— Не говори, — тихо сказал он, развернул Лейтис к себе, устроив ее голову на своем плече, снова крепко прижал к себе. Двигаться было трудно, будто он преодолевал сопротивление воды. Говорить тоже. Все было трудно, и Эйдан не мог не думать, что ей сейчас еще труднее, может быть, намного. Но так было немного лучше, когда он прижимал ее к себе, так было теплее, и он надеялся, что и ей тоже. — Ничего не говори, молчи, а я буду тебя обнимать вот так. Так и будем лежать, долго-долго, потом Тэвиш начнет волноваться, придет сюда, будет спрашивать обеспокоенно, что происходит… А я ему скажу, что все хорошо. Просто я в тебя врос. Как деревья, бывает, врастают в ограду, так что остается только дерево спилить и ограду поломать, чтобы разделить их, потому что они уже одно целое. И все хорошо, потому что так и должно быть, потому что мы и должны быть одним целым, всегда… И лежать вот так с тобой — все равно лучше, чем что угодно без тебя. Так что все хорошо. И пускай все остальное катится куда угодно, яматанцы с контрактами, Хобб с повестками на судебное заседание, Тэвиш со сметой расходов на месяц, супермаркет со стейками — хоть весь мир. Я буду лежать тут с тобой, сколько будет нужно. Потому что весь мир без тебя не имеет смысла, — он едва ли понимал, зачем несет этот бред, откуда его вообще берет, просто говорил то, что шло на ум, потому что от этого отчаяние… наверное, светлело. Внутри него — превращалось в щемящую грусть, в нежность, в любовь, в очень много любви, которой он хотел укутать Лейтис со всех сторон, и впрямь врасти этой любовью в нее, как корнями, вплавиться, чтобы она была с ней всегда, каждую секунду. И надеялся, что она хоть немного это чувствует, то, что чувствует сейчас он.

А потом он замолчал, и они так и лежали, наверное, целую вечность по ощущениям Лейтис, которые Эйдан сейчас хорошо улавливал, как никогда. Целую вечность — минут десять, а то и все пятнадцать, пока она не успокоилась. Это было так, будто они потихоньку поднимались из толщи воды, которая просто давила меньше и меньше, пока они не перестали ощущать ее вовсе. Отчаяние, конечно, не совсем прошло, когда она заговорила, но это была бы не Лейтис — молчать, когда уже может говорить:

— Фармацевтика — это очень хорошая идея, с одной стороны. А с другой, мне кажется, из-за того, что я саба, никто меня такому учить не станет. Мы ведь безответственные.

Эйдан улыбнулся и даже зажмурился, потому что снова восхищался ею, тем, как она не могла молчать, тем, как она была готова всерьез обсуждать его идею, хотя по-прежнему переживала и не верила в то, что из этого что-нибудь получится. Зато Эйдан верил, с самых первых дней знал, что нужно просто найти ей занятие по душе. И она, со своей деятельной натурой и любознательностью, со всей своей решительностью, справится непременно. О чем ей немедленно и сообщил:

— Я в тебя верю. Правда, девочка моя, если тебе это нравится — у тебя обязательно получится. Я же видел, много раз, у тебя получается все, за что ты берешься с интересом. И если понадобится, я подниму свои знакомства, чтобы тебя взяли. Но сперва попробуй сама, м?.. Ты у меня правда очень талантливая, и в то, что твои таланты кого-то заинтересуют, я верю тоже. Вместе разошлем документы везде, а еще я завтра заеду в больницу Гвендолин Милосердной и стрясу с них рекомендацию. С подробным рассказом о том, как ты спасла мистера Крейна. И прицепим ее к документам тоже, — он погладил ее по спине и поцеловал сперва в нос, а потом в подбородок. Он правда рассчитывал, что может получиться, но есть даже нет, уж что-что, а пытаться Эйдан умел. Долбить головой стену, пробовать снова, если не получилось, а потом — еще раз, иначе не было бы никакого "Дейн Дефеншен". А ради Лейтис он готов был пытаться еще больше, чем ради себя самого. Вместе, они все будут делать вместе — и справятся.

