– Не в округе, а на всем побережье, сынок,– поднимая палец, многозначительно поправил слепой.– Ладно, я понял тебя… Ты хочешь услышать от меня о Vacero… я прав? Знаю, знаю, что прав… но ты уже, похоже, убедился, что в Сан-Ардо найти болтливого дурака не так уж и просто. Тем более из индейцев. Ты только не торопи меня, белый,– слепой обнажил остатки зубов, пытаясь изобразить добродушную улыбку.– Это до гринго6 туго доходит, о чем речь. До гринго, но не до индейца.

– Верно, папаша, верно. Но ты, похоже, уже собирался поведать мне свою историю о… Vacero.

– Кое-что о нем,– вновь поправил краснокожий.—Хотя, конечно, история эта длинная, как хвост Пернатого Змея. Я расскажу тебе всё без утайки, но на своих условиях, согласен?

– Что он сказал? – де Аргуэлло, теряясь от наглости бродяги, посмотрел на сержанта.

– Послышалось, команданте, такое не говорят.

– Нет, нет, белый. Уши тебя не обманывают… Но если тебе не нравится, я могу встать и уйти…

– Черт с тобой. Какие условия? Только быстрее!

Индеец самым серьезным образом поправил древнюю шляпу на голове, что-то шепнул своему талисману, висевшему на темной морщинистой груди, и спокойно продолжил:

– Ты купишь мне пива и табаку, сколько я захочу, немного тортильи, мяса и дашь несколько песо7, чтобы слепой Рипозо продержался на плаву какое-то время.

Луис с минутным колебанием расстался с десятью песо.

Ушлый старик, попробовав каждую монету на клык, сунул их в кошель за поясом и крикнул:

– Лопес, черного пива! Разве ты найдешь, хромоногий, лучший бычий пузырь,– он похлопал себя по голому грязному животу,– чтобы перелить столь драгоценную влагу? А ты не смочишь глотку со мной, сынок? – краснокожий тряхнул длинными седыми космами. Черная повязка уставилась на Луиса.

– Нет, Рипозо,– капитан нетерпеливо посмотрел на слепого, потом на притихшего рядом сержанта. Винсенте хмурился. Его приводила в бешенство наглость краснокожего. Если б не терпеливость команданте, которая путала все карты, он бы дано уже выпнул под зад это вонючее пугало. Испанское имя – Рипозо – вот что, по мнению Аракаи, было единственно стоящим в этом бродяге.

– Так, значит, не пьете? – усмехнулся старик, бисерные и костяные украшения трякнули на его шее.– А я вот никогда, сынок, не отказываюсь ни от еды, ни от питья, так как неизвестно, когда духи улыбнутся мне, и я сумею набить брюхо в следующий раз.

В это время Лопес принес миску с горячими лепешками в топленом масле дендэ, истекающий жиром кусок мяса, немного каруру8, перец и две добрых кружки пива, искрящихся пенными шапками.

Краснокожий на миг замер, сморщив лицо, которое приобрело сходство со сжатой в кулак рукой в потертой кожаной перчатке. Но склонился к тарелке, принюхался, после чего с довольной ухмылкой навалился на еду.

Луис старался не смотреть на это раздражающее зрелище, предпочитая глядеть на быстро меркнущее небо. Прикончив последнюю лепешку и запив ее основательно пивом, Рипозо вытер жирные руки о свисающие на грудь пряди волос и сыто рыгнул. Затем совсем как койот облизал губы, сплюнул под ноги и начал:

– Это было четыре зимы назад… Тогда мы рыли шурфы и добывали глину у горы Желтая Женщина – гринго ее называют Пайн. Отвалы на реке Салинас иссякли, и поэтому гончары перебрались туда… Славная там была глина, нежная, без зерна, как кожа молодой бабы… Там мы простояли весь месяц Ягод… Наши повозки были полны, когда появился ОН.

Старик замолчал, вставил черенок самодельной трубки в дыру между пеньками последних зубов и долго курил.

Потребовалась новая кружка пива, прежде чем он соблаговолил продолжить исповедь. При этом он о чем-то вновь шептался со своей священной связкой. Его темные губы беззвучно шевелились, а голова мелко тряслась.

– Это для духа Vacero,– напряженно прохрипел он.—Никогда нельзя предугадать: слушает он тебя сейчас или нет. ОН вездесущ, как и быстрый Ошума9.

