— Ну понятно, что эта поездка бессмысленна, кто ж возьмет такую глупую сабу, как я, в Оксен? Просто… не могу же я быть необязательной? Придется ехать, но это так неприятно, — Лейтис вздохнула, она говорила об этом Эйднану, наверное, раз пять. Или двадцать пять. В любом случае ничего, от этих слов не менялось, ни ее переживания, ни его утешения.

Эйдан поцеловал ее в нос и придвинул к себе по столу какой-то лист бумаги, а потом серьезно сообщил:

— Вне зависимости от результата, я буду тобой гордиться. Уже горжусь. Потому что далеко не все на собеседование в Оксен попадают, будь они сабы, или стабильные маги. И вне зависимости от результата, я тебе куплю огромный торт. Намного больше того, шоколадного. Ты у меня очень обязательная, ответственная и огромная молодец. И если с Оксеном не выйдет — вот список тех, кого я обзвоню, чтобы поговорить лично и попросить взять тебя учиться. Я велел Дейдре его составить, собирался им тебя утешать, когда ты позвонишь перед собеседованием и будешь переживать. Но ты приехала сама — и так еще лучше. А еще я в тебя верю, и даже если все остальные откажутся в тебя верить, я буду все равно, — он коснулся губами ее губ, крепко прижал к себе, и добавил: — И еще — собираюсь тебе очень наглядно и ощутимо продемонстрировать, как горжусь своей сабой и как ее ценю. Вот прямо на этом столе. Чтобы ты об этом помнила на собеседовании и меньше волновалась, — он выразительно кивнул на стол, не менее выразительно вздернул бровь и совсем уж выразительно положил руку Лейтис на попку.

— А это ты мной так гордишься? — хихикнула Лейтис. — Я думала, ты так любишь, — она приподняла брови и округлила рот, изображая безмерное удивление.

— И то, и другое, — невозмутимо ответил Эйдан. — Я тебя очень сильно люблю, потому что ты замечательная. И как можно тобой не гордиться, когда ты такая замечательная? У меня самая чудесная невеста, женщина и саба в Луденвике. Поэтому я тебя люблю и горжусь тобой одновременно. Еще восхищаюсь. Очень-очень сильно, — последнее он сказал полушепотом, зарывшись лицом ей в шею и оставив на ней жадный горячий поцелуй.

Отвечать Лейтис не стала, просто принялась целовать его, зарываясь руками в рыжие кудряшки на голове и придерживая Эйдана за затылок, будто он пытался куда-то от нее убежать. И он тоже еще крепче прижал ее к себе, целуя страстно и настойчиво, а потом сгреб со стола в сторону все, что на нем лежало, и усадил туда Лейтис, поглаживая ей бедра, расстегнул кофточку и поцеловал в живот.

— Ты же видела, какой я строгий начальник, моя хорошая? — спросил Эйдан, глядя на нее снизу вверх, но от этого ни на каплю не становясь менее доминантом. Кто тут дом, было видно. В его взгляде, в том, как он крепко держал ее за попку, в самой его позе, в голосе, во всем. — И, хоть ты не моя подчиненная, но мы у меня на работе. И я собираюсь быть с тобой очень-очень строгим. Чтобы сподвигнуть… на свершения, — он снова приник губами к ее животу, принялся кружить языком вокруг пупка — и одновременно шлепнул ее по бедру. Легко, но очень выразительно.

Это звучало как самый горячие и пылкие обещания, и Лейтис завелась бы даже от одних его слов, но Эйдан сопровождал их действиями, от которых у нее мигом погоярчело внизу живота и начали сжиматься соски.

— О, разве я могу возражать такому неумолимо строгому хозяину, — ответила она.

— Не стоит возражать хозяину, Лейтис, — строго сказал Эйдан и шлепнул ее по другому бедру, а потом стащил кофточку с плеч и принялся стягивать с рук, не переставая при этом целовать ей живот. А потом продолжил, сокрушенным и все таким же строгим тоном: — А ты ему возражала. Много раз, девочка моя. Хозяин тобой гордится, а ты ему не веришь, совсем не веришь в то, какая ты чудесная и замечательная… И мне придется тебя повоспитывать как следует.

Лейтис невольно улыбнулась тому, как ее любимый властный хозяин Эйдан обставлял утешения, ведь то, что он собирался с ней сделать — утешало, и она пришла отчасти в надежде, что он сделает что-то подобное тому, что и собрался. Хотя она пока и не знала в точности, что именно.