Лейтис никогда об этом не говорила, даже не намекала на то, насколько она обижается на отношение окружающих — ровно потому, что не видела в этом никакого смысла. Ну не собирался никто менять к ней отношения, потому что она ничем таким не заслужила особенного отношения, наоборот, не раз доказала, что она самая обыкновенная саба, которая ни с чем не справляется. И она действительно считала, что Эйдан зря это затеял, все эти тяжелые мутные разговоры, которые ведут в никуда. Но заниматься чем-то еще, кроме дома и сада, ей хотелось. Все-таки она ощущала себя слишком зажатой, скованной всей этой необходимостью сидеть в одном месте и лишь иногда выходить в магазин, или уж совсем редко куда-то еще с Эйданом. Лейтис было тесно. Если у нее будет как-то еще дело, она не будет так стеснена однообразием своей жизни. Не говоря о том, что если бы она успешно занялась фармацевтикой, она могла бы спасти не одного человека своими лекарствами, но это уж было из области фантастики. Вряд ли она выучится и сможет практиковать. Никто своей жизни и здоровья сабе не доверит. Но даже как повод вырваться из дому учеба была бы хороша.

— Спасибо, — тут она попыталась вернуться к тому разговору, с которого Эйдан начал: — И конечно поженимся, если… когда связь установится. Как же иначе.

И осторожно поцеловала его в щеку. Он улыбнулся ей, как-то очень мягко и… с почти детской искренностью. Как ребенок, получивший желанный подарок на новый год.

— Когда установится, — повторил уверенно, без малейшего сомнения в голосе. — Спасибо, милая. Я буду самым счастливым мужчиной в Луденвике, потому что женюсь на самой замечательной женщине в нем. Для меня — так точно самой лучшей. Я тебя люблю и для меня это очень важно и серьезно. Я хотел, чтобы ты знала, насколько важно и серьезно. Разделить с тобой жизнь, всю целиком, — он снова нежно гладил ее пальцами по волосам и по лицу и продолжал улыбаться, и тоже поцеловал ее, в обе щеки по очереди и в подбородок.

Лейтис вздохнула и подумала, что надо будет для этого поехать куда-нибудь подальше из Нортумбии, а то тут могут и помешать. И тут же представила свадьбу где-нибудь на экзотических островах, на пляже, возле лазурного теплого океана, в венках из пышных местных цветов, это было бы красиво.

На другой день Эйдан прилетел с работы с очень неожиданной покупкой. Лейтис, услышав, что защитный купол отключился, и выйдя на террасу, сперва решила, что у них будут гости, потому что увидела, как за хорошо знакомой машиной Эйдана неотступно следовал второй флаер, серебристый, красивой обтекаемой формы. Но когда он пошел на посадку, она заметила, что тот летит за Эйданом на магнитном прицепе. И что кабина совершенно пуста. Флаеры приземлились у крыльца, и Эйдан поспешно выскочил из машины ей навстречу.

— Добрый вечер, милая. Как твои дела? — поздоровался он и сразу же обнял ее за талию, вгляделся в лицо, кажется, обеспокоенно и взволнованно, а потом спросил, кивнув на флаер: — И как он тебе?

У Лейтис зачастило сердце — да не может быть, чтобы это было ей. Они с отцом всегда так ссорились из-за прав.

— Красивый, — осторожно сказала она.

— Ну и отлично, значит, не будем менять на другой, раз тебе нравится, — улыбнулся Эйдан. — Он твой, забирай, — и вложил ей в руку ключи с фирменным брелком в виде оленьей головы — такой же, как красовалась на носу у флаера.

Лейтис посмотрела на ключи, вздохнула с тяжелым сердцем и протянула их обратно.

— Спасибо, не надо, мы до магазина отлично на флаере Тевиша добираемся.

Она не хотела раздувать скандал, еще вчера не хотела начинать выяснять отношения, но, увы, Эйдан начал первый, и сейчас Лейтис ощущала, как хрупка и непрочна их связь и как она готова разрушиться от ее обычного поведения: когда она просто не говорит о том, что ей не нравится.

Им нужно было решить проблему, или связь разрушится вовсе. Эйдан сунул свободную руку в карман сюртука, а второй продолжил обнимать ее, так что сунуть ему ключи обратно было некуда, даже в карман самой не пихнуть. А потом неожиданно очень тепло ей улыбнулся.