– Эй, дед,– не удержался Аракая.– Хватит пугать нас. Этих историй и у нас целый фургон. Ближе к делу! Ты пришел сюда не набивать брюхо и вспоминать молодость. Перед тобой сын губернатора, а не твои вшивые внуки!

Старик встрепенулся, как гриф, и мрачно повернул голову.

– Дай-ка, я погляжу на тебя,– сказал он и внезапно сдернул с лица черную тряпку.

Плечи Винсенте дрогнули, гнойные бельма таращились на него из-под седых бровей.

– Да ты никак баба, сержант,– проскрипел краснокожий.– Что ты заткнул язык? – Старик вдруг стремительно, словно змея, выбросил свою правую руку и вцепился в сержанта.– Так и есть! – загоготал он.– Ты рыхлая жирная баба, с которой я был бы не прочь провести ночь.

Винсенте едва не брякнулся со стула, вырывая руку. Сердце его застряло в горле, но Рипозо уже потягивал пиво и фыркал руганью.

– Знавал я таких выблядков, как ты, пузырь. Как-то у Рейс-Пик моего приятеля ранили в жопу, и я тогда сам вырезал вот этим ножом свинец,– он хлопнул себя по бедру, где висела на мексиканский манер подвязанная к ноге отточенная наваха.– Так вот, его волосатая задница была просто загляденье по сравнению с твоей рожей!

– Дерьмо! – Винсенте выхватил пистолет.

– Отставить, сержант! – Луис де Аргуэлло бухнул кулаком по столу.– Так мы никогда не докопаемся до ис-тины!

Затем резко повернулся и, глядя прямо в безобразные бельма Рипозо, отрезал:

– Ну вот что, дед, если ты вообразил, что я ходячая добродетель, то ошибся! Не отвлекайся, у меня мало времени! И пиво глотай поменьше, чтобы проклятое зелье не выбило твои мозги!

Капитан замолчал, понимая, что дальнейшие угрозы бессмысленны, а пытки – тем паче, потому как индеец был выходцем из племени юта10. А этим бестиям даже доставляло удовольствие, когда им дробили в испанском сапоге кости, а спину исполосовывали, точно сыр ножом.

Но старик будто не слышал слов капитана. Он напялил повязку на место и подавился приступом смеха, весьма напоминающего звук, с которым шелушат чешую рыбы. Потом также неожиданно смолк, жадно опустошив очередную кружку, и прохрипел:

– ОН был не один… с ним гарцевало еще десятка два Черных Ангелов. ЕГО не брала ни пуля, ни сталь… Кольчуга и кираса на его груди заговоренные… Вот эта рука пыталась убить Vacero,– Рипозо протянул свою левую руку, которую все время держал под столом, и только сейчас Луис и Винсенте узрели, что на ней нет ни единого пальца. Ладошка была круглой, как лопатка для тапиоки11 или бразильской рападуры12.

– Да-а,– вздохнул старик.– Когда-то Рипозо был левшой, и его рука не знала промаха… А вот эти глаза,– он провел культей по повязке,– видели родные горы. Но видели и ЕГО, и поэтому он ослепил меня, как и других…

– Ну, а что же было дальше?

Сержант, позабыв об обиде, не спускал глаз с рассказчика. Однако индеец молчал, красноречиво уставившись на пустую кружку.

Лопес, взволнованный пересказом уже известной ему истории, поторопился с пивом.

– А дальше… – краснокожий колупнул ногтем свой нос и опустил голову.– Дальше мы растеряли друг друга: кто оступился и разбил себе голову о камень, кто утонул, и пончо сделалось для него саваном, кого загрызли волки или убили индейцы яхи… Не знаю, как я сам остался жив. Наверно, так было угодно Великому Духу… Счет дням был потерян… Я умирал от жажды и завидовал мертвым. Я молил небо, чтобы оно подарило мне встречу с горным львом13 или гремучкой, только бы побыстрее уйти в Страну Теней… Шкура моя пересохла на солнце и стала темнее старой седельной кожи, когда каменщик Санчес, возвращаясь из Пасо-Роблес, отогнал от меня грифов. Этих стервятников всегда тянет к трупам, как и тебя, сынок… Ставлю гончарный круг против трехквартового ведра пива, ты приехал в Сан-Ардо не в погоне за головой Анжело.