, не открывая глаз.

Когда дель Оро припал ухом к его груди, то не услышал биения сердца. Симон Бернардино был мертв. Подбородок его безвольно отвис, черты лица заострились.

Оставшись один на один с трупом, Сыч думал недолго: перво-наперво он срезал ножом все блестящие пуговицы с мундира и засунул их в подсумок: на эти штуки в индей-ских деревнях можно было выменять провиант или лошадь; кто знает, что уготовит завтрашний день? Затем стянул сапоги – они были сработаны из отличного хрома и тоже имели свою цену. Но когда в руках его оказался пакет, сердце в груди заныло. Он даже не мог прочитать букв, кои бежали по плотной тисненой бумаге. Дель Оро поднял взгляд на тропу, что вела в Монтерей. По краям она была едва обозначена редкими костями, но расстояние соединяло их вдали в непрерывную цепь, утыкающуюся в синюю прохладу гор Санта-Лусия.

«У одного меня с этой бумагой в Монтерее надежды не более, чем у крысы, сидящей в колодце»,– мелькнуло в сознании. Он жестоко выругался, теряясь в решении.

Из-за песчаного развала, где горячий ветер трепал зеленые иглы юкки, выпрыгнул бродяга-койот и порысил прочь, будто комок серой пыли.

Сыч ощутил, что внутри его пересохло всё до предела, а желудок от дурных предчувствий оттянуло, ровно туда был брошен свинец. Жмякая по песку, он подошел к трупу лошади Бернардино и отстегнул от седла флягу. Нагретое солнцем пойло мало утолило жажду и, затыкая растрескавшуюся пробку, Рамон почувствовал, будто ему хочется пить больше прежнего. Он вытряхнул содержимое кавалерийской фляги. Там что-то плескалось, и дель Оро, старый пилигрим пустынь, посчитал не лишним прихватить и ее.

Он вновь посмотрел на пакет, толком не зная, что делать с ним, вздохнул и сунул за пазуху так, как если бы то был скорпион иль тарантул. В какой-то момент под скошенным лбом мелькнула мысль: а не вернуться ли в Санта-Инез, а то и вообще повернуть на юго-восток – ну, скажем, в Чиуауа, а то и в Сонору; какая разница, где потрошить кошельки?

На минуту Рамон прикрыл глаза, ожидая, пока его перестанет бить нервная дрожь, но она, как назло, не прекращалась. И каждый вздох в этом пекле казался ему глотком красной пыли. Когда дель Оро приоткрыл глаза, то углядел в слепом раскаленном небе кружащие черные точки. Мрачная ухмылка искривила его губы. Уж он-то знал, что эти могильники с лысыми головами и красными обо-дранными шеями безошибочно выбирают цель.

Одернув серапе, он тяжело поднялся с брюха издохшего коня и, спотыкаясь о раскаленные камни, направился к своему жеребцу.

Одна нога его была уже в стремени, когда лопатки схватились морозом. За спиной слышалось тихое бренчанье камней и звенящий хруст песка.

– У нее схватки! Быстрее! Быстрее же! О, слепота человеческая! – комендант Ксавье де Хурадо, совершенно уничтоженный и убитый, что жена его вновь рожает, распекал и без того сбившуюся с ног прислугу. Способный и решительный, знающий свое дело до тонкостей, в вопросах житейских Ксавье терялся, нервничал и, оставшись один на один с ними, начинал метаться, как зверь в клетке.

– Да быстрее же, черт возьми!

Мимо мелькали тазы с кипяченой водой, тончайшие белые простыни, пеленки, взволнованные глаза кормилиц.

– Боже мой, ради Святой Богородицы, возьмите себя в руки, сын мой. Такой торжественный час! – отец Ромеро участливо улыбнулся, подавая руку.– А вы волнуетесь, комендант, будто сами собрались рожать. Это ведь у вас уже одиннадцатый, мой друг?

– Двенадцатый,– с досадой буркнул Ксавье.– Вы же не хуже меня это знаете, падре…

– Ну вот видите, насколько благосклонно к вашему дому Небо. О пресвятая Дева, пошли им благодать и новые удачи на сей достославной ниве!

– Нет уж, увольте, святой отец! Вы не могли попросить у Неба другой благодати? – наливаясь досадой, процедил комендант.

– Или я схожу с ума, или я ничего не понимаю, сын мой… Habeant sua fatalibelli26 – падре был серьезен, как никогда.– Разве вы не рады случившемуся? Испании необходимы новые сыновья…

– Возможно, святой отец.– Ксавье дышал порывисто, яркий румянец жег лицо, виски и лоб.– Но я не хочу, чтоб на плечи моей жены была возложена миссия регулярно пополнять полки его величества.

– Всё в ваших силах, сын мой, и в руках Господа… Простите, но в эти минуты мой долг быть рядом с роженицей,– старик кивнул головой и упругой походкой двинулся по коридору.

– Господин комендант! – за спиной послышалось спешное бряцанье шпор.– Господин комендант!

Де Хурадо повернулся, болезненно морща лоб.

– Коррехидор Малинче просит вас, сеньор, спуститься на конюшенный двор.

– А что случилось, Эстебан? Ты сияешь, как пряжка.

– Мерида ожеребилась, господин комендант. Жеребчик – чистый отец, помните английского племенника, что привозили из Исла-Виста? Уже тянется к вымени, сеньор.

– Болван, идиот, скотина! Вы что, все сговорились? Малинче – несчастный кретин! Разве он не знает, что сейчас рожает моя жена, а не его кобыла?

– Значит, мне передать, что вы не желаете, господин комендант? – Эстебан не смел шелохнуться.

– А ты еще сомневаешься, дубина? – Ксавье едва сдержался, чтоб не огреть по спине тростью бестолкового посыльного.

Эстебан преданно молчал. Он менее всех мог ответить на этот вопрос.

– У вас всё? Дьявол тебя возьми! Совсем охамились, одичали в этой глуши! Понятия не имеете о светских манерах…

– Никак нет, господин комендант! Их высокопревосходительство изволят требовать вас к себе, как освободитесь.

– Губернатор де Аргуэлло? Мерзавец! С этого и надо было начинать, а не с твоей жеребой кобылы.