Управившись с кофточкой, Эйдан быстро расстегнул застежку бюстгальтера, сдернул его с Лейтис в одно движение и сжал обеими руками ее грудь, сильно, крепко, от чего она выгнулась ему навстречу, а потом жалобно ответила:

— Простите, хозяин Эйдан. Ваша саба совсем распустилась и нуждается в вашей твердой руке.

— И в дисциплине, суровой, как на работе, — согласился он, расстегнув застежку на ее брючках и ненадолго забравшись пальцами в трусики, что выглядело скорее дразнящей пыткой, чем лаской. Эйдан тут же убрал руку и принялся расстегивать ремень на своих брюках. — Связать как следует и повоспитывать. Раз уж мы в офисе — не так, как дома. Руки перед собой, Лейтис. Моя саба плохо себя вела, моя саба перечила хозяину, моя саба заслужила свое воспитание… — он потянулся к лежащим сбоку грудой бумагам и канцтоварам, чтобы взять оттуда два самых обычных карандаша и блокнот, хотя скорее — ежедневник в кожаной обложке, положив их поближе. И Лейтис, глядя на эти приготовления, только гадать могла, что он с ней будет делать такое… офисное. Но с ремнем для рук было вполне понятно.

— Саба, наверное, будет громко кричать, хозяин Эйдан, — довольно предупредила Лейтис, — У вас тут кабинет хоть звукоизолированный?

— Ну конечно, будет, — не менее довольно согласился Эйдан в ответ и принялся быстро и ловко связывать ей руки ремнем перед грудью. — И когда хозяин ее накажет, и когда потом трахнет как следует, чтобы почувствовала, как сильно хозяин ей гордится. И я желаю, чтобы все вокруг знали, как хозяин тобой гордится, моя строптивая саба. Первая часть — только для нас с тобой, а вот вторая… Звукоизоляция здесь включается и выключается. Как часть магической защиты.

Он нажал кнопку на маленьком пульте, вмонтированном прямо в стол, и довольно оглядел ее, полуголую, сидящую перед ним. Связанные руки Лейтис, опущенные между ног, сжимали и приподнимали грудь, на которую Эйдан смотрел особенно выразительно. А потом взял сразу оба карандаша, сжав в руке парой, и принялся водить ими вокруг ее сосков. Хорошо наточенными грифелями, ощущение от которых было не болезненным, но острым, обещающим боль, очень сладкую.

Лейтис сделала большие испуганные глаза:

— Хозяин Эйдан, но ведь вы не сделаете вашей сабе больно?

— Ты ужасно себя вела. И воспитание должно быть по-настоящему строгим, — неумолимо заявил Эйдан, перехватил карандаши на манер пинцета — и сжал между ними сосок Лейтис. — Вот так, даже лучше, чем зажим. Когда я в любой момент контролирую, сжать сильнее или слабее, сколько тебе отмерить по заслугам. Ты ведь заслужила наказание, моя саба. Заслужила? — после своего вопроса он сжал сосок чуть сильнее и повернул концы карандашей по кругу, выкручивая. Пока было не больно, не как с зажимом, но чувствительно, ареолу сразу закололо иголочками, которые сделались сильнее, острее, ярче, когда Эйдан потеребил кончик соска двумя пальцами.

Хотя боль была приятной, Лейтис вскрикнула и запричитала:

— Простите, хозяин Эйдан. Ваша саба, конечно, виновата, но она исправится.

И как же ей это все нравилось. Когда она сопротивлялась и упиралась, все было слаще, и возбуждало сильнее.

— Конечно, исправится. Получит, что заслужила — и впредь не будет зарываться и нарываться. Правда ведь, моя безобразница? — он выкрутил сосок сильнее и тут же обхватил второй губами, легонько стиснув в зубах. Ощущения были острыми везде, и притом совершенно разными, отчего у Лейтис по позвоночнику пробежали мурашки. — Хотя тебя стоит еще и отшлепать, негодница. Но пока — вот так. Вот так ты будешь слушать, что говорит тебе хозяин, — он оттянул сосок, зажатый карандашами, и потом выкрутил снова, грудь от этого закололо иголками, кажется, везде, не только там, где Эйдан ее сжимал. Лейтис ахнула, и между ног у нее стало совсем горячо, невозможно же не реагировать на вот это все.

— Ваша саба очень постарается не нарываться, но если вдруг случайно выйдет — неужели вы будете снова ее мучить?